Все сначала [Владимир Голев] (rtf) читать постранично
- Все сначала 802 Кб скачать: (rtf) - (rtf+fbd) читать: (полностью) - (постранично) - Владимир Голев
Книга в формате rtf! Изображения и текст могут не отображаться!
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (39) »
Владимир Голев
Все сначала
Фрагменты романа
Голев В. Все сначала: фрагменты романа / Пер. с болгарского Л. Дмитриевой //
Иностранная литература, 1987, № 2, с. 22-69.
Память — очень сложная штука, и едва ли найдется человек, который мог бы разгадать ее тайны. Я, во всяком случае, не встречал такого. Когда я обратился к памяти как писатель, решивший отыскать в ее многочисленных пластах отголоски минувшего, то был немало удивлен ее неохватностью и богатством, словно бы специально сохраненным чьей-то заботливой рукой. Память оказалась неисчерпаемым кладезем не только важных событий прошлого, но и множества незначительных деталей.
Некоторые историки и писатели утверждают, что прошлое неподвижно, что оно не меняется и несет в себе печать вечности, подобно картине, написанной масляными красками, или статуе, отлитой из бронзы или высеченной из мрамора. Такое толкование, видимо, характерно для очень далекого прошлого. Что касается моего прошлого, то мне достаточно было слегка разворошить эту непонятную материю, именуемую мозгом, и оно ожило.
Таким образом, в мое сознание возвратились те военные годы, о которых я и хотел написать. Вначале я с трудом различал в этом хаосе времена и события. Однако постепенно это чудо —память —само начало отбирать необходимое, отбрасывая лишнее и незначительное, и я, подхваченный волнами воспоминаний, которые уже перестали быть просто воспоминаниями, а превратились в живую материю, понесся по течению реки, именуемой временем...
Ты, читатель, живущий в беспокойное и торопливое время, внимательно вчитайся в то, что было до тебя. Ведь история строится на прахе прошлого, а оно в свою очередь является основой грядущего. И если грядущее —идеал, то прошлое —мудрость.
* * *
Немцы вошли в Казанлык в субботу, первого марта тысяча девятьсот сорок первого года. Я видел их бронеколонны, когда возвращался с кладбища, куда ходил со всей родней поминать бабушку Тану. У этой мудрой, как жрица, старушки я прожил несколько лет, пока учился в прогимназии и гимназии. «Горсточку времени», —как писал некогда я, но, как оказалось, времени бесценного. И теперь, шагая вдоль шоссе и глядя на фашистов, сидящих на танках и поющих:
Wir fliegen gegen Engeland,
und mit uns fiiegt der Tod …
Мы летим на Англию, и с нами летит смерть (нем.). (Здесь и далее прим. перев.)
я видел не их, а бабушку —в черном платке, коричневой безрукавке и черных башмаках; слышал ее голос: «Ты, чадушка, не тужи. Уж сколько повидала на этом свете, сколько перестрадала —и все проходило, все налаживалось...»
Вчера, вернувшись с похорон домой, мы, как принято, устроили поминки, собрали всех бабушкиных близких и знакомых. Был поминальные курбан
Национальное блюдо из мяса. и жито, виноградное вино. Курбан и жито накладывали в луженые медные блюда, а вино разливали в глубокие глазурованные пиалы.
Прежде чем выпить, каждый отливал на глиняный пол немного вина —«за помин ее души». Мне доводилось слышать от бабушки, что живущим «на том свете» тоже хочется пить, и, когда она ненароком проливала что-либо, говорила обычно: «Это бог взял для покойных».
От удушающего запаха ладана, устоявшегося в горнице, я не мог ни есть, ни пить, сидел на краешке бабушкиной кровати, смотрел на глиняный кувшин, из которого она любила пить воду, и думал, что вот кувшин цел и невредим, а бабушки нет. Кувшин стоял на самом краю подоконника. Я подумал, что он может упасть и разбиться, но я так и не нашел сил, чтобы подняться и поставить его в безопасное место. Я отвел от него взгляд, но коричневая глазурь продолжала следить за мной, будто живой глаз. Еле дождавшись, когда закончатся поминки и гости уйдут, я вышел во двор, затем на Маленькую улочку. Вокруг не было ни души. Но вот со стороны пекарни показалась тетя Гена. Подошла ко мне, вынула из месла
Льняная салфетка круглой формы, на которую выкладывается хлеб сразу после выпечки теплую лепешку и жалостливо промолвила:
—Горемыка ты, горемыка.
С тех пор как тетя Гена вышла замуж за дядю Стойчо и перешла жить в его дом, свой маленький домишко она сдала одинокому человеку, рабочему «Арсенала». Она была такая же красивая, как и прежде, до замужества.
А я уже не был тем беспечным мальчишкой, который некогда мотался по соседским дворам. Теперь я был гимназистом и носил шинель и куртку с бархатным воротничком...
В доме все напоминало о бабушке —этой строгой, не очень общительной женщине,
Все сначала
Фрагменты романа
Голев В. Все сначала: фрагменты романа / Пер. с болгарского Л. Дмитриевой //
Иностранная литература, 1987, № 2, с. 22-69.
Память — очень сложная штука, и едва ли найдется человек, который мог бы разгадать ее тайны. Я, во всяком случае, не встречал такого. Когда я обратился к памяти как писатель, решивший отыскать в ее многочисленных пластах отголоски минувшего, то был немало удивлен ее неохватностью и богатством, словно бы специально сохраненным чьей-то заботливой рукой. Память оказалась неисчерпаемым кладезем не только важных событий прошлого, но и множества незначительных деталей.
Некоторые историки и писатели утверждают, что прошлое неподвижно, что оно не меняется и несет в себе печать вечности, подобно картине, написанной масляными красками, или статуе, отлитой из бронзы или высеченной из мрамора. Такое толкование, видимо, характерно для очень далекого прошлого. Что касается моего прошлого, то мне достаточно было слегка разворошить эту непонятную материю, именуемую мозгом, и оно ожило.
Таким образом, в мое сознание возвратились те военные годы, о которых я и хотел написать. Вначале я с трудом различал в этом хаосе времена и события. Однако постепенно это чудо —память —само начало отбирать необходимое, отбрасывая лишнее и незначительное, и я, подхваченный волнами воспоминаний, которые уже перестали быть просто воспоминаниями, а превратились в живую материю, понесся по течению реки, именуемой временем...
Ты, читатель, живущий в беспокойное и торопливое время, внимательно вчитайся в то, что было до тебя. Ведь история строится на прахе прошлого, а оно в свою очередь является основой грядущего. И если грядущее —идеал, то прошлое —мудрость.
* * *
Немцы вошли в Казанлык в субботу, первого марта тысяча девятьсот сорок первого года. Я видел их бронеколонны, когда возвращался с кладбища, куда ходил со всей родней поминать бабушку Тану. У этой мудрой, как жрица, старушки я прожил несколько лет, пока учился в прогимназии и гимназии. «Горсточку времени», —как писал некогда я, но, как оказалось, времени бесценного. И теперь, шагая вдоль шоссе и глядя на фашистов, сидящих на танках и поющих:
Wir fliegen gegen Engeland,
und mit uns fiiegt der Tod …
Мы летим на Англию, и с нами летит смерть (нем.). (Здесь и далее прим. перев.)
я видел не их, а бабушку —в черном платке, коричневой безрукавке и черных башмаках; слышал ее голос: «Ты, чадушка, не тужи. Уж сколько повидала на этом свете, сколько перестрадала —и все проходило, все налаживалось...»
Вчера, вернувшись с похорон домой, мы, как принято, устроили поминки, собрали всех бабушкиных близких и знакомых. Был поминальные курбан
Национальное блюдо из мяса. и жито, виноградное вино. Курбан и жито накладывали в луженые медные блюда, а вино разливали в глубокие глазурованные пиалы.
Прежде чем выпить, каждый отливал на глиняный пол немного вина —«за помин ее души». Мне доводилось слышать от бабушки, что живущим «на том свете» тоже хочется пить, и, когда она ненароком проливала что-либо, говорила обычно: «Это бог взял для покойных».
От удушающего запаха ладана, устоявшегося в горнице, я не мог ни есть, ни пить, сидел на краешке бабушкиной кровати, смотрел на глиняный кувшин, из которого она любила пить воду, и думал, что вот кувшин цел и невредим, а бабушки нет. Кувшин стоял на самом краю подоконника. Я подумал, что он может упасть и разбиться, но я так и не нашел сил, чтобы подняться и поставить его в безопасное место. Я отвел от него взгляд, но коричневая глазурь продолжала следить за мной, будто живой глаз. Еле дождавшись, когда закончатся поминки и гости уйдут, я вышел во двор, затем на Маленькую улочку. Вокруг не было ни души. Но вот со стороны пекарни показалась тетя Гена. Подошла ко мне, вынула из месла
Льняная салфетка круглой формы, на которую выкладывается хлеб сразу после выпечки теплую лепешку и жалостливо промолвила:
—Горемыка ты, горемыка.
С тех пор как тетя Гена вышла замуж за дядю Стойчо и перешла жить в его дом, свой маленький домишко она сдала одинокому человеку, рабочему «Арсенала». Она была такая же красивая, как и прежде, до замужества.
А я уже не был тем беспечным мальчишкой, который некогда мотался по соседским дворам. Теперь я был гимназистом и носил шинель и куртку с бархатным воротничком...
В доме все напоминало о бабушке —этой строгой, не очень общительной женщине,
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (39) »
Последние комментарии
22 часов 10 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 20 часов назад
2 дней 46 минут назад
2 дней 1 час назад
2 дней 1 час назад