Осень. Подглядывающий (СИ) [Олеса Шацкая] (fb2) читать постранично

Осень. Подглядывающий Олеся Шацкая

1. Цвет ночи - желтый.

В первый раз я заметила его в последнюю пятницу лета. На улице лил дождь, а на полу в смежном с нашим танцевальном зале остались натекшие с чужих ботинок следы. Так поздно занималась только я, так что если бы в здании был кто-то еще, скорее всего, я бы об этом знала. Да и на стоянке торчал только мой Гринго.

Я выключила музыкальный центр, накинула поверх мокрой от пота футболки куртку и выключила свет. Тогда-то я и заметила через дверной проем и два пустых зала, идущих друг за другом, открытое настежь окно.

Сперва я была напугана: если кто-то проникает в закрытое на ключ здание после полуночи, вряд ли он имеет безобидные намерения. Но вот я хожу туда-сюда по залу, разминаюсь, потом отрабатываю движения до тех пор, пока мышцы не каменеют, потом собираюсь домой, а мои голова, честь и кошелек по-прежнему целы. Зачем он тогда приходил? Нужно было хорошенько это обдумать.

В связи с началом семестра пару дней в универе был полный загруз, и к вечеру я едва волокла ноги. Мысли о ночном происшествии сменили подзабытые за каникулы хлопоты: нужно было провести среди студентов анкетирование, согласовать график проектных работ, получить сто подписей на ста документах, поулыбаться декану, чтобы с меня сняли хотя бы кусок общественной работы в кампусе. Так что заехать в танцзал я смогла только через неделю, да и то – днем.

- Кто-нибудь еще записывался на мое время? – спросила я у девушки на ресепшене.

Она с вежливой улыбкой сделала вид, что внимательно изучает пустую страницу – нет, таких сумасшедших, как я, конечно же, больше не было. Полночь – время, когда люди обычно ложатся спать, а не скачут до одури под техно.

- Ну, а может, у кого-то еще есть запасные ключи от зала? – Я не могла сдаться так просто.

- Они есть у вас, потому что по понедельникам, средам и пятницам зал закрываете вы. И у меня, потому что во все остальные дни открытие и закрытие целиком и полностью моя задача.

От нее ничего не добьешься. Нужно позвонить Марго и пожаловаться: как хозяйка она могла заранее позаботиться о видеонаблюдении, но как довольно ветреная девица частенько забывала о прямых обязанностях. В душный зал я только заглянула – там опять занимались две группы вместо одной, едва не наступая друг другу на пятки. Вот, чем еще стоило бы озаботиться Марго: цари в зале порядок, я бы приходила сюда, как и все остальные – днем, а не приезжала бы под покровом ночи, как будто мне есть что скрывать…

Ну кому я вру? Ночью в зеркалах от пола до потолка отражалась я настоящая. Не строгий костюм допустимой университетским регламентом расцветки, а голое плечо в прорези на майке. Не гладко зачесанные на косой пробор светлые волосы с неизменным пучком на затылке, а взбитые пальцами пряди – волнистые и дикие, как и взгляд, который больше не нужно было скрывать за очками. Если где-то в этом мире я и чувствовала себя свободной, то только на паркетном полу, где единственная преграда – бесконечное отражение.

Мне показалось, решила я. Окно могли оставить на проветривание и забыть, а следы – все-таки на улице полдня шел дождь. Я кивнула администратору, заканчивая разговор, и уже повернулась к выходу, как она снова меня окликнула:

- Чуть не забыла! В пятницу вы забыли свой зонт!

- Зонт?

- Утром его нашла в зале уборщица. Держите!

Он был желтым. Как бьющее в окно утреннее солнце. Как лимонный крем в надорванном круассане, который я покупала к завтраку во пекарне у дома. Как тонкая золотая цепочка на лодыжке по выходным, когда не нужно идти на работу. Как мой автомобиль, который я ласково называла Гринго.

Если бы я решила купить себе зонт, он был бы именно таким. Но я его не покупала. Наверное, нужно было оставить его на ресепшене, но я зачем-то вышла на улицу и положила зонт на заднее сиденье. Как желтый вопросительный знак, он напоминал о себе недоумением, стоило только повернуть голову в сторону: что, черт возьми, это было?

В следующий раз в танцзале я держала ухо востро. Сперва проверила раздевалку, потом – оба помещения, окна, но единственным, кто смотрел на меня в упор, было мое собственное испуганное отражение. Я долго не могла расслабиться, однако полуторанедельный перерыв в моей тайной жизни все равно взял свое – я устала очертаниями соответствовать футляру, в который загоняла меня каждый день работа в университете. Марго сказала бы: глупая, уйди, если тебе так сложно. Ей легко было размышлять о вещах столько приземленных, как условности и правила: если Марго желала вырядиться в фиолетовые перья, она делала это, не оборачиваясь на изумленные взгляды прохожих. Но я любила, стуча каблуками, входить в аудиторию и встречать десятки глаз, обращенных только на меня. Это было одной из форм социального эксгибиционизма, потому что