Ребята из Девятнадцатой [Геннадий Ефимович Баннов] (fb2) читать постранично

Геннадий Баннов - Ребята из Девятнадцатой

Аннотация

В предельном напряжении физических и духовных сил шла страна к своей Великой Победе над фашистской Германией. И труд, и героику, и всю суровую атмосферу военных и послевоенных лет Г. Баннов сумел показать в повести через учащихся девятнадцатой группы железнодорожного училища. Автор ярко, убедительно изображает события в тылу, где так же, как и на фронте, ковалась победа. Перед нами проходит галерея интересных характеров жеушников, педагогов, представителей партийной и комсомольской организаций, под руководством которых происходит духовное формирование группы: из неорганизованной, дерзкой она постепенно вырастает в сознательный, дружный коллектив, резерв рабочего класса.

Юрка Соболь выручает товарищей

Одетые в белый куржак, гулко бухают деревья, и внезапный, как выстрел, звук этот тревожит ночную тишину. И протяжные гудки паровозов. И раздражающий скрип теплых катанок, рабочих сапог и тяжелых ботинок на стылой, жесткой дорожке...

Покамест тепло в комнате, да надолго ли. Слушая скрип за окном, пацаны зябко ежатся, до подбородка натягивают одеяла. Здесь что, здесь терпимо. Вот на фронте как? В мороз? В окопах? Да еще ветер. До костей проберет. Но солдаты воюют, бьют фрицев... А тут что. Пацаны не воюют. Хотя, в общем, служба тоже, если разобраться. И для фронта кое-что делают. Вкалывают за милую душу. Надо.

К утру морозец, по-видимому, подзагнет, тоскливо будет завтра через виадук топать. Но то завтра, а пока заоконную жизнь можно слушать из комнаты. По сути дела пока еще можно беззаботно посапывать под одеялом. Ну, к утру-то собачий холод заставит сверху натянуть телогрейку. Комендант Фока велит экономить и свет, и уголь. Ни совка не накинул лишнего и сегодня, хотя сегодня, как никогда пацанам требовалась людская ласка. Нет, не чуткий он, Фока. До тепла топить, говорит, разнежишься, ни к чему такие буржуазные пережитки. Для проформы пошумели, конечно, ребята, однако ушли ни с чем. На горло его не возьмешь. Сам Фока кого хочешь возьмет на горло, хотя с виду так себе: тонкая шея, кадык.

Сегодня накинуть стоило хоть с ведерко лишнего. Сегодня пацанов заедала обида. Она заползла враз с холодом, прямо в душу. Группу не взяли в театр. Других взяли, Девятнадцатую - нет. Это как называется? Кто дал такое право? Гамаюнов, мастер-то, не спрашивал ни у кого: хотят ли? Обошел группу. Эх, мастер! Его выходка прямо расстраивала. Ну, сам еще, заодно не пошел бы - куда ни шло: и вам, и мне в наказанье. Так нет, для себя исключение сделал. Пусто было теперь на душе, как и во всем общежитии. Ну, побродили по коридору, поотбивали чечетку, поизнывали душой и телом. И стали залезать под одеяла. А что делать?

Из окон тянуло холодом, белые струйки расползались по полу, постепенно вытесняли из комнаты жилой дух.

Юрка Соболь, скрестив руки под телогрейкой, грел зад у холодной печи. Слушал, как неистощимый Шаркун, лежа на постели, исполнял новую песню с туманно-загадочным смыслом:

В бананово-лимонном Сингапуре в бурю,

когда ревет и стонет океан...

Далекие странствия, неизведанная любовь, тоска по обыкновенному теплу - все это было в песенке. Романтика, однако, не ослабляла воли к протесту относительно суровой реальности.

Верный друг Соболя - Евдокимыч - прохаживался вдоль коек.

- Проклятье. Никакой, понимаешь, радости.

Тощий, длинный, двужильный Стась и тот, кажется, начал сдавать. Греко-римский хрящеватый нос его прошел все стадии посинения и был оловянного цвета. Угреть сухолядого человека короткой, явно не по росту, шинелишкой - дело сложное. Двужильный Стась скулил из последних сил:

- Мыльный, друг мой, сними шапку! Невежа!

- Тебе больше всех надо - и ходи с синим носом, - огрызнулся Мыльный.

Федька Березин - староста, сам себя определивший на эту почетную должность, - стоял напротив Соболя, уставившись невидящими глазами в одну точку. Затуманилась голова самозванного старосты. Думу думал.

Самозванцем-то его зовут за глаза. В глаза - нет, в глаза - солидно: Федькой. Осенью он помогал мастеру Гамаюнову комплектовать группу и на всякий случай к носу новичков подносил кулак. «Во штука, видел? Я тут старостой буду, а проголосуешь против - познакомишься ближе».

За него проголосовали все. Он еще и благодарил за доверие.

- Э, дьявола! Баланду травить и мерзнуть будем, да? - Самозванец обвел группу горящим взглядом.

- Чего, Федька, заборы, что ли, ломать?

- А уголь на путях имеется? В вагонах, в пульманах?

Притихла Девятнадцатая группа, соображала. Колька Шаркун пел себе вполголоса, не мешал соображать:

...и тонет в ослепительной лазури печальный караван...

- А что? Пульманы с верхом нагружены, так и так растрясется дорогой.

Это Мыльный подкинул. Девятнадцатая вовсю переваривала. Тимка Руль протянул неуверенно:

- Там стрелки, ребята, охрана. Ну, и вообще...

Только подлил масла в огонь.

- Сказал! На эту боевую операцию нам тебя близко не