Григоровы острова (Заметки о зимнем ужении рыбы) [Владимир Алексеевич Солоухин] (fb2) читать постранично

Владимир Алексеевич Солоухин (1924-1997) Григоровы острова (Заметки о зимнем ужении рыбы)

К этому приобщаются все по-разному. Вот, например, как приобщилась Мария Федоровна, женщина лет пятидесяти, этакая хлопотливая московская домохозяйка, по виду которой нельзя было бы сказать, что она тоже приобщилась к этому.

Я встретил ее у моего приятеля. Она сдавала ему комнату. Ну, а я пришел к приятелю в гости. Пили чай, разговаривали. В разговоре я ненароком упомянул что-то, относящееся к этому. Может быть, были произнесены и непосредственно сами магические слова, само название дела. Так или иначе, но Мария Федоровна вдруг вышла за перегородку и вернулась, держа в руках круглую банку из-под кетовой икры. В банке помещалась рыбка средней величины, вырезанная из пробкового материала, а в нее со всех сторон воткнуты всевозможнейшие, разнообразнейшие мормышки.

– Мария Федоровна, неужели, возможно ли?

– Нет, ты погляди, что за «клопик»!

«Клопик» действительно был превосходен. Он был изящен, поворотлив и для своего размера очень-очень тяжел. А ведь для мормышки и нужно, чтобы как можно меньше размером и как можно тяжелее.

– А что за «овсинка»! – продолжала между тем хозяйка необыкновенной коллекции. – Не успеешь опустить, как бросаются плотва и густера. Это ведь нарочно для плотвы «овсинка», – и она, любовно держа на ладони, рассматривала мормышку в виде овсяного зернышка.

– А эта какова?!

Крохотная капелька, красненькая с одной стороны, светленькая – с другой, так и играла на свету, так и переливалась. Так и представлялось, как она тонет, уходя в зеленоватую толщу воды и унося с собой ярко-рубинового лакомого мотыля. А там, возле дна, ждет ее красноперый горбатый окунь.

– Мария Федоровна, но если вы не ругаете мужа за это увлечение, то вы удивительная женщина. Все жены ругают за это своих мужей. Да оно и понятно. Целую неделю муж и жена на работе. Мало видят друг друга. И, наконец, приходит воскресенье. Тут-то и провести время вместе – сходить в кино, в театр, в музей, в гости к знакомым, дома посидеть, наконец, принять гостей. Но, оказывается, муж только и ждал воскресенья, чтобы надеть валенки с галошами, ватные штаны, шубу (а поверх шубы брезент), шапку, рукавицы, взять этот ненавистный, этот проклятый ящик, эту нелепую, уродливую железную палку, острую на конце, и уйти из дому в три часа ночи. А частенько и с вечера.

– А то как?! – возбудилась вдруг Мария Федоровна. – А я, думаете, не кляла? А я, думаете, дорогу не заступала? Да еще переживаешь целый день, как бы не утонул. По первому льду до греха недолго.

Тут Мария Федоровна на некоторое время замолчала, а потом уж и высказалась до конца.

– Я ведь три (с этаким ударением на слове «три») ступени прошла.

– Какие же, Мария Федоровна, ступени?

– Сначала я вязала узлы. Как он начнет собираться в свою отлучку, я все простыни, все белье из комода – в узел. Если уйдешь, бесстыжие твои глаза, то я из дому долой. И не жди меня больше, и не жди, не вернусь.

Он, известное дело, усмехается, пешню в руки, ящик через плечо и пошел. Нечего делать, не целый же день на узле сидеть, развязываю. Снова все распределяю по комоду. И простыни, и белье…

– Значит, это и была ваша первая ступень?

– Она и есть. После нее я стала менять свою стратегию. Соберется он утром, станет завтракать, я ему к завтраку четвертинку. Ну, думаю, сейчас он выпьет, обмякнет, разогреется, и не захочется ему на целый день на мороз. А захочется обратно в постель. Он, проклятый, четвертинку выпьет, усмехнется и пошел. Нет, погоди, я тебе в другой раз – пол-литра. После пол-литра уж никуда нельзя, кроме как спать. Но он и тут приспособился. Половину сейчас, за завтраком, выпьет, а другую половину пробочкой заткнет и в карман.

– А какая же, Мария Федоровна, была ваша третья ступень? Снова меняли свою стратегию?

– Неуж. Если ты, говорю, не хочешь со своей женой дома сидеть, то я с тобой буду ездить на эту твою… рыбалку. А чтобы каждое воскресенье поврозь – того не допущу… Ну и что же, съездили мы три воскресенья, на четвертое он, смотрю, не собирается. В кино, говорит, сходим, Иван Ивановича в гости позовем, в шашки давно не играли. Ну и ладно, думаю, не поедем. А червячок так и сосет, так и сосет. Спать легли – спать не могу. Степан, говорю ему, Степан, а может, съездим хоть на полденька, опустим мормышку. Погода тихая, теплая, обязательно будет клев. Ну, хоть недалеко, хоть в Хлебникове или хоть в Водники.

– Спи, – говорит, – старуха, сказал – не хочу, да и мотыля нет.

– Что ты, Степан, мотыля я уж с четверга запасла. Крупный такой, что твои спички. Живой. Я уж его и крахмальцем пересыпала… Так-то вот и кончилась вся моя стратегия.

Мой друг и земляк, а в будущем учитель по этой части, Саша Косицын, как и каждый человек, родившийся на нашей маленькой Ворше, тоже сначала и представить не мог, чтобы зимой можно было ловить рыбу удочкой.

Когда приехал он учиться на высшие офицерские курсы, расположенные на берегу большого подмосковного