Find me (СИ) [Toria4810] (fb2) читать онлайн

Щербаков бодро кивает, буквально вскакивая со своего места.

— Что касается отца, он точно станет следующей жертвой, — говорит Ваня.

Во всей этой ситуации в первую очередь замешан папашка-взяточник, и это Антона злит больше всего. Ни для кого не секрет, что в городе орудует маньяк, борец с несправедливостью в какой-то извращённой степени, и вместо того, чтобы хотя бы сейчас посидеть тихо, ублюдки продолжают грести деньги лопатами, считая, что этим могут купить себе безопасность.

— Нужно с ним поговорить и убедить его прежде всего не лезть в прессу, да и вообще не отсвечивать попусту. И лучше бы приставить к нему охрану.

Арсений вмешивается, как обычно, неожиданно, чем вызывает раздражённый вздох Шастуна. Впрочем, самому Попову наплевать — его голову внезапно озаряет гениальная, по его мнению, идея.

— Вы никогда не думали использовать коррупционеров в свою пользу?

— Что ты имеешь в виду? — хмуро спрашивает Нурлан.

— Главное, что мы знаем о Линчевателе, — он самонадеян, тщеславен, а ещё, что важнее всего, искренне считает, что город он очищает от всякой дряни, чем делает людям небывалое одолжение. Он хочет, чтобы сильные мира сего боялись его и прятались в этом страхе по своим норам, но что, если кто-то не боится его и мессией не считает?

Арсений весь светится от своей гениальной задумки, чем ещё больше бесит Антона. Весь этот пафос и пижонство выводят его из себя похлеще этой чёртовой самоуверенной улыбки.

— Гениально! Хочешь разозлить его и получить в подарок ещё с десяток жертв? — ядовито бросает Шастун.

По крайней мере, он наконец-то замечает, что Попов здесь не пустое место, и тот, в свою очередь, с радостью вступает в назревающую перепалку.

— Предлагаю дестабилизировать его эмоциональное состояние, — язвительно говорит он. — Если хочешь по-простому, то да, я предлагаю этого психа разозлить. Что делают люди в порыве злости?

Вопрос скорее риторический, но Ваня почти сразу же находится с ответом.

— Они ошибаются.

— Именно, — жизнеутверждающе бросает Попов. — Если вывести его из себя, он обязательно допустит ошибку.

— Или убьёт кого-то, — шикает Антон.

Однажды он уже делал нечто подобное и в итоге потерял Серёжу. Неужели этот чёртов пижон действительно решил, что он умнее всех?

— Он в любом случае кого-то убьёт: вопрос только в том, будет ли это убийство напрасным.

Антон не успевает послать придурка в далёкое пешее, так как его перебивает Ваня.

— Погоди, объясни для начала, что ты предлагаешь.

— Я предлагаю дать отцу поговорить с прессой и заявить в прямом эфире, что Линчеватель — обычный среднестатистический убийца и никто его не боится. Что он неудачник, который очень скоро окажется в тюрьме. Хватит вокруг него страху наводить.

— Ты хоть сам себя слышишь? — довольно громко, на эмоциях бросает Антон. — Дима сказал, что ты хороший специалист, но мне кажется, что у тебя в башке дыра размером с Марианскую впадину. Хочешь, чтобы папашку этого Линчеватель на кебаб порубил?

— Приставим к нему охрану.

Антон весь, словно бомба замедленного действия, даже пятнами красными покрывается — никто в этот спор даже вмешаться не пытается, потому что знает — сейчас рванёт.

— Не знаю, чем ты там в своём Зажопинске занимался, но Линчеватель — это совсем не то же самое, с чем ты сталкивался раньше, и своими людьми я рисковать не намерен.

— Тебе-то откуда знать, с чем я раньше сталкивался, золотой мальчик? — фыркает Арсений, явно намекая на папу-генерала, о котором прекрасно осведомлён.

Антон готов этого голубоглазого пидора на месте порвать. Потому что все вокруг знают, что своим статусом он никогда не пользовался и всегда старался всего добиваться сам, явно не для того, чтобы какой-то лейтенант его тут жизни учил.

Шастун из последних сил сдерживает себя от того, чтобы этому пижону по его смазливому лицу не заехать, от мордобоя его отделяет буквально одна необдуманно брошенная реплика, но, к счастью, перепалку их сводит на нет ворвавшийся в кабинет сержант, чтобы сообщить им о том, что в участок пожаловал горе-папаша.

— Ваня, со мной, — сквозь зубы шипит Антон, прожигая этого чёртового ебусения взглядом.

Тот, собственно, в долгу не остаётся, взгляда своих сейчас абсолютно синих глаз не отводит, смотрит прямо, явно демонстрируя, что позиций своих сдавать он не собирается.

— Сука, — шикает Антон, прежде чем покинуть кабинет, вроде как совсем не громко, но Арсений это прекрасно слышит.

Попов усмехается и прикрывает глаза, прекрасно понимая, что ему будет непросто. Тем не менее, сдаваться он не привык, и если уж начальничек решил с ним в ментовские войны поиграть, то он этот вызов с удовольствием примет. В конце концов, о чём-то таком ведь и предупреждал его Дмитрий, и Арсений вовсе не врал, когда заверил его, что он не из робкого десятка. Если Антоша этот хочет видеть в нём врага народа, то Арсений с радостью его разочарует, когда станет для него самым полезным и эффективным помощником в этом деле. А может быть, даже тем, кто поможет ему смириться и свою потерю пережить. Арсений не знает, зачем ему это нужно, но он однозначно не собирается так просто сдаваться.

Антону придётся его принять.

========== Нужды большинства ==========

В коридоре, как обычно, шумно и суматошно, Ваня идёт рядом, явно источая внутреннее недовольство поведением Шастуна. Антон знает, что это лишь вопрос времени и скоро Абрамов ему всё обязательно выскажет. Это уже не ново.

Впрочем, ждать не приходится долго.

— Вот скажи мне, просто интересно: зачем быть таким твердолобым и непробиваемым ослом?

Антон невесело улыбается и отмахивается от Вани, как от назойливой мухи.

— Вот давай не сейчас только, ладно?

Ему и без чужих нравоучений хватает головняка.

Он всё ещё зол на этого напыщенного индюка и прекрасно знает, что сейчас ему предстоит нелёгкий разговор с горе-папашей, и последнее, что ему сейчас нужно, — это профессиональный вынос мозгов от Абрамова.

— Ты должен признать, что помощь нам лишней не будет, и вместо того, чтобы на человека кидаться почём зря, лучше бы прислушался к нему.

— К чему там прислушиваться? Что-то я не припоминаю за тобой подобной хладнокровности. То есть убийство во благо теперь стало нормой в нашем деле? — ехидно замечает Антон.

Где-то в глубине души он, конечно же, понимает, что этот засранец прав и тяжёлые времена требуют отчаянных мер, но согласиться с ним просто физически не может. Потому что Арсений этот по определению прав быть не может, и всё, что он делает здесь, — это занимает чужое место.

— Не взывай к моей совести — все мы знаем, что в этом деле ей не место, — отвечает Ваня.

— Всё, Вань, закрыли тему. Лучше сосредоточься на отце убитой, больше пользы будет, — фыркает Антон, прежде чем войти в комнату допроса.

По лицу сидящего за массивным металлическом столом мужчины он понимает сразу, что на опознание того, что осталось от его дочери, он уже побывал. Антон научился замечать это с годами, так же как и научился отключать ненужные эмоции. За последние шесть месяцев он забыл слово «жалость» и в какой-то степени стал даже бездушным. Может быть, это нехорошо. Но его душу забрал Линчеватель, как бы мелодраматично это ни звучало.

— Здравствуйте, — коротко бросает он, прежде чем усесться напротив мужчины.

— Здравствуйте?! Моя дочь мертва, а это всё, что вы можете мне сказать?! — срываясь на крик, реагирует мужчина.

У него красные, тускло-серые глаза, под которыми залегли глубокие тени, искусанные тонкие губы и растрёпанные редкие седоватые волосы. Дорогой костюм измят. Всем своим видом этот мужчина источает скорбь, но у Антона даже ничего не тянет в груди, как это бывало раньше. Наверное, он, и правда, очерствел окончательно.

— Мы делаем всё возможное, чтобы поймать убийцу, лишившего её жизни, — безэмоционально обещает Антон.

Он раскрывает свою папку с материалами по делу и достаёт диктофон.

— Если бы вы, зажравшиеся лодыри, действительно работали, как нужно, то этого бы не произошло!

Антон чувствует, как загорается фитиль. Ублюдок, наживающийся на бедных людях, своей собственной жадностью довёл дело до убийства родного человека и ещё смеет называть зажравшимися их!

Этого Антон спокойно проглотить уже не может.

— Вам ли не знать, что в городе орудует маньяк, а вам кажется всё мало, раз даже это не остановило от желания обобрать людей до нитки, — шипит он в ответ.

Да, он не в порядке и определённо не должен так говорить, но эти потерявшие берега толстосумы просто выводят его из себя. Это они виноваты в том, что Серёжи сейчас нет рядом, именно из-за них он невольно попал под раздачу. Только потому, что искренне хотел им помочь.

К счастью, Ваня быстро замечает, что Антон на взводе, и, как обычно, берет всё в свои руки.

— Да, Вы правы, мы не можем представить, что Вы сейчас чувствуете, но я прошу Вас: ради Вашей дочери Вы должны нам помочь.

Мужчина немного остывает, но на Антона всё ещё смотрит с нескрываемой неприязнью, явно давая понять, что с ним он говорить более не намерен.

— Чем я могу помочь? Какой с меня теперь толк? Моя девочка мертва, а я даже не могу ничего сделать. Только сидеть тут с вами… Она этого не заслужила!

— Никто такого не заслужил, — участливо соглашается Ваня, и в глазах его всё ещё чётко виднеется сострадание, которое он даже с годами не растерял.

— Может быть, Вы замечали что-то в последнее время, что-то… странное. Возможно, кто-то угрожал Вам? — деловито спрашивает Антон.

Ему нет никакого толку от этой бесполезной драмы. Он должен поймать Линчевателя и по ходу дела не дать прикончить этого чинушу.

— Думаете, если бы кто-то мне угрожал, я бы позволил оставить свою семью без защиты? — с той же явной неприязнью бросает в ответ мужчина.

Антон и сам знает, что Линчеватель не кидает угроз своим жертвам — всё, что он делает, направлено на широкую аудиторию, и послания его ясны как белый день. Ублюдок тщеславен, и в этом чёртов ебусений прав, и чинуша этот Антона бесит до зубовного скрежета. Будет ли Антону жаль рискнуть его жизнью? Определённо, нет, но права ей рисковать он просто не имеет.

— Я ничего не думаю, но Вам бы стоило задуматься о том, что по списку Линчевателя Вы наверняка следующая жертва. Поэтому лучше вспомнить всё, что только возможно, чтобы мы смогли Вам помочь.

Горе-отец с виду совсем безутешен, но Антон таких уже повидал: за свою задницу трясутся все, даже несмотря на траур.

— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить всё, нам могут помочь любые детали, — параллельно просит Ваня, словно разыгрывая приевшуюся карту плохого и хорошего мента.

К счастью, на мужчину это действует отменно, и он заваливает их кучей ненужной информации. Но среди всего этого бреда Антон не находит ничего, за что можно хотя бы зацепиться.

— Всё, довольно. Мне всё ясно, — бросает Шастун, прерывая бесконечный монолог, полный соплей и показушной драмы.

— Вы обязаны поймать этого ублюдка, иначе я переверну тут всё с ног на голову, и вы все ответите за свою нерасторопность! — начинает кидаться пустыми угрозами мужчина.

Ваня видит, как буквально за секунду глаза Антона чуть не кровью наливаются, и понимает, что дело дрянь. В их работе хватает неблагодарных людей, но в последнее время Шастун реагирует слишком остро, всегда всё перенимая на себя.

— Простите, я ошибся, или Вы мне угрожаете?

— Вы всё слышали. Вы понятия не имеете, как это — терять кого-то из близких, как это — в один момент лишиться самого дорогого! Только и можете, что бумажки свои перебирать!

У Антона перед глазами — снова чёртова куртка и кровь, у него флэшбеки бьют прямо по сердцу и, кажется, начинается паническая атака, но рядом больше нет Серёжи, чтобы сказать, что всё будет хорошо. И хорошо уже не будет никогда, и всё, что ему остается, — это жить, зная, что, возможно, он больше никогда не увидит того, с кем эту жизнь хотел бы разделить.

— Антон, — голос Вани пробивается как сквозь толщу воды, и в одну секунду в голове вдруг мысли совершают кульбит. Арсений своими невозможно голубыми глазами смотрит и вещает свой гениальный план, который, судя по всему, и будет самым верным в данной ситуации.

— Мы поймаем его и, отправив на пожизненное за решётку, а Вы нам в этом поможете. Если, конечно, не побоитесь.

Ваня понимает всё сразу, и что задумал Антон, ему тоже ясно. Он ведь сам выступал за этот план, так почему же сейчас его совесть буквально скребёт где-то под ребрами?

— Мне нечего больше бояться. Если я действительно смогу помочь, то сделаю всё для этого возможное.

Антон улыбается, но улыбка выходит не добрая, а в какой-то степени даже кровожадная.

— Отлично, тогда слушайте внимательно. Нам предстоит нелёгкая работа.

Ваня понимает, что так правильно и что, возможно, этот безумный план поможет выманить Линчевателя из своего логова, но то, что всё это Антон делает на эмоциях, совсем не хорошо, ведь принятые в пылу решения никогда не бывают верными.

Тем не менее, больше Антон отступать не намерен. Арсений прав: нужды большинства важнее нужд одного. И им всем давно пора с этим смириться.

Шестью годами ранее

Время давно перевалило за полночь. В комнате обосновался приятный полумрак, освещая пространство лишь работающей плазмой, вещающей какой-то совершенно неинтересный бред. Они с Серёжей пьяны — не настолько, чтобы отключиться, проваливаясь в бессознательную пьяную темноту, но достаточно, чтобы в голове растёкся густой туман, расслабляя тело до состояния прозрачной дымки.

Антону хорошо.

У них одна бутылка на двоих, и у Антона осталась ещё одна сигарета, которую он с удовольствием раскуривает прямо в комнате. Серёжа не возмущается — слишком пьян для этого — да и вообще шевелиться сейчас кажется ему преступлением.

Им действительно хорошо — именно так, рядом, развалившись на полу и привалившись к дивану, едва соприкасаясь руками. И кажется, ничего такого, но Антон чувствует, как от этого невесомого соприкосновения рук тело обдаёт жаром, который собирается в тугой ком где-то под сердцем. Это ненормально — Антон знает это точно так же точно, как и то, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца, но он пьян и впрочем, это вполне сгодится за оправдание.

— Может, ответишь? — едва слышно предлагает Лазарев, из-под пушистых ресниц поглядывая на нестихающий телефон Антона.

Шастун морщится, упрямо поджимает губы и продолжает игнорировать входящие звонки.

— Знаешь, иногда отсутствие выбора пиздец как утомляет.

Серёжа едва заметно улыбается, самым краешком губ, а Антона от этой улыбки коротит и хочется орать: «Какого хуя, Шастун, что, блядь, с тобой не так?! ».

— Она ведь нравилась тебе. Сейчас что не так? — спрашивает Серёжа, делая большой глоток дорогого коньяка, морщится и возвращает бутылку обратно, пустым взглядом уставившись в телек.

— Нравилась, — соглашается Антон. — Наверно, я сейчас хуйню скажу, но разве с кем-то особенным должно быть правильно, а не хорошо?

Возможно, Антон — тот ещё еблан, потому что за Ирку любой другой готов был бы горы свернуть. Потому что она хороша собой и недурно воспитана. Любимая дочь богатого папаши. С такой бы жить да детишек рожать, но вот Антон, кажется, все мозги где-то похерил, потому что смотрит на неё и ровным счётом ничего не испытывает, даже встаёт через раз.

— Не хуйня это. Вот только то, что хорошо для тебя, не всегда хорошо для других, — Серёжа хмурится забавно, будто пытаясь переосмыслить всё, что сказал сейчас, потому что алкоголь совсем не помогает мыслить здраво. — В смысле, я имел в виду, что людям так-то наплевать на наши «хорошо» или «плохо». Мы привыкли загонять себя в рамки. Твой отец будет недоволен, если узнает, что ты с Ирой порвать решил.

Лазарев усмехается как-то совсем невесело и пальцами треплет волосы на макушке, прежде чем вернуть руку на место ещё ближе. Антон чувствует, как чужие пальцы накрывают его собственные, и кусает изнутри губу прямо до крови. Может быть, Серёжа это всё случайно, но убирать ладонь Антон не спешит — нечасто ему выпадает вот так вот сидеть ближе положенного и чувствовать эти обжигающие прикосновения.

— Срать я на него хотел и на его желание меня с кем-нибудь сосватать. Мы, слава богу, не в восемнадцатом веке живём, и не ему решать, с кем мне спать и кого мне любить.

— Выходит, Иру ты больше не любишь? — спрашивает Серёжа и наконец-то смотрит прямо в глаза.

Антон в них утонул, кажется, уже окончательно, но даже самому себе в этом признаваться до усрачки страшно, не говоря уже о том, чтобы когда-либо всё это вывалить на Серёжу. Антон всё ещё надеется, что это пройдёт, что всё это ненадолго, он ведь не педик какой-то и на мужиков его никогда не тянуло. Это всё Серёжа с его невозможными глазами и улыбкой этой яркой, светлой, словно неземной.

— Не любил я её никогда, с чего ты вообще это взял? Она красивая и секс с ней был неплох, но о любви речь не шла никогда.

— Она, кажется, так не думает, — фыркает Сергей, и Антон почти уверен, что в его голосе сквозит недовольство.

— Ну, тогда придётся её разочаровать, — Антон ловко хватает свой телефон, игнорируя несколько всплывших уведомлений о пропущенных вызовах, и лезет прямиком в сообщения.

— Вот только не говори, что ты хочешь бросить её по смс, — шикает Сергей, высоко вскинув брови.

— А что? Толку тянуть кота за яйца? И так погрязли в этом болоте дальше некуда.

Антон знает, что должен был сделать это давно. Поступить честно, не идти на поводу у родителей и сказать Ире, что сердце его, кажется, уже давно и безнадёжно занято — пусть тем, кто никогда не ответит на эти чувства, но ведь это неважно, потому что так было бы честно.

Но Серёжа завершить начатое не даёт, перехватывает за руки, отбирает телефон, смотря на Антона с явным осуждением во взгляде.

— Нет, Антон, ты сделаешь всё правильно. Пригласишь её куда-нибудь и объяснишься по-человечески. Она не заслужила того, чтобы ты распрощался с ней так. Никто не заслужил.

Серёжа — чёртов ангел в человеческом обличье, только и делает, что спасает его грешную душу от всякого дерьма. Может быть, Лазарев, правда, не с этой планеты, потому что таких святых здесь, на Земле, просто не бывает.

На часах два-десять и хорошо бы пойти поспать — Антон знает, что после полуночи не происходит ничего хорошего, но остановить себя он уже не может. Серёжа в этом тусклом свете такой красивый и словно весь только для него. Утром Антон обязательно пожалеет, но он всё ещё пьян, и да — это чертовски убедительное оправдание.

Всё, что он видит, прежде чем накрыть чужие губы в сладком поцелуе, — это пара удивлённых светло-карих глаз.

Серёжа выдыхает горячий пьянящий воздух прямо в поцелуй, и у Антона замирает сердце, потому что губы Серёжи именно такие, как он себе и представлял — мягкие, податливые и нежные. Но важнее всего, что Серёжа не отталкивает, лишь прикрывает глаза, и Антон видит, как дрожат его пушистые ресницы.

Он чувствует, как его язык встречает Серёжин на полпути, и поцелуй из осторожно-нежного превращается в жаркий и страстный, до мурашек бегущих по спине. Антон хочет остановить это мгновение, остаться в нём навсегда, чтобы завтра никогда не наступило, чтобы вечно чувствовать эти невозможные губы на своих губах.

— Что мы делаем? — шепчет Лазарев, когда они отрываются друг от друга па пару секунд, чтобы набрать в лёгкие воздуха.

— Я не знаю, — честно отвечает Антон, потому что себя он не понимает больше от слова совсем.

Он хочет раствориться в этом человеке, и это до безумия пугает, ведь ещё никогда он не чувствовал ничего подобного. А Серёжа словно читает его мысли.

— Мне страшно, — признаётся он, и это так странно, но до дрожи приятно слышать от сильного, здорового мужчины.

— Мне тоже, очень, — выдыхает Антон, и они снова сливаются в очередном поцелуе, не в силах оторваться друг от друга.

— Мы пьяны, и наутро можем всё забыть, — Антон не глупый парень и прекрасно понимает, на что Серёжа намекает прямо сейчас.

Он не хочет ничего забывать, вот только потерять Серёжу он не хочет ещё больше.

— Да, конечно. Это всего лишь алкоголь, — соглашается он, хотя собственное сердце рвётся на части.

Антон совершенно не догадывается, что Серёжа чувствует то же самое, что боится потерять, но о поцелуях этих не забудет никогда. Антон пока что не знает, что не только его сердце сходит с ума, когда они просто сидят рядом.

***

— Ты думаешь, я дам на это добро? — строго спрашивает Дима, поглядывая на Антона из-под оправы своих очков, будто тот умалишённый.

— Я не спрашиваю твоего одобрения. Ты сам развязал мне руки, когда отдал это дело. Я прошу всего лишь обеспечить охрану этого чинуши.

Отец убитой согласился на все пункты этого рискового дела, даже не спорил. Он преисполнен местью и желает выманить психопата из своей норы не меньше самого Антона, что, конечно же, играет им всем на руку. Антон пока что не знает, сработает ли эта задумка вообще, но пока что других предложений у него нет, а это в любом случае лучше, чем сидеть сложа руки.

— Мы не используем людей в качестве приманки. Как тебе вообще это в голову пришло?

Антон невесело усмехается.

— А я тут ни при чём, это всё твой Ебусений Батькович. Его идея. А я всего лишь прислушиваюсь, как вы все и просили.

С Антона взятки гладки, он тут вроде как и не при делах вовсе. Вот только Дима как никто другой знает, что мимо Шастуна и муха не пролетит, если тот не даст на это своего согласия.

— Ты ведь сам мне на мозги капал, рассказывал, какой он классный специалист, так в чём теперь проблема? — настаивает на своём Антон. — Я не предлагаю приносить никого в жертву, от него и нужно-то только перед камерой покрасоваться и гневную речь толкнуть. У него будет охрана, если ты, конечно, дашь добро.

Дима тяжело вздыхает и устало трёт переносицу. Он бы и рад поспорить, может быть, даже запретить, он ведь какой-никакой начальник, но в то же время он знает, что Шастун всё равно сделает по-своему, а потому легче уж согласиться. Да и, по правде говоря, дело Линчевателя стоит на месте и не двигается с мёртвой точки уже больше года, и, возможно, этот идиотский план — именно то, что им нужно.

— Делай, что хочешь, но если что-то пойдёт не так, отвечать будешь сам.

— Есть, товарищ полковник, — самодовольно фыркает Антон и покидает кабинет быстрее, чем Дима успевает распорядиться об охране для Самойлова.

Антон тем временем решает забежать к Егору. Нет, он не надеется узнать что-то новое, но несмотря на это, всё равно хочет обговорить всё лично. В конце концов, эта жертва была у Линчевателя довольно продолжительное время, и вдруг это даст им хоть какую-нибудь зацепку?

Он не с первого раза оборачивается на громкое: «Товарищ майор» — мало кто тут обращается к нему по уставу, а потому останавливается Шастун, лишь когда Арсений собственной персоной тормозит прямо около него.

— Ты, значит, всё же решил сделать по-моему? — сходу спрашивает он.

Антон ничего не говорит о субординации и прочей херне, в конце концов, какая разница, у кого сколько звёздочек на погонах красуется. Ему никогда не было до этого особого дела.

— А что не так, Сень? Сам же втирал всем о действенности своего гениального плана.

Шастун почти сразу замечает, как этот пижон морщится от своего исковерканного имени и берёт себе это на заметку.

— Арсений, — поправляет тот, подтверждая догадки Антона. — Просто, если уж решил эту карту разыграть, мог бы и меня к делу привлечь. Мне есть, что сказать и подсказать, если что.

Глаза у него синие-синие — сразу ясно, что злится. И Антона это подстёгивает ещё больше. Он уже и не помнит, когда в последний раз кто-то пробуждал в нём столько противоречивых эмоций за раз.

— Обойдусь как-нибудь, — усмехается Шастун. — Но если уж так хочется помочь, то пойди набросай Сомойлову речь — такую, чтобы психопата нашего до глубины души проняло. И помни, что если не выгорит, Позов трахнет меня, а потом и тебя следом.

Арсений только и делает, что хлопает своими длиннющими ресницами, словно красна девица на первом свидании, — не иначе, как пытается переварить в своей голове яркие образы этого группового порно.

— Давай, Сенька, вперёд, — командует Шастун.

Недовольный прищур синих глаз заставляет мимолётную улыбку скользнуть по его лицу.

— Арсений, — бросает тот вслед, но Антон даже не оборачивается. У него теперь полно крайне неотложных дел.

Ваня тем временем собирает пресс-конференцию, приглашая жадных до любой информации о Линчевателе журналюг вместе.

***

На то, чтобы договориться с местными акулами пера, у Антона уходит несколько часов. В это время к участку нагоняют с десяток телекомпаний, готовых проглотить очередную сенсацию. Шастун эту шумиху не любит, потому предпочитает смотреть на всё это со стороны.

Отец Самойловой не подводит, наверное, даже не играет, когда бросается угрозами в адрес Линчевателя, и громогласно сообщает, что тот никто и бояться его не стоит.

— Молодец Арсений, хорошо его поднатаскал, — говорит Нурлан, тоже предпочитающий держаться подальше от всей этой шумихи.

— Ага, и швец, и жнец, и на дуде игрец ваш ебусений, — недовольно фыркает Шастун.

В отличие от него, коллектив этого пижона, судя по всему, принял. Антон почти что уже всех их предателями окрестил, к счастью, вовремя к голосу разума прислушался. Они не обязаны с ним за компанию груз прошлого тащить — если кто-то смог отпустить, то Антон может за этого человека только порадоваться. Они не давали Серёже обещаний и в общем и целом ничего ему не должны.

Самойлов, правда, справляется на ура и вместе с выделенной охраной покидает участок. Лёша отвечает на оставшиеся вопросы журналистов, и постепенно все наконец-то расходятся.

Наутро во всех газетах и интернет-изданиях выходит сенсационная статья с громким названием: «Никто тебя не боится!».

— Теперь остаётся ждать ответа, — говорит Ваня, когда все наконец-то стягиваются на работу.

— Ага, если он только посчитает должным нам отвечать, — фыркает Лёша, развалившись в кресле и попивая неизменный утренний кофе.

— Ответит, не сомневайтесь, такого он точно не пропустит, — заверяет всех Арсений.

Антон бросает на него короткий цепкий взгляд. Футболка с идиотским принтом и пидорские узкие джинсы с подворотами. И что за дебил, спрашивается, на улице давно уже не лето! Интересно, в Омске своём тоже с голыми икрами щеголял?

— Или же он поймёт, что какой-то умник просто решил с ним в шарады поиграть и пошлёт весь этот цирк на хуй, — отзывается Антон.

Он не знает, зачем это говорит, ведь на самом деле совсем так не думает, но Арсения этого так и хочется побольнее зацепить. Может быть, он поймёт, что ему тут не рады и просто свалит сам.

— Его завышенное эго не даст ему всё это проигнорировать, он закопошится и обязательно где-нибудь проколется, вам ли не знать, товарищ майор, — с самодовольной улыбочкой отвечает тот.

— Насчёт завышенного эго ты, Сеня, наверное, лучше всех с этим знаком, — Антон сразу замечает, как пастельно-голубой постепенно загорается синим в чужих глазах.

— Возможно, уступаю в этом только тебе, — Арсений Шастуна больше не исправляет, знает, что тот намеренно провоцирует, и от этого ёбаного «Сеньки» ему теперь не избавиться.

Остальным приходится только наблюдать за этой перепалкой. К счастью, всё заканчивается быстрее, чем ожидалось. Арсения вызывают в отдел кадров, и тот уходит, не забывая напоследок кинуть в сторону Шастуна прожигающий, гневный взгляд.

— Ты чего к нему привязался? — шикает Ваня, вылавливая Антона на перекуре.

— Бесит он меня, ясно? — довольно агрессивно бросает в ответ Антон, жадно затягиваясь дешёвыми сигаретами.

— Да какого же хрена ты упрямый такой, как осёл. Что он тебе такого сделал?

Абрамов понимает, что взывать к разуму этого твердолобого барана — гиблое дело. Но если уж по-хорошему, Арсений этот ничего плохого не сделал, он просто пришёл работать, даже понятия не имея, на чьё место он в итоге встал. Более того, Ваня уверен: будь тут Серёжа, он бы точно настучал Антону по башке за такие выкрутасы.

— А ему и не нужно ничего делать. Он не на своём месте. И бесит, штанишки эти его подстреленные бесят, футболки идиотские бесят, и чёлка эта долбаная. Голос его. Весь он меня бесит. И хватит мне идиотские вопросы задавать, — бросает Шастун и, зло кидая бычок под ноги, уходит, оставляя Ваню переваривать весь этот бред.

***

Шастун продолжает цеплять Арса в течение целого дня — на каждое его слово у Антона находится десять, и даже человек, обладающий ангельским терпением, наверное, уже давно сорвался бы и обложил засранца трёхэтажным матом, а то и вообще дал бы по этой наглой морде. Арсений ангельским терпением похвастаться не может, но и бить начальника абсолютно точно никаких прав не имеет. Он терпит, скрипит зубами, сжимает кулаки, но терпит, впрочем, на сарказм отвечает сарказмом, и выходит, что целый день уходит на препирательства и обоюдные совсем не дружеские подъёбки — не о таком Арсений мечтал, когда хотел начать новую жизнь.

Домой он возвращается вымотанный морально до нуля и просто без сил проваливается в глубокий, крепкий сон, но даже там чёртов Шастун преследует его, смотрит своими огромными глазищами с явным презрением внутри и всё пытается задеть побольнее, словно Арсений его котёнка переехал. На работу он идёт с обосранным настроением, и там этот кошмар продолжается снова.

— Тишина, — недовольно бросает Шастун, вальяжно расхаживая по кабинету из стороны в сторону. — Можно было догадаться. Линчеватель — психопат, но явно не такой идиот, чтобы повестись на этот идиотский план.

Не нужно быть гением, чтобы понять — камень этот в огород Попова прямиком полетел. Впрочем, Антон, судя по всему, тоже не с той ноги сегодня встал, потому что продолжает добивать.

— Что и требовалось доказать, граф Попов. Выходит, так в вашем Омске работают?

Арсений понимает, что точка кипения достигнута, больше сдерживаться он уже не может.

— Да что ты к Омску-то прицепился, у тебя травма детства, или что? — шикает он. — Тебе никто не говорил, что терпение — высшая благодетель. Или, как я понимаю, терпение — вообще не твоя сильная сторона, как, впрочем, и вежливость!

Антон щурит свои зелёные глаза и губы недовольно поджимает. Он подобного выпада совсем не ожидал, хотя, судя по всему, стоило бы.

— А ты, может быть, забыл, что я твой начальник и по званию тебя намного старше?

Арсений не может сдержать саркастичного смешка.

— Теперь, значит, о званиях заговорили. Ну что же, товарищ майор, я, конечно, очень извиняюсь, но звёздочки эти мудаков вроде Вас совсем не красят.

Попов, правда, пытался держать себя в руках и найти подход к этому зазнавшемуся засранцу, но, видимо, не судьба. Лучше уж идти в магазин работать, чем дальше это самодурство терпеть.

— Нахрен пошёл! — довольно грубо бросает в ответ Шастун и глазами своими словно до костей прожигает.

Арсений отвешивает саркастичный реверанс и, гордо вскинув голову, отходит к двери.

— С радостью.

Только когда хлопает входная дверь, Антон замечает остальных, что смотрят на него с явным неодобрением.

— Что? — довольно громко выкрикивает Антон, но в ответ ребята только машут головами, явно давая ему понять, какой он фееричный придурок.

Возможно, Антон перегибает, но себя он в последнее время больше не узнаёт, он злоупотребляет пониманием и рано или поздно он доведёт себя до чего-то, о чём потом обязательно пожалеет. Он и сейчас жалеет, хоть и в этом не признается никогда. Но Серёжа полюбил не такого человека — не того, кто запросто может ни в чём не виновного парня до срыва довести. Антон никогда не был тем, кто гнобит новичков, но без Серёжи он словно в монстра превратился, в какую-то злобную зеркальную копию себя, но что с этим делать, он понятия не имеет и просто коряво учится с этим жить.

Арсений впервые со дня развода хватается за сигареты, выкуривает две подряд, мысленно продолжая придумывать всё новые и новые ругательства в адрес начальника. Он думал, что справится, и полковника в этом убедил, в конце концов, он знал, что у Антона этого времена тяжёлые, но не знал, что тяжесть их заключается в том, что тот — мудак невоспитанный. Арсений имел дело с мудаками, но как-то приловчился находить с ними общий язык, но с этим!.. Арсений искренне не понимает, почему Шастун так ополчился против него, будто всё это личное и Арсений конкретно ему дорогу перебежал. Но вообще-то, откровенно говоря, ему уже чертовски надоело искать ключ к замку, который, судя по всему, открываться совершенно не желает. Он почти готов на увольнение подавать, пока рядом не оказывается Ваня.

Абрамов — парень хороший, Арсений это сразу замечает, чувствует таких людей — к таким всегда хочется тянуться, потому что выслушают и советом помогут в случае чего, вот и сейчас он оказывается единственным, кто пришёл поговорить.

— Ты как? — участливо спрашивает он.

Арсений горько усмехается и отрицательно машет головой.

— Ну знаешь, дерьмово, если честно. Думаю, нахрен это всё мне сдалось, если уж я так ему где-то насолил, то лучше уже уйти, пока не врезал по его морде ненароком.

Ваня тяжело вздыхает и устало трёт переносицу.

— Ты послушай меня сейчас внимательно, ладно? Я расскажу, что да как, но пообещай, что с Антоном об этом трепаться не будешь, иначе он мне покоя потом не даст. Всё это личное очень, понимаешь?

Арсений рассмеяться готов от абсурдности сказанного.

— Трепаться с Антоном? — фыркает он. — Явно не в этой жизни.

Ваня кивает только и тоже к сигаретам тянется.

— Они с Серёжей тут вместе работать начали. До этого в Москве вместе учились, потом сюда сбежали, можно сказать. Ты не думай ничего, они ребята классные, Серёга — так вообще душа компании был, всегда умел к людям подход найти и сострадания к чужому горю даже с годами не растерял — это в нашей работе редкость, сам знаешь. Антон раньше таким не был, шутил всегда, смеялся, у него улыбка с лица почти никогда не сходила и в плохом настроении его вообще мало кто видел. Да, Тоха не подарок, конечно, разбаловал его папашка в своё время, но Серёжа как-то всегда его усмирить умел. Они не просто друзьями были, если ты понимаешь, о чём я.

Кажется, Арсений — полный идиот, ведь о чём-то таком он даже и не подумал.

— В нашей стране такое несильно-то приемлют, мягко говоря, но они любили друг друга, даже если звучит это, откровенно говоря, странно. Антон за дело Линчевателя схватился, Серёга против был, не хотел, чтобы Тоха в это впутывался, но тот упрямый, сам ведь уже заметил, думал, поймает его на раз-два, но в итоге всё затянулось. Около семи месяцев назад Линчеватель прокололся знатно, и Антоха почти на него вышел, вот только сорвался тот в последний момент. А потом Серёга пропал.

Потихоньку картинка в голове Арсения собиралась воедино и медленно, но уверенно, и в собственных глазах мудаком во всём этом становился он сам.

— Мы все силы бросили на его поиски, но ты ведь знаешь: Линчеватель людей долго живыми не держит. Беда только в том, что тело Серёги мы так и не нашли, а Линчеватель, в свою очередь, с Антоном игры затеял: вещи Серёжины на месте преступления оставляет, даёт ему надежду, что тот ещё жив. И это хуже всего, потому что Антон в это верит, ищет его и ждёт. А тут ты — и прямиком на Серёгино место. Мы понимаем, что ты помочь пришёл, но Антон… Он уверен, что ты его место занимаешь, что Серёжа скоро вернётся. Он не успокоится, пока тела не будет, и слушать он никого не хочет. Поэтому ты с увольнением так-то не торопись. Антоха — хороший человек, он не мудак, ты убедишься в этом со временем. Просто попытайся его понять.

Ваня ободряюще похлопывает по плечу и уходит, прежде чем Арсений успевает всю эту информацию окончательно переварить.

Всё это время он готов был на Антона всех собак спустить и даже не подумал о том, что всё это может носить настолько личный характер.

Арсений знает, что такое любить, и знает, что такое любовь эту терять, пусть, конечно, не так, как это с Антоном произошло, но всё равно понять он его может. Теперь Арс осознаёт, откуда ноги у этого зародившегося сочувствия растут и почему Антон его сразу так зацепил. Даже несмотря на его поведение, Шастун понимания и сочувствия заслужил.

Желание увольняться пропадает как-то сразу, и на смену ему приходит совершенно не рациональное желание помочь. Он знает, что Шастун к себе и на пушечный выстрел не подпустит, но так хочется заглянуть глубже, попробовать эту израненную душу хоть немного излечить. Может быть, Арсений — идиот, ему часто об этом говорили, но найти правильный ключ теперь кажется почти что делом чести.

========== Только один путь ==========

Антон забывается тревожным сном лишь под утро — ему остаётся спать не больше пары часов, а потому звонок, вырвавший его из царства Морфея, сродни египетской казни.

Он с трудом открывает глаза, которые режет от постоянного недосыпа, и чувствует, как плохое предчувствие сжимается тугим комом где-то в районе солнечного сплетения, когда он видит имя звонящего. Лёша не стал бы беспокоить его просто так, а значит, что-то произошло, и подремать этой ночью ему точно не светит.

— Что случилось? — без лишних церемоний спрашивает Антон.

— Включи телевизор, — отвечает Лёша, по голосу которого легко понять, что дело — дрянь.

— Сейчас, — бросает Шастун и щёлкает пультом, в один миг скидывая последние остатки былого сна.

«А мы напоминаем, что сегодня в 4.15 утра к нам на студию пришёл файл, где серийный маньяк, которого прозвали Линчевателем, оставил своё послание органам правопорядка. Мы предполагаем, что, вероятней всего, это связано с недавним громогласным заявлением отца убитой накануне Дарьи Самойловой».

Антону кажется, что внутри всё покрывается холодной коркой льда, а телевизионщики тем временем запускают послание Линчевателя.

«Вы любите играть в игры. Я тоже люблю. Но вы должны понимать, что игры вничью — не моя прерогатива. 1:0, товарищ майор. Хотя правильней будет сказать, 2:0 в мою пользу».

У Антона на секунду темнеет в глазах и спирает дыхание, воспоминания о том треклятом вечере снова проносятся перед глазами, но он берёт себя в руки быстрее, чем очередная паническая атака накроет его с головой.

— Бегом на телевидение! Опросить там всех и изъять чёртову запись! Возьми у Димы запрет на трансляцию, они должны прекратить крутить это дерьмо. Он пытается нас запугать, а они ему в этом помогают. Я к Самойлову.

Антон успевает только сбросить вызов и натянуть джинсы, когда телефон в очередной раз разрывается раздражающей трелью. Антон хватает трубку не глядя, но уже знает наверняка, что именно ему скажут на том конце.

— Товарищ майор… — несмело проговаривает неизвестный голос.

— Слушаю.

На несколько секунд в трубке повисает напряжённая тишина, пока звонивший собирается с мыслями.

— Самойлов мёртв. Его тело нашли возле дома около часа назад.

Антон тяжело оседает на кровать. Он ожидал чего-то подобного, но всё равно надеялся, что в этот раз им удастся обхитрить этого психопата. Но что они имеют в итоге? Их в очередной раз обставили, как несмышлёных котят.

— Сейчас буду, — коротко бросает он.

Антон понимает, что сейчас не время сетовать на судьбу и рассуждать о собственной глупости — нужно разгребать дерьмо, которое в этот раз они сами и заварили. Антон одевается, делает пару глотков уже давно остывшего кофе и, прежде чем выйти, набирает новый номер в своих контактах, вслушиваясь в короткие гудки.

— Да, — голос у Сеньки хрипловатый и тихий — скорее всего, Антон его разбудил.

— Просыпайся, через полчаса чтобы был у дома Самойлова.

— Я не сплю, — возражает Арсений.

— Значит, уже в курсе дела. Жду на месте, — коротко бросает Антон и сбрасывает вызов.

Он мог бы справиться и без Арсения, но какая-то мстительная, совсем не красивая часть его хочет, чтобы ебусений этот лично взглянул на то, что вышло из его бредовых идей.

Антон приезжает быстрее, чем планировал, впрочем, Попов уже там. Кутается в свою ярко-красную парку и, как обычно, светит голыми лодыжками.

— С охраной поговорил? Где их, блять, носило всё это время? — с порога спрашивает Антон, встречаясь взглядом сголубыми глазами.

Всю дорогу Антона так и подбивало высказать засранцу всё, что он думает о его интеллектуальных способностях, но сейчас, стоя тут напротив и заглядывая в эти виноватые глаза в обрамлении длинных ресниц, он не может из себя выдавить ни одной претензии.

— Говорят, что не видели ничего. Самойлов из дома не выходил и к нему никто не заходил. Сигнализация не сработала. А когда один из них в кусты поссать полез, увидел тело. Линчевателю хватило пары часов между их обходами.

— Прям человек-невидимка, сука, — шикает Антон. — Всегда знал, что у нас в отделении работают ни на что не годные придурки.

Антон знает, что Линчеватель умён и сообразителен, но, в конце концов, выкрасть человека из дому и убить его — как можно было не заметить?!

— Пойдём, — бросает Шастун, направляясь к телу, где уже вовсю колдует Егор.

Антон замечает, как морщится омич при виде изуродованного тела, и невольно усмехается — сам он уже давно перестал проявлять хоть какие-то эмоции при виде изувеченных трупов. А этот — нежная душа поэта, ещё глаза отводит в сторону. Понять бы только — от стыда за собственный прокол или от вида крови и мяса.

Антон кивает Егору в знак приветствия, а тот в ответ, как обычно, светит своей белоснежной улыбкой — вот кого точно ничем не проймёшь.

— В этот раз он тело не забирал, расправился с ним, судя по всему, в доме не больше пары часов назад. Видно, что спешил, порезы явно сделаны на скорую руку, не так методично и обстоятельно, как обычно. Он любит мучить своих жертв — в этот раз же целью было просто убить.

— В этот раз послание было непосредственно для нас, — говорит Арсений, судя по всему, пересиливая себя и наконец-то осматривая тело.

— Он разозлился и действовал быстро, может, в этот раз нам будет, за что зацепиться? — с надеждой высказывает своё предположение Антон.

Егор хмыкает в ответ и продолжает работать с трупом.

— Быстро, но чисто, как обычно. Отпечатков нет. Резал, как всегда, скорее всего, скальпелем. Правда, в этот раз я заметил интересную деталь.

Егор машет рукой, подзывая наклониться поближе, и тычет пальцем в предплечье. На этот раз Линчеватель кожу с жертвы не срезал, и Антон может чётко рассмотреть вырезанного ворона и несколько китайских иероглифов.

— Опять какая-то китайская хрень, — шикает он.

— Да, но суть в том, что до этого он оставлял только своего извечного феникса, а теперь вот появилось это.

— Это послание нам, — замечает Арсений.

Антон саркастично фыркает. Можно подумать, сам он об этом не догадался.

— Спасибо, умник. Может быть, знаешь, что это значит?

Арсений отрицательно машет головой. Он никогда не интересовался китайской культурой, но вот заинтересованность в ней Линчевателя наводит на мысли.

— Он, судя по всему, болеет этой китайской темой.

— Да уж, похоже на то, — соглашается Антон и поднимается на ноги. — Я пойду осмотрюсь. А ты можешь ехать в участок.

Антон почти что уходит, когда Арсений неожиданно окликает его.

— У меня машина в ремонте, пришлось на такси ехать. Может, подбросишь?

Не то чтобы Антон мечтал подрабатывать извозом, но объективных причин для отказа у него нет. В конце концов, он не последний мудак, чтобы строить из себя непонятно что.

— Ну, жди, если хочешь, — пожимает плечами он, и в ответ на довольную, светлую улыбку, только хмуро хмыкает и уходит, чтобы осмотреть дом.

Шестью годами ранее

С того злосчастного поцелуя их отношения незримо, но ощутимо меняются. Серёжа словно возводит между ними бетонную стену с яркой вывеской «Не подходи!» — впрочем, Антон даже и не старается. Он в глаза ему смотреть не может, не говоря уже о большем. Их общение ограничивается банальным «Привет» и «Как дела?», и это до того неловко, что даже смешно — они ведь, чёрт возьми, делят одну квартиру на двоих, и не замечать друг друга в этом тесном пространстве — нелепость высшей степени! Тем не менее они преуспевают в этом на ура.

Антон думает, что похерил отношения с Серёжей раз и навсегда, и корит себя за то, что так глупо сорвался, променял возможность быть рядом с родным человеком на несколько мгновений мимолётного счастья. Стоило ли оно того?

Антон злится. Злится на себя, на Серёжу, на чёртов мир и на эту сраную страну, где любить так — едва ли не преступление. Во всех своих бедах он виноват сам, ведь Серёжа нормальный, он не такой больной извращенец, как Шастун, и ему, наверное, нахрен не сдались эти чувства, ярко подкрашенные голубым. Антон может это понять, но вот терять хотя бы его дружбу категорически не хочет.

Он собирается поговорить об этом с Серёжей, попросить прощения, в конце концов, — они ведь договорились всё забыть, и Антон честно соблюдает это условие. У него прекрасно получается делать вид, что ничего не произошло, хоть сердце и рвётся в груди на мелкие кусочки, вот только Серёжа ведёт себя так, будто Антон — пустое место, будто его вообще теперь для него не существует, и это убивает и злит, просто чертовски сильно злит.

Они снова на какой-то пьянке — чей-то день рождения, кого-то из следственной группы. Антон, если честно, уже и не помнит, кто, собственно, виновник торжества, только методично вливает в себя всё новые и новые порции дешёвого пойла. Серёжа хороший, он не пьёт так много, мало матерится и не курит, как паровоз, зато Серёжа двигается, словно божество, громко подпевает идиотской попсе и трётся с какой-то шлюшкой на танцполе до того откровенно, что Антон хочет выколоть себе глаза, чтобы никогда больше этого не видеть.

Ревность тягучей, чёрной патокой разливается внутри, заполняя собой все внутренности и грозясь вырваться наружу поистине некрасивой и совсем не мужской сценой. Антон не истеричка, нет, но всё напряжение последних дней словно в один миг собирается воедино: чёртов Серёжа, который будто назло почти что целует незнакомку, словно не понимает, как больно делает тому, кто ради него готов на всё, даже своё сердце на части разорвать. Но Серёже ведь наплевать, Антон ему не друг даже больше, он потерял в его глазах даже статус приятеля — так какого хрена он должен думать о том, что Антона выворачивает изнутри и так и подбивает эту парочку по углам растащить?!

Он словно бомба замедленного действия, он едва ли контролирует себя, ему срочно нужно покурить. Антон срывается с места, не обращая внимания на шумную компанию, окликающую его вслед, и быстро выбегает на улицу прямо в одной тонкой рубашке. Ему наплевать, что на улице зима, что снег уже потихоньку срывается с беззвёздного, мутного неба, у него трясутся руки, когда он вытаскивает из заднего кармана пачку сигарет и жадно затягивается, сворачивая в ближайший переулок.

Тут тихо, совсем безлюдно, душный, шумный клуб кажется почти что иллюзией, и Антону, правда, легче, потому что здесь он может не смотреть, как самый дорогой в мире человек смотрит на него как на пустое место и как тот, кого он мысленно зовёт слащавым «любимый», предпочитает ему шлюховатую незнакомку. Если до этого Антон думал, что они с Серёжей ещё смогут остаться друзьями, то теперь он в этом конкретно сомневается.

Антон выдыхает серый дым в воздух и ёжится от пронизывающего до костей холода: Москва в декабре не самое тёплое место на планете. Он не сразу замечает знакомый до боли силуэт и оборачивается, лишь когда слышатся отчётливые шаги. Серёжа протягивает ему куртку, но в глаза всё ещё не смотрит, предпочитая разглядывать обшарпанную стену слева от себя.

— Вот, надень. Заболеешь, — говорит он, и голос этот, словно выстрел в голову, бьёт наповал.

Все эмоции, скопившиеся внутри за последние пару недель, требуют выхода, и Антона наконец-то срывает.

— И это всё, что ты хочешь мне сказать?

— А чего ты от меня ждёшь? — с не меньшей агрессией бросает в ответ Сергей и наконец-то смотрит своими светло-карими прямо, не отводя взгляда, — впервые за эти две недели.

— Может быть, того, чтобы ты наконец-то перестал делать вид, что мы незнакомы. Мы ведь были друзьями, неужели тот инцидент похерил всё между нами?

Серёжа в ответ невесело усмехается и качает головой.

— Инцидент? Вот оно что это было, оказывается.

— Я не хотел, чтобы так произошло, пойми наконец! Я просто нажрался, просто был не в себе. Это ничего не значит.

Антон безбожно врёт, он это умеет. Впрочем, выбирать ему не приходится. Потерять Серёжу для него невыносимо. Он этого не переживёт.

— Вот именно. Зачем ты это сделал? Какого чёрта целовать меня полез, если не хотел этого? А наутро ещё и вид сделал, будто не произошло ничего. Но так не бывает, Антон. Нельзя запихнуть свой язык человеку в рот, а потом притворяться, что ты не при делах и вообще весь из себя такой натурал натуральный.

— Что ты хочешь от меня услышать? — тяжело вздыхает Антон.

Он понимает, что ещё немного — и он не выдержит, вывалит всё на этого засранца, вывернет наизнанку все свои чувства, и пусть Лазарев делает с этим всё, что хочет, — в конце концов, всё, что могли, они уже похерили.

— Правду, мать твою, я хочу услышать от тебя правду! — шипит Лазарев и хватает Антона за отвороты рубашки, прожигая своими невозможными глазами.

— Хочешь правду? — зло проговаривает Антон, не отпуская чужого взгляда. — Что ж, будь по-твоему.

Возможно, после этих слов Антон сопьётся нахрен в одиночестве, станет тем, о ком говорят «потерянный человек», но сейчас он больше не может молчать. Эти ёбаные чувства просто сжирают изнутри.

— Я влюблён в тебя, я пидорас нахрен, чтобы тебе понятней было! Хочу прикасаться к тебе, целовать тебя, трахаться с тобой, блять, хочу! С ума схожу, когда рядом с тобой кого-то вижу, потому что ты мой, и меня убивает, что ты меня своим не считаешь!

Антону кажется, что он Атлант, который скидывает с себя груз целого неба, потому что внезапно на душе становится легко — от него больше ничего не зависит. Он готов к любому приговору, готов получить по морде, готов к тому, что завтра проснётся в квартире один, даже к тому, что Серёжа больше никогда с ним не заговорит. Он ожидает чего угодно, но точно не жёсткого, крепкого поцелуя с привкусом отчаянья.

У Серёжи немного сухие, искусанные губы, он целует с таким напором, что Антона просто сносит напрочь. Он не сразу отвечает, приходит в себя лишь через несколько секунд, когда чужой язык уже вовсю хозяйничает в его рту. Он слышит, как трещит по швам его рубашка в чужих руках и как его собственная куртка падает им под ноги, но ему на всё наплевать. Важны только губы, терзающие его собственные почти что до крови, и Антон отвечает со всей жадностью и страстью, на какую он только способен и которую так долго держал в себе.

Серёжа словно создан для него, как будто они шли к этому всю свою жизнь — и вот сейчас, в этот самый момент, наконец-то стали одним целым.

— Если тебе интересно, то я, выходит, тоже тот ещё пидорас. С ума по тебе схожу, Тош, уже несколько лет, только о тебе и думаю. С первого курса ещё, наверное, — шепчет Серёжа, отрываясь от его губ.

Антону кажется, что он видит в этих глазах звёзды, целый водоворот галактик, в которых он тонет без права на спасение. Боже, какой же он чёртов идиот — они оба идиоты! Столько лет потратили впустую.

— Пиздец, — отвечает Антон, кажется, напрочь растеряв весь свой словарный запас. — Это пиздец, Серёж. Два барана. Но теперь всё будет по-другому, я тебе обещаю.

И Антон планирует это обещание сдержать. Ему наплевать, что подумают люди, наплевать на то, что скажет отец; всё, что имеет значение, — это Серёжа, отныне раз и навсегда.

С неба срывается первый снег, большие хлопья кружат в воздухе и опускаются на грязный асфальт. Антон смотрит, как белые снежинки путаются в тёмных волосах, и улыбается, потому что теперь всё у них будет хорошо.

***

В машину они садятся молча. Антон трогается с места и уже через пару минут выезжает на оживлённую трассу. С неба постепенно срывается типичный питерский дождь, жирными каплями падая на стёкла. Антон краем глаза наблюдает, как Арсений неловко заламывает пальцы и поджимает губы, явно желая что-то сказать. Скорее всего, этому пижону некомфортно вот так вот в тишине — наверняка привык языком трепать попусту, а теперь вот изводится этим неловким молчанием. Наверное, и сам уже пожалел, что в машину к нему напросился.

Антон не дурак, и он замечает, как постепенно от него отвернулись почти все. И винить их за это он не может, потому что знает, что всех уже извёл своим извечным траурным выражением лица. Антон почти уверен, что давно мёртв, так почему тогда другие должны думать иначе? Он почти забыл то время, когда был душой компании, когда их квартира с Серёжей была полна гостей, как они ржали с Лёхой над идиотскими шутками и как пили с Егором до победного. Всё это словно осталось в прошлой жизни, там, где были светло-карие глаза и солнечная, наполненная светом улыбка.

Арсений этого не знает, он ещё не понял, что Антон между собой и миром выстроил огромную бетонную стену и что искать его компанию — гиблое дело; возможно, и он со временем это поймёт.

— Не любишь музыку? — неожиданно спрашивает Попов.

Антон удивлённо вскидывает брови. На самом деле он ожидал чего угодно, но явно не этого тупого вопроса.

— Ты серьёзно?

Арсений только пожимает плечами и снова сверкает своей раздражающе жизнерадостной улыбкой. И это после того, как из-за его идиотской идеи убили человека.

— Ну, а что, у тебя в машине тихо, как в склепе. Хоть бы радио включил.

— Тебе нужно — ты и включай, — недовольно бросает Антон, не отводя напряжённого взгляда от дороги.

Арсений фыркает что-то себе под нос и без лишних церемоний тянется к магнитоле. Щёлкает по экрану, выбирая подходящую радиостанцию, и когда салон машины охватывают звуки какой-то дурацкой попсы, довольно улыбается и откидывается в кресле.

Антон недовольно хмурится. На самом деле, когда он предлагал включить музыку, то не думал, что придурок этот, и правда, это сделает. На душе неприятно скребут кошки, последний раз музыка играла тут, когда на соседнем сидении был Серёжа. Он подпевал своим мелодичным, красивым голосом и даже пританцовывал в такт, заставляя Антона невольно любоваться и смеяться, когда на каком-нибудь повороте тот по неосторожности бился обо что-нибудь головой.

У Антона почти что глаза на лоб лезут, когда Арсений фальшиво начинает подпевать. Почти как Серёжа, только вот в ноты он не попадает, и голосок этот его высокий ещё!.. Но ебусению, кажется, наплевать, он едва ли не пританцовывает на месте. Боже, какой же ёбнутый этот Сеня на самом-то деле.

Антон хмурой тучей тянется к магнитоле и выключает музыку.

— Хорош хернёй страдать.

Незримый призрак Серёжи поглядывает на него осуждающе, будто Антон Гринч, похитивший Рождество.

Арсений недовольно хмурит свои брови и снова тянется к магнитоле.

— Ну да, куда лучше изображать из себя графа Дракулу, а из машины сделать его мрачный замок.

Салон снова заполняет надоедливая мелодия.

— Боже, что ты несёшь вообще? — шикает в ответ Антон.

— Позитив и счастье.

— Чего? — фыркает Шастун.

Арсений театрально возводит глаза к небу. Ну, точно королева драмы.

— Несу счастье в твоё тёмное царство.

Антон кривит губы в саркастичной усмешке. И где только делают таких?

— Много ли ты знаешь о счастье, Сеня.

Антон слово «счастье» из своего лексикона выкорчевал на корню.

— Ну, посмотрим. Явно побольше некоторых, — усмехается Попов и продолжает фальшиво подпевать очередной певичке.

— Господи, какой же придурок, — фыркает Антон себе под нос, тем не менее музыку выключать больше не пытается.

Антон пока что не замечает, но где-то там, в его бетонной, наглухо закрытой стене, пробивается едва заметный, меленький луч солнца.

***

В участке их уже ждут разгневанный Дима и толпы журналистов, мечтающих заполучить информацию обо всех деталях убийства. Пресса держит ухо востро после ночного заявления Линчевателя, и Антон лишь надеется, что у Лёши всё-таки получилось изъять все копии и заполучить запрет на трансляцию обращения этого психа.

Антон бросает привычное «без комментариев», и они вместе с Арсом оказываются внутри, чтобы там на них обрушился весь праведный гнев начальника.

Впрочем, большая часть криков достаётся мигом притихшему Сене. В общем и целом, Антон, конечно, с Димой согласен: Арсений предложил заведомо провальный план — впрочем, разве Антон не знал, на что шёл, когда решился его поддержать? Именно он принял решение пожертвовать продажным чинушей в своих интересах, и наверное, было бы честно ему за это и отвечать. Он никогда не замечал в себе благородных порывов, но почему-то уверен, что Попов и без Диминых нравоучений уже успел повесить на себя все смертные грехи, а Позов только и делает, что подливает масла в огонь.

— Хватит! — неожиданно даже для себя вступается Антон. — Я осознавал всю степень риска, более того, ты тоже знал, как это опасно, когда давал добро. Самойлов не был святым, и он прекрасно понимал, чем всё это может для него закончиться.

Антон не видит, но чувствует, как Арсений ошарашенно пялится на него своими голубыми глазищами.

— Мы не играем тут в богов, Шастун. Он мог быть хоть самым последним дерьмом на планете, но это не значит, что мы были вправе подставлять живого человека под удар.

Антон театрально возводит глаза к потолку, всем своим видом показывая, что заумные речи начальника его нисколько не трогают.

— По крайней мере, Линчеватель вышел на прямой контакт, и это куда важнее, чем очередной труп толстосума — и я предпочитаю не лить слёзы почём зря, а работать, чтобы такого больше не произошло, — нагло заявляет он. — Идём, Сеня. У нас много работы.

Арсений раздумывает всего секунду: в конце концов, не то чтобы он привык так вести себя с начальством, но на выжидающий взгляд Шастуна он лишь коротко извиняется перед полковником и уходит следом. Это вообще что сейчас было — Антон за него заступился? И даже плевать на это чёртово «Сеня», что раз за разом срывается с чужого языка.

— Спасибо, — неловко бросает Попов, всё ещё не до конца осознавая произошедшее.

— За что? — голос Антона всё так же холоден и безэмоционален.

— Просто, — обыденно отвечает Арс, предпочитая не вдаваться в подробности.

Шастун всё равно никогда не признает, что только что действительно защитил его перед начальством.

Антон в ответ только фыркает что-то себе под нос, прежде чем решительно шагнуть в кабинет, где почти вся команда уже в сборе.

— У нас два трупа, файл с посланием Линчевателя и очередная китайская хрень на теле жертвы. Я хочу начать сначала.

— Я изъял запись, сейчас её проверяют. Говорят, что файл прислали по почте. Наши айтишники уже шерстят, но, думаю, он не дурак и все следы за собой подчистил, — первым делом отчитывается Лёша.

Антон словно в себя уходит на несколько минут, чертит на доске таблицу и начинает вслух перечислять.

— В нескольких улицах от дома мы нашли тело Самойловой; известно, что Линчеватель продержал у себя тело целую неделю, хотя раньше избавлялся от трупов в течение нескольких дней. Мы поговорили с подругами, с которыми она тусовалась тем вечером.

— Около двух часов ночи Самойлова отправилась домой, была выпившая и от такси отказалась — сказала, что у неё встреча. Девушки предполагают, что с любовником. С другой стороны, куда ещё молодая девчонка могла сорваться посреди ночи? — вступает в диалог Ваня.

— Только вот о любовнике этом мистическом никто ничего не знает и в телефоне у неё всё чисто, что может быть вполне неслучайно. Её в последний раз засекли камеры в районе Невского проспекта, а дальше следы теряются. Через неделю Линчеватель выкидывает её труп.

Девушка явно целенаправленно шла на какую-то встречу — может быть, Линчеватель выходил с ней на связь или, более того, они были с ним знакомы?

— Я хочу, чтобы вы опросили всех её подруг, знакомых, однокурсников — возможно, Самойлова общалась с Линчевателем какое-то время, даже не подозревая об этом, — говорит Антон.

— Ты думаешь, она сама пришла к нему? — спрашивает Нурлан.

— Я думаю, никто не мог знать, что её сорвёт в два часа ночи прогуляться по городу, если только этот кто-то сам её не позвал.

Только сейчас до Антона начинает постепенно доходить, что, судя по всему, все жертвы шли на контакт с Линчевателем добровольно.

— Следов взлома у Самойлова дома не найдено, — подтверждая эту догадку, говорит Ваня.

— О том и речь.

Нетипично молчаливый Арсений наконец-то решается высказать то, что мучило его всё время с того самого момента, как только он взял в руки это дело.

— Мне не даёт покоя его увлечённость Китаем и его символикой. Это ведь не просто знаки, они все несут какой-то сакральный смысл. Смысл, который так просто не вычитаешь на досуге в Сети. Он явно болеет этой темой. Нам бы не помешал человек, который хорошо во всём этом разбирается. Может быть, он сможет более подробно рассказать об этой символике, и это даст нам хоть какую-то зацепку.

— Думаешь, бредни его больного разума помогут нам подобраться к нему ближе? — фыркает Лёша.

— Бредни его больного разума помогут нам его понять, а если мы сможем понять его, то сможем понять, как он действует, как конкретно выбирает жертв и что хочет сказать.

Конечно, эта идея имеет место быть, но Антон не дурак: в своё время он и сам пытался залезть к Линчевателю в голову, и смысл злосчастного феникса известен ему едва ли не лучше таблицы умножения. С другой стороны, Линчеватель прогрессирует, двигается дальше, и у них появились новые символы, которые не помешало бы грамотно расшифровать.

— У меня есть хороший знакомый — он уже помогал нам с этим делом, можно снова обратиться к нему, — говорит Антон.

Ваня бросает на него удивлённый взгляд. Неужели Шастун сейчас так просто согласился с Поповым и даже не стал препираться и попусту спорить?

Арсений в ответ сверкает белозубой улыбкой.

— Это будет здорово.

— Тогда у всех будет задание. Сегодня нужно поработать с уликами в доме и начать опрашивать знакомых Самойловой. Мы с тобой, — Антон тычет пальцем в задумавшегося о чём-то Арсения, — завтра утром поедем к Владу в университет. Он поможет нам с этими сраными символами. Если уж сам вызвался, то возьмёшь всё это на себя. А сейчас — работать.

По команде все разбредаются кто куда. Им предстоит напряжённая работа. Линчеватель, без сомнения, добавил всем головняка. Впрочем, спокойных дней у них не было уже очень давно. Все привыкли к этому и считали дело Линчевателя чуть ли не делом чести, поэтому работали не покладая рук.

***

Во всей этой суматохе день пролетает незаметно. Антон до последнего терроризирует Егора, пока тот не начинает откровенно засыпать, всем своим видом демонстрируя, что свою работу он на сегодня закончил.

Антон идёт к своему кабинету в полной уверенности, что в участке, кроме дежурного, уже никого нет — тем не менее, там его ожидает «сюрприз» в виде корпящего над бумагами Арса.

— Ты чего домой не идёшь? — спрашивает он.

Антон на самом деле часто засиживается тут до утра, но у него есть на то причины: ему некуда и не к кому возвращаться. Собственная квартира уже давно перестала быть для него домом, а тут он, по крайней мере, может хотя бы работой отвлечь себя от бесконечных кошмаров.

Арсений не выглядит как потерянный и одинокий человек. На такого смотришь и сразу видишь, что жизнь у него удалась на славу и всё у него хорошо, так что можно только позавидовать. Тем не менее, когда тот смотрит в ответ, Антон внезапно для себя замечает, какие глубокие тени залегли под вечно сияющими голубыми глазами.

— Хочу поработать ещё. Вдруг что-то пропустил, — выдавливая из себя совершенно неискреннюю улыбку, бросает Попов.

Антона такими улыбками не обманешь, он эту фальшь чувствует на раз-два. Он помнит, как наигранно и абсолютно неискренне улыбался Серёжа: его губы растягивались в красивой дежурной улыбке, а в глазах зияла пустота. Он знает профессиональную улыбку Димы: в тот момент, когда улыбаться совсем не хочется, но нужно, он кривит губы и пытается казаться хоть немного дружелюбным. Сам Шастун уже давно не улыбается, даже если того требует ситуация, разучился даже такие неискренние улыбки из себя выдавливать. Поэтому это простую ложь он считывает сразу. Понять, почему Попов тут торчит посреди ночи, несложно. Он и сам через это проходил.

— Прекрати. Ты не виноват в том, что произошло. Он мёртв, потому что сам довёл до этого, и вообще его смерть была лишь вопросом времени. Линчеватель всё равно достал бы его — с этим заявлением в прессе или без него.

Антон в психологи не записывался и, если честно, довольно давно никого не пытался поддержать, но отчего-то остатками своей души он чувствует, что этому пижону сейчас просто необходимо, чтобы кто-то хотя бы с ним поговорил, иначе сломается, даже не успев толком повариться в этом дерьме.

— В своё время я из-за этого с полиции и сбежал, — невесело усмехается Арсений. — Вопрос денег, конечно, тоже сыграл немалую роль, но по большей части я так и не смог смириться с тем, что мы не можем спасти всех.

— Видишь, ты сам ответил на свой вопрос. Всех не спасёшь. Да и ты не Господь Бог. Так что собирай свои манатки и вали-ка спать. Завтра сложный день.

Сам Антон не уверен, что сегодня сможет сомкнуть глаз — впрочем, ему не привыкать. Если наяву он научился контролировать свои кошмары, то во сне делать этого он никак не может.

— Я, пожалуй, посижу ещё полчасика, — возражает Попов.

Антон тяжело вздыхает, кидает на кресло куртку, которую уже снял с вешалки, и лезет в сейф за бутылкой коньяка. Он не знает, что с ним сегодня такое и почему он чувствует себя перед Арсением в долгу, но, с другой стороны, лучше уж здесь, хоть в какой-нибудь компании, чем дома наедине с собственными страхами и пустотой.

Он молча разливает янтарную жидкость по стаканам и подвигает один немного охреневшему Арсу. Тот принимает напиток и на этот раз улыбается искренне и по-настоящему.

Они пьют молча какое-то время, слышно только, как шелестит бумага у Арсения в руках и тикают настенные часы.

— Я не хотел возвращаться в полицию, но выбора у меня не оставалось. Бывшая жена отобрала всё, равно как и честное имя в адвокатуре, — неожиданно заявляет Арсений.

Антон на откровения не напрашивался, но всё это: ночь, полумрак и тишина — создают какую-то свою, особенную атмосферу, и впервые Антон не хочет грубить и отталкивать от себя людей.

— Так и знал, что ты адвокатишка. На лице написано, — фыркает он.

— Какой из меня адвокатишка! Алёна хотела денег, а в полиции много не заработаешь. Вот и пришлось заняться частной практикой. Я многое для неё сделал, а по итогу теперь вот тут, с голой задницей и старой работой.

Антон знает, что порой девушки бывают слишком требовательными — он ещё помнит то время с Ирой. Избалованная и залюбленная богатыми родителями, она никогда не могла насытиться тем, что имела, и требовала всё больше и больше — Серёжа никогда не требовал ничего, ему было достаточно просто быть рядом. За это Антон его так сильно и полюбил. На самом деле, Шастун не знает, что хуже: не знать такой любви, как это происходит с Арсением, или знать и потерять.

— Мне нравится, как говорят, оказаться на дне — это хорошо, потому что оттуда всегда только один путь наверх. Я знаю, что такое выбираться из дерьма, и, поверь мне, оно того стоит.

Антон всё ещё помнит, как тяжело им с Серёжей было, когда они буквально сбежали в Питер. Всю жизнь прожив в роскоши, они были вынуждены начинать всё с нуля, добиваться всего своими силами, ведь родители ожидаемо их выбор не одобрили. Впрочем, со временем отец успокоился и принял Серёжу как своего, но до этого им пришлось изрядно побарахтаться в этом дерьме. Сейчас Антон гордится тем, что они смогли подняться наверх сами, без чьей-либо помощи.

— Жизнь не даёт нам тех испытаний, с которыми мы не можем справиться, — философски изрекает Арс.

— Хрень это собачья, — фыркает Антон.

Почему же тогда жизнь забрала у него Серёжу? Неужели, если есть кто-то там сверху, он не видит, что Антон не справляется, что он просто физически не может?

Арсений это никак не комментирует.

— Мне кажется, что всё не просто так. И я оказался тут неслучайно. Возможно, я смогу принести пользу.

Антон усмехается.

— Мне бы хотелось в это верить.

Арсений в его глазах как-то незаметно трансформируется. Из типичного самовлюблённого пижона он превращается в обычного человека, со своими проблемами и своей собственной болью. Антон пока что не придаёт этому значения, но, по крайней мере, теперь ему не хочется выжить Попова из коллектива любой ценой. Может быть, это, и правда, знак, возможно, им не помешает чей-то взгляд со стороны.

— Мы поймаем его, я чувствую, — заявляет Попов.

— Ты, к сожалению, не Ванга, и от чувств твоих дело с мёртвой точки не сдвинется, — фыркает Антон.

— Посмотришь. Чуйка меня никогда не подводит, — самодовольно бросает Арс.

— Скромность — не твоя сильная сторона, — отвечает Шастун.

— Возможно, не самая. Не такая сильная, как магия моих голубых глаз.

Антон не замечает, как в уголках его губ впервые за долгое время появляется едва заметная улыбка.

Зато Арсений замечает её сразу, и это просто выносит его на раз. Это даже не улыбка, а так, намёк на неё, но Антон в этот момент кажется таким красивым, словно в один момент с него слетела эта холодная маска бесконечного равнодушия и боли, словно на одну секунду он снова становится живым. Арсений не знает, что это за чувство разрядом тока проносится у него в груди, но он уверен, что точно хочет видеть эту улыбку как можно чаще.

Антон тем временем залпом добивает свой стакан коньяка и поднимается на ноги.

— Не сиди тут долго. В девять жду тебя у СПбГУ. Не опаздывай, — бросает он и уходит, оставляя Арсения наедине с собственными неразрешёнными мыслями.

========== Если звёзды зажигают ==========

Пятью годами ранее

Они на берегу Финского залива, слушают, как волны прибиваются к берегу и стремительно уносятся обратно, оставляя за собой лишь белую пену. В небе зажигаются первые звёзды, и луна, до этого бледно-белая, постепенно наливается румянцем. Под ногами — остывший к вечеру песок, а впереди — уходящая в никуда полоса горизонта и целая жизнь в новом городе, где всё можно начать с нуля.

Они в Питере не больше недели, но Антон обживается на новом месте настолько легко, что кажется, когда-то в прошлой жизни он жил именно здесь, и Серёжа, конечно, тоже, ведь не может быть такого, чтобы они были порознь, даже если всё это сказки, в которые Антон на самом деле совсем не верит.

Им нравится гулять по узким улочкам, притворяясь туристами, иногда держаться за руки, ведь Питер — это совсем не то же самое, что Москва. Нравится исследовать этот город вдоль и поперёк, с его скверами, волшебной архитектурой и бесконечной чередой мостов. Они влюбляются в него почти так же сильно, как и друг в друга, и верят, что тут обязательно смогут построить свою жизнь, подальше от любопытных глаз людей, желающих развести их по разные стороны пути. Теперь они могут вздохнуть полной грудью, ведь тут начинается их новая глава.

Серёжа зарывается пальцами ног в песок и прикрывает глаза от удовольствия, едва ли не мурлыча, как сытый котяра. Питер выбирает именно он, а Антон просто следует за ним, потому что готов, если честно, хоть на край света.

— Мы сделали правильный выбор, — расслабленно тянет Лазарев, мягко поглаживая ладонь Антона своими длинными пальцами.

— Посмотрим, как ты запоёшь зимой, — усмехается Шастун, не в силах оторвать взгляда от родного лица.

— Зимой главное не где, а с кем, — фыркает Серёжа.

Антон смеётся. Он привык к этим мелодраматичным фразочкам, словно вырезанным из какой-нибудь романтической комедии. Они определяют Серёжу как личность, с какой-то её стороны. Серёжа — романтик, Антон же излишним романтизмом никогда не страдал. Он не умеет красиво говорить и делать широкие жесты, но Серёжа понимает его без слов, словно читает его мысли одним лишь взглядом — и что это тогда, если не судьба?

— Мне тоже тут нравится. Уже не так страшно, что приходится барахтаться самостоятельно.

— Рано или поздно это должно было произойти. Или ты жалеешь?

Жалеет ли Антон, что променял свою безбедную, абсолютно бесцельную жизнь на Серёжу? Конечно же, нет! Даже думать об этом смешно.

— Дурачина совсем! С милым рай и в шалаше, слыхал о таком?

Серёжа довольно улыбается и совсем легонько пихает Антона коленом.

— С Ирой всё было бы проще.

Конечно, было бы: папа был бы доволен и мать театрально не хваталась бы за сердце. У него была бы обеспеченная жизнь, машина, работа и большой дом, может быть, пара детишек в кучу и собака, но стоит ли это всё возможности никогда не узнать Серёжу, никогда его не поцеловать, не держать его за руки и не быть рядом? Ответ очевиден.

— Они однажды смирятся. К тому же, не я один рискнул всем.

— Мои навряд ли, — тяжело вздыхает Сергей. — Вот только срать я на их мнение с высокой горы хотел. Я счастлив.

В этом Антон с ним спорить не собирается. Да, у них нет тут ничего, но в этом-то и прелесть, стартовать с самого низа, чтобы гордиться собой, но уже не просто так.

— Знаешь, в детстве мама мне говорила, что звёзды — это те, кого больше с нами нет. Каждая звёздочка в небе загорается для кого-то, чтобы освещать этому человеку путь, — мечтательно тянет Лазарев, уставившись в ночное небо.

Антон знает: Серёжа любуется россыпью звёзд, он говорит, что ночное небо прекрасно — знал бы он, насколько прекрасен он сам.

— И ты в это веришь? — фыркает Шастун.

В отличие от него, Серёжа в детстве не был обделён вниманием, его мама рассказывала ему сказки на ночь и всякие бредовые волшебные истории вроде этой. Родителя Антона были слишком заняты собой и работой, и у него не было ни малейшего шанса верить в чудеса.

— На втором курсе я загадал желание на падающую звезду, — усмехается Серёжа.

— И как? Исполнилось?

Серёжа загадочно улыбается, смотрит так внимательно и снова отворачивается к небу.

— Ну, ты ведь со мной.

У Антона сердце сжимается от нежности и безграничной любви. Он и не думал, что вообще возможно любить кого-то так.

— Истратил желание на такой хреновый подарочек. Мог бы загадать Райана Рейнольдса на худой конец, — смеётся Антон.

— Да уж, ты тот ещё презент на Новый год. Но я, знаешь ли, не жалуюсь.

— Ещё бы ты жаловался, — закатывает

глаза Антон.

— Звезда падает, — с детской непосредственностью замечает Серёжа.

Он жмурит глаза и одними губами что-то шепчет, наверное, очередное желание. Серёжа всё ещё верит в чудеса, и если уж откровенно, с ним рядом Антон тоже готов поверить в них.

Наши дни

Антон выдыхает серый дым прямо в открытое окно. Это вторая сигарета подряд, она медленно тлеет в его длинных пальцах, сверкая в темноте ярким огоньком. Он смотрит в холодное, усыпанное звёздами небо, и думает, а сможет ли он найти там ту самую звезду, которая укажет ему правильный путь, если она вообще там есть такая — хотя Шастун наверняка знает, что небу нет никакого дела до его бед. Но всё равно каждый раз он смотрит на падающие звёзды и просит только одного: пусть Серёжа будет жив, далеко, не рядом, но жив, и тогда Антон обязательно справится, обязательно найдёт его, чего бы ему это ни стоило. Он хочет верить в то, что желания исполняются. Серёжа верит — значит, и он сможет.

Антон не хочет возвращаться в пустую холодную постель. Не хочет пить кофе на этой кухне в одиночестве. Дом больше не кажется домом, и всё чаще ему комфортнее спать на неудобном диване в участке, чем приходить сюда, где каждая мелочь напоминает о том, что он потерял.

Вообще-то он не слабак и не привык складывать руки, пока есть хоть какая-то призрачная надежда, но всё чаще ему думается, что вот он, конец, и дальше двигаться просто некуда. Дима говорит, что это депрессия. Антон ни в какие депрессии не верит, не для него это, вот только сил бороться почти нет и вставать по утрам становится слишком тяжело, потому что кажется, что смысла в этом ноль. Линчеватель ускользает от него невидимой тенью каждый раз, когда кажется, что он наконец подобрался к нему поближе, и это, конечно, злит, но с каждым днём куда больше попахивает безнадёгой. Серёжа был бы не рад, узнай он, что Антон похерил всю свою веру в лучшее, да и в себя самого, в общем-то, тоже. Блядство в том, что Серёжи тут нет, а мысли о нём сводят с ума и словно раз за разом загоняют в замкнутый круг, выхода из которого Антон категорически не видит.

Он почти смиряется с мыслью, что поспать всё равно нужно, когда его телефон мелькает новым оповещением. Шастун мысленно готовится к худшему, ведь ночью ему пишут только по одной причине: где-то нашли новый труп — но вместо этого он получает от Арсения какое-то дурацкое видео с играющими котами. Антон пялится на эту ерунду добрые пять минут, пытаясь переосмыслить всю абсурдность ситуации, а потом быстро набирает короткое сообщение.

Антон Шастун

Ты серьёзно?

Арсений Попов

Улыбнись!

Да он же пиздец какой ебанутый, и где только делают таких? Обычно Антон легко понимает, чего ждать от человека, и читает каждого как открытую книгу, но этот словно ребус, который невозможно разгадать. Они знакомы от силы неделю, а Антон от слова совсем не может понять, что творится в этой голове. Сказать, что Попов странный, — это почти ничего не сказать.

Арсений Попов

Хороших снов, Антон Андреевич :)

Следом приходит ещё и этот дурацкий смайлик в конце, словно им по пятнадцать. Антон не хочет улыбаться, но улыбка сама появляется на его губах. Это первое сообщение, где ему не пишут об очередном трупе или не присылают фотографии изуродованных тел. Сегодня ночью он впервые спит, не просыпаясь каждые полчаса от кошмаров в развороченной постели. И это странно, равно как и сам Арсений.

Антон немного опаздывает, тогда как пунктуальный Арсений уже топчется у главного входа в университет. На нём большая красная парка и штаны в тон, он сверкает всё теми же голыми лодыжками, которые, кажется, уже вообще не чувствительны к перепаду температур. Он снова сияет своей белозубой улыбкой при виде Антона и машет ему рукой. Шастун в ответ только хмуро кивает головой, когда подходит ближе.

— Как спалось? — бодро спрашивает мужчина.

И откуда только столько позитива в их откровенно дерьмовой ситуации?

— Твоими стараниями, — фыркает Шастун.

— Я рад, — отвечает Попов и едва ли хвостом не виляет, как щенок при виде хозяина.

Антон ничего не отвечает. Они вместе заходят в здание, когда Арсений снова начинает задавать вопросы.

— И кто этот эксперт, который сможет нам помочь?

— Один старый знакомый, он преподаёт тут китайский, да и вообще хорошо во всей этой теме плавает: он помог нам с фениксом в своё время. Думаю, и сейчас будет полезен.

С Владом его познакомил Серёжа. Они учились вместе в школе и были едва ли не лучшими друзьями, пока жизнь не раскидала их по разным сторонам. В своё время Влад закончил медицинский и поначалу даже практиковал, пока его сестра не умерла на операционном столе. Была признана врачебная ошибка, но у доктора получилось откупиться — с тех пор с медицинской практикой Влад завязал раз и навсегда. Переехал в Питер, как и они с Серёжей, чтобы начать жизнь с чистого листа, отучился на инъязе и посвятил себя науке и студентам. Серёжа всегда отзывался о нём только самым лучшим образом, и когда он пропал, Влад обещал помочь чем угодно, сделать всё, что нужно, чтобы вернуть Серёжу домой. Влад был одним из тех, кто, как и Антон, не верил в то, что Серёжи больше нет. Это сближало их в какой-то степени и подкупало Антона, ведь горе, разделённое на двоих, переносится хоть немного, но легче.

Они петляют по широким коридорам — Антон чуть впереди, Арсений, увлечённо разглядывающий всё вокруг, немного отстаёт. Он едва не врезается в какого-то залипнувшего в телефон студента, благо Антон успевает его схватить и рвануть на себя, тем самым возвращая в реальность.

— Смотри, куда идёшь, и хватит считать ворон, — ворчливо бросает Антон, сетуя на чужую невнимательность.

— Задумался, — улыбается Арсений, неловко почёсывая затылок.

— Сомневаюсь, — фыркает Антон и на театрально возмущённый взгляд Арсения только открывает дверь, пропуская его внутрь.

Влада в большой аудитории он замечает сразу, впрочем, как итот его. Он приветливо улыбается и идёт навстречу, пожимая Антону руку.

— Рад тебя видеть, — искренне говорит он, бросая несколько любопытных взглядов на Попова.

— Я тебя тоже, — отвечает Антон. — Это Арсений, наш новый лейтенант, помогает по этому делу.

Влад светит дружелюбной улыбкой и протягивает руку для приветствия, которую Арсений с удовольствием принимает.

— Влад.

— Арсений. Очень приятно.

— Взаимно.

Когда обмен вежливостями заканчивается и они усаживаются на первом ряду, Антон раскладывает перед Владом несколько снимков с новыми, пока неизвестными им символами. Влад привычно морщится сначала, но потом берёт себя в руки. Антон его понимает: не каждый человек может нормально смотреть на то, что творит этот псих, — к этому не так просто привыкнуть даже тем, кто сталкивается с этим каждый день.

— Мне кажется, он конкретно так повёрнут на этой теме китайской, и все эти знаки не просто писюльки для «повыпендриваться», — говорит Арсений, пока Влад внимательно разглядывает символы.

— Сможешь расшифровать? — спрашивает Антон чуть погодя.

Влад кивает головой, не отрываясь от фотографий.

— Это древнекитайские символы, их происхождение можно датировать эпохой Шан, то есть это где-то конец семнадцатого века до нашей эры, — задумчиво говорит Влад. — Этот символ означал что-то вроде возмездия за совершённые преступления. Можно сказать, символ мести.

— Что вполне логично, — как обычно, без лишних церемоний влезает Арсений.

— Его не оставляют просто так — только когда хотят указать, что человек получил по заслугам, вроде как ему воздалось за его деяния. Видно, этот человек перебежал дорогу ему лично.

На самом деле Антон предполагал что-то такое.

— Не он, это мы, — говорит Шастун.

Влад бросает в ответ заинтересованный взгляд.

— Мы оставили ему послание, мол, никто тебя не боится и для людей ты не больше, чем психопат.

— Плохая идея, — замечает Влад.

Антон горько усмехается.

— Это я уже понял.

Арсений снова влезает в разговор, как обычно, неожиданно.

— Как думаешь, может обычный человек, не имеющий к этой теме никакого отношения, рисовать такие символы?

— Думаю, что нужно изрядно покопаться в истории древнего Китая и его мифологии, чтобы вообще узнать об их существовании. Я не психолог и не берусь утверждать, но мне кажется, что это не человек со стороны, он хорошо плавает в этой теме, а значит, увлечён. Каждый его символ имеет значение, и я бы в первую очередь отталкивался от этого.

Наконец-то среди непроглядной тьмы Антон замечает едва заметный луч надежды. Влад даёт им зацепку — теперь им есть, от чего оттолкнуться, пусть это и значит, что придётся начинать с самого начала.

— Есть ли какие-нибудь клубы по интересам или что-то вроде того? — спрашивает Антон.

Влад усмехается в ответ.

— Возможно, сейчас создают много всякой ерунды. В любом случае, я вам в этом ничем не помогу — меня все эти кружки самодеятельности никогда не привлекали. Тем не менее в нашем городе не так много высококлассных специалистов по древнекитайской мифологии, может быть, они смогут что-то подсказать.

Так или иначе это было куда больше, чем ничего.

— Мы можем рассчитывать на тебя?

— В любое время, ты ведь знаешь, — добродушно отвечает Влад.

— Спасибо, — почти в один голос с Арсением кивает Антон.

По крайней мере, теперь им точно есть, над чем поработать.

По пути в участок Арсений всё же вынуждает Антона заехать в «Старбакс», где он покупает себе какой-то абсолютно женский напиток с пенкой и, скорей всего, приторный до скрежета зубов. Антон боковым зрением замечает, как тот обхватывает своими губами трубочку и с довольной миной попивает свою ванильную хрень, не забывая пританцовывать и подпевать очередной попсе, играющей в магнитоле. Теперь в машине Антона снова играет музыка, и он почти не замечает, как перемены постепенно врываются в его жизнь.

***

В участок они попадают только ближе к обеду. Егор уже ждёт Антона в кабинете, о чём-то непринуждённо болтая с остальными ребятами.

— Как успехи? — с порога спрашивает Ваня, стоит им только войти.

— Лучше, чем можно было ожидать, — донельзя довольный собой, отзывается Арсений.

В общем и целом Антон с ним, конечно же, согласен — эта поездка имела свои плоды.

— В доме что-то нашли? — спрашивает Антон, включая чайник и насыпая в чашку пару ложек горького кофе.

Егор пожимает плечами и бросает красноречивый взгляд на увесистую папку, появившуюся у Антона на столе.

— Ну как сказать, отсутствие результата — тоже результат, — замечает он. — Как я и говорил, никаких следов взлома, на двери только отпечатки хозяина и горничной, замки не вскрыты, окна целы, что наводит меня на мысль о том, что Самойлов сам пустил в дом Линчевателя.

Антон уже думал об этом, и эта догадка не даёт ему покоя со вчерашнего дня. Самойлова шла с кем-то на встречу, с кем-то, кому она доверяла, Самойлов же открыл этому человеку дверь. Что касается других жертв, то все они буквально сами шли в руки Линчевателя, и выходит, что все они в какой-то степени доверяли ему.

— Как он прошёл через охрану? — задаёт резонный вопрос Нурлан.

— Наши-то охранники, небось, весь вечер в игры на телефоне рубились или в ВК торчали, и пройти через них — такая себе задача, — фыркает Лёша.

— Там есть задний двор и вход через него, — напоминает Ваня. — Он сам открыл эту дверь. Он знал этого человека.

Всё это время Антон думал: как кто-то мог так легко справиться с Серёжей? Он был хорошо подготовлен и умел себя защитить — но что, если Серёжа не чувствовал угрозы? Что, если знал, что этот человек не причинит ему вреда?

— Я хочу, чтобы вы душу вытрясли из подружек Самойловой. Поговорите с горничной, садовником — всеми, кто проводил время в их доме. Всё это наталкивает меня на мысль, что жертвы не видели в убийце реальную опасность. Мы не думали об этом в таком ключе, но что, если допустить мысль о том, что Линчеватель — это кто-то, от кого мы не ждём плохого, например, доктор или полицейский? — высказывает свои умозаключения Антон.

— Мы уже знаем, что Линчеватель неплох в медицине и, скорее всего, как-то связан с ней, но тогда проверка медперсонала ничего не дала, — напоминает всем Егор.

— Значит, попробуем ещё раз. Возможно, мы искали не там. Давайте начнём с того, что мы с Арсением прочешем всех хоть немного связанных с китайской чепухой. Нурик с Лёшей, займитесь окружением Самойловых. Ваня, на тебе — больницы. Посмотри, возможно, жертвы вызывали врача на дом или скорую, что-нибудь.

Все незамедлительно погружаются в свою работу. Наконец-то дело начинает сдвигаться с мёртвой точки и, возможно, всё это наведёт их хоть на какой-нибудь след. Выходит, что чуйка Попова не подвела — впервые за долгое время они снова начинают копать дальше.

За работой день пролетает незаметно. Они с Арсением настолько погружаются в поиск, что добросовестно пропускают свой поздний обед и даже собираются остаться поработать сверхурочно, когда их прерывает Ваня, который, кажется, своё свободное время на работу тратить не планирует.

— Я надеюсь, ты не забыл.

Антон даже не отрывается от ноутбука, только показательно хмурит брови.

— Что именно? Поконкретнее.

Ваня тяжело вздыхает и возводит глаза к потолку.

— У Маринки сегодня день рождения, и мы все приглашены.

Арсений моментально отвлекается от своих копаний в сети и переводит любопытный взгляд на Абрамова. Антон, в общем-то, и не сомневался в том, что этот павлин заинтересуется возможностью хорошенько покутить.

— Эта та, которая из следственного? — спрашивает он.

— Она самая, — отвечает Ваня. — Так что прекращайте насиловать технику и собирайтесь, наши все уже там.

Антона нисколько это предложение не воодушевляет, он куда с большим удовольствием останется тут, потому что каждый потраченный час на отдых — это дополнительное время для Линчевателя и его больной фантазии.

— Без меня, — коротко бросает он в надежде, что его оставят в покое.

— Ну уж нет, — фыркает Абрамов, — даже не думай. Ты идёшь с нами. Марина очень настаивала, вы с ней сколько уже не общались. Хочешь её обидеть?

— Мне плевать, — честно признаётся Антон.

Да, Марина классная, и с ней всегда было весело. Она любила таскать Серёжу с собой по магазинам и сплетничать с ним, словно они две давние подружки. На самом деле Серёжа её обожал, Антон тоже, но теперь она была лишь одной из тех, с кем он потерял связь.

— Нехорошо так с девушками, молодой человек. Работа никуда не убежит, а тебе, как мне кажется, не помешает отдохнуть, — нагло заявляет Арсений.

Антон даже от ноутбука отрывается, чтобы взглянуть в эти бесстыжие глаза.

— Тебе кажется. Если так хочется побухать, вперёд, я не держу. Но меня втягивать в это не нужно.

Впрочем, Ваня не Арсений, и уговаривать его не собирается — он в два широких шага преодолевает разделяющее их расстояние и просто захлопывает крышку ноутбука прямо перед его носом, буквально поднимая Антона из-за стола.

— Хватит, серая туча, люди и так боятся к тебе лишний раз приближаться. Поэтому запихивай своё плохое настроение в задницу и бегом поздравлять Марину!

Антон возмущённо сопит, но сдаётся. Ладно, возможно, ему, и правда, не помешало бы выпить.

— Вот и здорово, — буквально освещая всё вокруг своей улыбкой, говорит Арсений, — подвезёшь меня?

— Я подкину, сегодня даю вам возможность выпить и расслабиться, — бросает Ваня в ответ.

В машине Арсений буквально весь изводится от нетерпения, ёрзает на заднем сидении, и время от времени его лохматая голова мелькает впереди, чтобы высказать очередную гениальную идею.

— Нужно заехать и купить ей большой букет белых роз.

Антон закатывает глаза и невнятно бурчит себе под нос нелестные ругательства. У чёртового Попова, кажется, пропеллер в заднице, и посидеть на одной месте молча хотя бы пять минут выше его сил.

— Что, понравилась девчонка? — усмехается Ваня, поглядывая в зеркало заднего вида.

Антон видит, как бледное лицо внезапно окрашивается едва заметным румянцем, отчего Антон чувствует неприятный укол иррациональной злости по этому поводу.

— Она симпатичная. Но это совсем не то, что мне сейчас нужно.

Ваня смеётся, и в уголках его глаз появляются морщинки.

— Это всегда происходит, когда не нужно.

— Не думаю, что в скором времени смогу смотреть на женщин и научусь не ждать от них подвоха. Пока что я лишь сторонний наблюдатель.

— Зря. Маринка хороша и, кстати, одинока.

Антон даже от себя не ожидает, когда вмешивается в разговор, довольно резко прерывая это несанкционированное сватовство.

— С каких пор ты Гузеевой заделался?

Ваня в ответ бросает в его сторону короткий смеющийся взгляд, отрываясь от дороги.

— А что такое?

Антон хмурится пуще прежнего и выдаёт первое, что приходит ему в голову.

— Переживаю за Марину. Ты подсовываешь ей просроченный товар.

— Эй, — возмущённо бросает Арсений и довольно ощутимо пихает Антона в плечо.

Попов, в этот момент до того нелепый, похожий на обиженного жизнью щенка, поджимает тонкие губы и смотрит своими голубыми так обиженно, словно Антон мороженку у ребёнка отобрал. Антон сопротивляется, как может, но улыбка сама по себе расползается у него на губах.

Ваня не может поверить своим глазам: в последний раз Шастун улыбался почти полгода назад, ещё в то время, когда Серёжа был рядом и когда всего этого кошмара не было и в помине. Арсений этот не меньше, чем волшебник, раз заставил этот лёд хоть немного растаять и вытащить на свет настоящего Антона, того, которого они потеряли в том момент, когда Серёжи не стало.

Антон больше не был собой: из улыбчивого, жизнерадостного парня он превратился в серую тень, полностью разучившуюся улыбаться и верить в лучшее. На самом деле все скучали по тому Антону, который когда-то пришёл в их участок, чтобы заразить всех своим позитивным настроем и дать надежду, что даже в их дрянном деле всегда можно найти что-то хорошее.

До этого момент Ваня был почти уверен, что такого Антона он больше не увидит никогда.

Он никак это не комментирует, но в душе готов личную благодарность Попову выписать.

Они всё-таки останавливаются у цветочного, единогласно придя к выводу, что букет лишним не будет. Арсений едва ли не освещает собой все улицы, когда тащит в руках огромные белоснежные розы.

Никогда раньше Антон не замечал, чтобы мужчины так гармонично смотрелись с цветами в руках. Наверное, потому что Попов, мать его, красивый, что ни говори, а не признать это тяжело. Не самый красивый на свете, конечно, но красивый как-то по своему: глаза эти синие, тонкие черты лица, какая-то врождённая гибкость и магнетизм, а цветы эти ему чертовски идут. Антона эти мысли не пугают, ведь за долгие годы он научился принимать факты такими, какие они есть. Да, Арсений Попов хорош собой, но это совершенно ничего не значит.

Спустя полчаса они наконец-то подъезжают к неприметной с виду кафешке, откуда звучит громкая весёлая музыка, разлетаясь эхом по всей округе ночного города.

Арсений выскакивает из машины первым, привычным движением пальцев поправляет свою длинную чёлку и бросает на Антона хитрый взгляд из-под пушистых ресниц. Шастун его намерено игнорирует. Да, они затащили его сюда, но это вовсе не значит, что он готов гулять и веселиться. Антон планирует хорошенько выпить и в течение ближайшего часа свалить домой, как бы выполнив свой социальный долг. Это кажется самым приемлемым планом для него.

Когда они заходят внутрь, их буквально накрывает громкой музыкой и шумом сотни разных голосов. Если откровенно, Антон давненько не бывал в подобных местах, так что уже и забыл всю атмосферу этих душных, забитых людьми помещений.

На самом деле раньше ему нравилось всё это. Он никогда не был заядлым тусовщиком, но иногда любил выбираться, чтобы выпить и потанцевать — особенно он любил смотреть, как танцует Серёжа. У него это всегда получалось великолепно, может, всё дело в том, что в детстве мама записала его на танцы, куда он честно отходил почти шесть лет.

Сам Антон никогда не умел хорошо танцевать, скорее дёргался под музыку, словно эпилептик во время припадка, но Серёже нравилось — он смеялся и пытался научить Антона хотя бы элементарным движениям. У него так и не получилось, а сейчас Антону нет никакого дела до танцев.

Они быстро находят нужную компанию. Антон замечает, что большинство приглашённых ему хорошо знакомы, все ребята из отдела — он видит лишь нескольких посторонних людей. К слову, компания тут собралась немаленькая.

Маринка уже немного пьяна — когда они поздравляют её, она звонко смеётся и тянется обниматься.

— Я рада, что ты пришёл, — шепчет она Антону на ухо. В ответ он выдавливает одну из тех недоулыбок, которые он может теперь изобразить.

Впрочем, Марина не обижается — она действительно рада его видеть, Антон знает это, но от чего-то всё равно чувствует себя не в своей тарелке, будто предаёт Серёжу, веселясь тут без него.

Арсений ожидаемо усаживается рядом — места немного, поэтому тот буквально притирается к нему боком настолько, что Антон ощущает, насколько горячая у него кожа, и чувствует едва ощутимый шоколадный запах его волос.

— Тут здорово, — нагло нарушая любые личные границы, говорит Попов прямо Антону на ухо.

Антон чувствует, как горячее дыхание обжигает ухо, и невольно поджимает пальцы ног от едва ощутимой щекотки.

— Наверное, — всё так же хмуро отзывается он, пытаясь хоть немного отодвинуться от этого назойливого графа.

— Наверное, — передразнивает его Арсений и быстро плескает Антону в стакан немного коньяка,.— Может быть, поможет?

Антону хочется смеяться: только этот идиот всё ещё не понимает, что ему уже не поможет ничего. Уж точно не стакан коньяка, который даже не способен больше притупить его боль.

Тем не менее Антон с удовольствием опустошает свой стакан, даже чокается с другими за Маринкино здоровье.

Он старается не обращать внимания на то, как под столом соприкасаются их с Арсением колени и как тот, будто назло, двигается всё ближе и ближе, хотя, кажется, ближе уже просто некуда. Антону становится жарко. В конце концов, он молодой парень и уже полгода никто не прикасался к нему даже так. Арсений определённо нарушает границы и как будто провоцирует его, ещё и улыбается, гад, словно Антон — идиот какой-то и не понимает, что тот всё это делает специально.

Наконец-то его терпение сдаёт.

— Прекрати, — шикает он сквозь зубы, когда Арсений намеренно трётся своей коленкой о его.

— Ты о чём? — с самым невинным выражением лица спрашивает тот.

— Ты знаешь, — отвечает Антон, — хватит тереться об меня.

Арсений невинно хлопает своими пушистыми ресницами и смотрит честными глазами будто в самую душу.

— Прости, тут немного места.

Антон ему не верит даже на грамм. Он со злостью проглатывает очередную порцию коньяка и смотрит, как Попов ржёт над чьей-то идиотской шуткой, высоко закидывая голову и оголяя бледную шею. Он, судя по всему, уже немного пьян. Немного же ему понадобилось, однако.

Постепенно культурный вечер перетекает в настоящую пьянку суровых сотрудников полиции. Антон и сам не стесняется опустошать стаканы с завидной скоростью. Кто-то общается за жизнь, другие весело смеются, третьи вовсю покоряют танцпол.

После некоторых неудачных попыток поболтать с Антоном Арсений бросает свою затею и уже вовсю ржёт о чём-то с Мариной, чем злит Антона просто неимоверно.

Люди тянутся к этому павлину, словно он королева Англии — не меньше, а тот и рад стараться каждому подарить частичку себя. Пижон хренов.

— О, моя любимая, — неожиданно подскакивает Попов и буквально уносится на танцпол.

Антон честно не собирается смотреть, но взгляд как-то сам тянется в его сторону и Антон едва не давится опостылевшим коньяком, когда видит этот, мать его, танец. До этого Шастун даже не думал, что мужчина способен танцевать так. Попов словно патока, гнётся весь, такой грациозный и лёгкий как пёрышко. Движения его плавные и мягкие, но в то же время не лишены мужской силы. Он крутит бедрами, словно самая мастерская стриптизёрша и выдаёт такие движения, от которых у Антона жар к лицу приливает. Да, танец это определённо то, что у Арсения получается едва ли не божественно. Он словно весь сливается с музыкой в одно целое, и Антон смотрит, не в силах отвести своего взгляда. Словно он заворожённый. Антон не может смыть с себя морок, даже когда песня заканчивается и Попов, как ни в чём ни бывало, возвращается за стол.

Матерь божья, это что вообще сейчас было?

— Ты занимался где-то? — каким-то слишком хриплым голосом спрашивает Шастун, когда Попов снова плюхается рядом с ним.

— А что? Понравилось? — по-лисьи хитро стреляет глазами тот.

Антон скептически приподнимает брови. Арсений смеётся в ответ.

— Вообще-то семь лет балетной школы. Моя матушка мечтала увидеть меня на сцене.

Да, балерун из Попова вышел бы что надо.

— А ты разрушил её ожидания.

— Ну не то чтобы, я пробовал, но как-то не вышло. К тому же, слишком уж отец мечтал сделать из меня настоящего мужчину, а там уж и юридический и всё из него вытекающее.

Антон почти что злится, потому что чёртов ебусений, кажется, идеален. Хорош, блин, во всём, за что берётся.

— Вообще я ещё не то могу, — подмигивает он, прежде чем убежать обратно танцевать.

Антон не видит, но чувствует, как краснеет. Арсений словно бомба замедленного действия с каким-то ядом, попадает внутрь него и отравляет его жизнь, проникая в каждые её закрытые на плотный замок части. Как это происходит, Антон пока что не понимает, но даже себе пока что признаться не может, что ему льстит внимание, приятно, что Попов не сдаётся и пытается пробиться дальше, хотя все остальные давным-давно уже положили на него хер. Антон не хочет это признавать, но, возможно, ему, и правда, очень нужны сейчас друзья. Кто-то, кто не даст упасть на самое дно, хотя он ведь, кажется, уже давно там.

========== Пропасть между нами ==========

Свой план нажраться Антон, мягко говоря, перевыполняет. Арсений пропускает тот момент, когда из человека прямоходящего Шастун превращается в нечто, не способное и пары слов связать. В первое время довольно агрессивное нечто, уверенное в том, что ему нужно ещё, а после просто пьяно клюющее носом за столом. Теперь становится ясно: их начальнику хватит, иначе он рискует уснуть мордой в салате.

— Нужно отвезти его домой, — резонно замечает Ваня в глупой надежде растолкать Антона.

На самом деле Шастун в последнее время, и правда, злоупотребляет алкоголем, но знают об этом разве что сам Ваня и Дима, периодически заявляющийся к нему домой, чтобы пополнить запасы провизии, на что Антон, откровенно говоря, попросту забил. Обычно, даже несмотря на все свои беды, Антон в компании предпочитает не напиваться, а сегодня, судя по всему, просто потерял контроль.

— Давай я. Возьму такси, — добровольно вызывается Арсений.

Он, по правде, не понимает, начерта ему это сдалось, Антон ведь не маленький мальчик, да и Ваня его тут ни за что не бросит, так что, по-хорошему, он волен лететь домой как птица, а не нагружать себя двухметровым бухим Шастуном, который, скорей всего, и спасибо за помощь бы не сказал.

— Уверен? — спрашивает Ваня.

Ему, в общем-то, нетяжело довезти Антона, разве что по ступенькам наверх затащить этого дылду — та ещё задачка, но Арсений прямо-таки пышет энтузиазмом, и для отказа у Вани нет никаких объективных причин.

— Более чем, — просияв белозубой улыбкой, отвечает Попов. — Скинь адрес, а я такси пока возьму.

Ваня согласно кивает и присаживается рядом с бухим Антоном, пока Арсений вызывает машину.

— Не знаю чем, но новичка нашего ты явно заинтересовал, — усмехается он, на что Антон только что-то пьяно мычит и отмахивается от Вани как от назойливой мухи. — Кто знает? Может, из этого что-то выйдет, и ты сможешь наконец-то отпустить Серёжу?

Ване хотелось бы верить, что однажды у Антона получится — у них у всех ведь почти что получилось, и вдобавок вышло даже убедить себя в том, что всё это не смахивает на своего рода предательство. Но, с другой стороны, они искали так усердно, как не искали никого, и если совсем уж честно, Ваня не верит, что однажды они смогут его найти, даже если речь идёт всего лишь о теле. Линчеватель, очевидно, этого не хочет. Отсутствие тела позволяет ему манипулировать Антоном — и как жаль, что это понимают все, кроме самого Шастуна.

В машину шпалу эту засовывают общими усилиями, выслушав кучу мата и недовольного сопения, тем не менее энтузиазм Попова не утихает ни на грамм, он всё так же сияет своей голливудской улыбкой и бережно устараивает Антона поудобней на заднем сидении машины.

— Классный был вечер, спасибо, — говорит Арсений, прежде чем запрыгнуть на переднее.

— Лучше Марину завтра поблагодари, меня не за что, — усмехается Ваня. — Напиши, как доставишь домой, чтобы я не переживал.

— Не волнуйся, доставлю в целости и сохранности, — фыркает Попов и наконец-то садится в машину, которая почти сразу же двигается с места.

Всю дорогу до дома Антон спит, как дитя малое, откинув голову на сидение и немного приоткрыв свои пухлые губы. Антон во сне совсем другой: нет извечной складки меж бровей и угрюмо опущенных уголков губ, и он сейчас словно моложе становится на десяток лет. Только в этот момент Арсений в полной мере понимает, что сам Антон ещё очень и очень молод для всего того дерьма, что успело с ним произойти. Он заслужил куда лучшей судьбы для себя.

По прибытии Арсений рассчитывается с водителем и с трудом вытаскивает Антона из машины. С виду Шастун худющий, как палка на ножках, но на деле жилистый и довольно тяжёлый. Сам Арсений, конечно, тоже не маленький, но высоченному Шастуну не ровня. Длинные ноги путаются меж собой, а Арсений никак не может занять хотя бы более-менее выгодного положения, ещё и Антон не помогает от слова совсем, наваливается на него, как куль, и сопит вовсю.

Арсений не знает как, но, наверное, с божественной силой он всё-таки затаскивает Шастуна на четвёртый этаж. Кажется, ему не повредит наведаться в спортзал, потому что язык буквально висит на плечах.

Он прислоняет Антона к стене, пытаясь удерживать его в вертикальном положении, и зовёт его, пытаясь докричаться до пьяного сознания.

— Антон, где ключи? — спрашивает он, руками ощупывая дутую куртку в поисках искомого. — Где ключ, мать твою?

Ответа ноль. Возможно, будь Антон хоть чуть-чуть трезвей, точно надавал бы Арсению по щам, но сейчас он, как говорится, тут царь и бог, а потому без зазрений совести лезет Антону в джинсы — не в том самом смысле конечно, а только в карманы, и всё во имя поиска ключей.

Задница у Шастуна совсем тощая, и сексуальности в этом ноль, но Арсению отчего-то нравится, и он, забив на позывы совести, задерживает руку в заднем кармане немного дольше положенного, прежде чем выудить оттуда ключ. Полапать начальника — чем не приятный бонус за собственные подвиги?

В коридоре Арсений едва не валится наземь, перецепившись о длинные ноги Антона, благо Попов успевает удержать равновесие, иначе оба точно заработали бы себе парочку синяков. В темноте видно плохо, Арсений пару раз перецепляется через какой-то хлам, прежде чем наконец-то дойти до спальни и сгрузить свою ношу на постель. Антон падает поперёк кровати морской звездой и снова невнятно ворчит, хмуря светлые брови.

Арсений, словно примерная жёнушка, стягивает с него кроссовки и куртку, не без удовольствия снимает джинсы, открывая себе вид на длинные ноги, и помогает выпутаться из широкой пайты. Затем даже одеялом накрывает, на что Шастун довольно причмокивает своими сладкими губами и сворачивается калачиком на широкой кровати.

Кровать, и правда огромная, видно, что брали на двоих. Арсений невольно представляет, как раньше на этой самой кровати спал уже небезызвестный Серёжа, как обнимал Антона и как тот улыбался в ответ своей особенной улыбкой. От этих мыслей сердце неприятно сводит болезненной судорогой. Антон на этой огромной кровати смотрится совсем одиноким.

Арсений честно собирается принести ему стакан воды и свалить, но любопытство берёт верх, когда в зале он замирает у полки с фотографиями.

Арсению, по хорошему, нужно немедленно убраться отсюда, его никто не приглашал и уж точно не давал добро лазить в чужих вещах, но пересилить себя уже выше его сил, он включает ночник и берёт в руки одну из рамок с фотографией. На ней Антон в объятиях красивого подкачанного парня. Понять, кто этот парень, труда не составляет.

Серёжа этот в самом деле красивый. Чёрные волосы, модная причёска, улыбка, как у кинозвезды, и глубокие тёмные глаза с лучиками морщинок в уголках. На следующей фотке за их спинами виднеется море, красивый закат, чайки, и Антон улыбается так счастливо, тепло и по-настоящему, что даже щемит в груди. Неужели он, правда, раньше был таким, освещал своей улыбкой, кажется, всё вокруг? Арсению жаль, что он такой улыбки пока что не заслужил. Не нужно быть тонким психологом, чтобы понять: люди на фотографии влюблены друг в друга. Это видно по открытым позам, эмоциям и улыбкам. Арсений уверен, что Серёжа этот — хороший человек, но отчего-то будто в момент проникается к нему какой-то нехорошей завистью. Его никто и никогда не любил так, тем более кто-то такой особенный, как Антон.

Он ставит фото на место и только сейчас замечает, на что похожа квартира Антона: в шкафу Серёжины вещи лежат ровными стопочками, видимо, ровно так же, как в день, когда он пропал, в коридоре висит его куртка, на полках стоит его обувь и чуть ближе к двери яркие кеды, судя по всему, тоже его. На столе чашка, забавная такая, с его именем и погонами по ободку. Антон ничего не трогал, будто законсервировал тот день, когда Серёжа был тут в последний раз. Арсению кажется, что он буквально чувствует эту чужую всепоглощающую тоску и боль. Так жить нельзя — Арсений в этом уверен.

Помимо прочего, в квартире он обнаруживает настоящий бардак. Пустые бутылки, переполненные окурками пепельницы, грязная посуда. Антон явно не планирует тут убирать.

Арсений всё ещё должен уйти, правда, должен, он не имеет права видеть всё это, но пронизывающее до костей одиночество Антона двигает им без его воли. Арсений собирает мусор, раскладывает вещи по местам, приоткрывает окно, чтобы выветрить застоявшийся дым, и моет посуду. Он долго смотрит на злосчастную чашку с прилипшим почерневшим остаткам кофе внутри, но все же решается и моет её тоже, уже чистой отправляя в шкаф. Квартира как-то незаметно преображается в нормальный, довольно-таки уютный дом. Арсений видит, что всё здесь сделано с любовью. Что люди обживали тут всё под себя и вили своё гнёздышко в надежде прожить тут вместе долгие счастливые годы. Антон превратил это место в пещеру, предпочитая переносить своё внутреннее состояние на всё окружающее внешнее, поэтому Арсений преображением жилища гордится. Так намного лучше.

Он набирает стакан воды и достаёт из своей сумки аспирин, прежде чем вернуться обратно к Антону в комнату. Он собирается просто оставить всё это и уйти — и так натворил уже больше, чем следовало, но когда он разворачивается к двери, то слышит, как болезненно стонет Антон, видит испарину на его лбу и то, как он мечется по кровати, словно ищет помощи.

— Антон, — тихо проговаривает Арсений, осторожно усаживаясь на самый край кровати. — Тише, всё хорошо.

Он не знает, кого успокаивает: себя или его, но видеть Антона таким уязвимым и открытым ново и странно. Арсений хмурится, кусает губы, и от следующей фразы его сердце буквально забивают в тиски, сжимая до основания.

— Серёжа… — стонет Антон, зовёт его раз за разом, словно он — единственное, что может его спасти.

Арсений действует скорее на инстинктах, когда крепко сжимает большую ладонь в своих руках и мягко проговаривает раз за разом:

— Тише, я тут, я с тобой.

Тем не менее это помогает, Антон наконец-то успокаивается, складка меж бровей разглаживается, и лицо снова становится по-детски умиротворённым. А Арсений буквально слышит, как шарашит собственный пульс, иногда сбиваясь с ритма. Ему больно, но хорошо вот так держать Антона за руку, спасать его от кошмаров. Помогать ему. Какого черта с ним вообще происходит?

Он испуганно подскакивает на ноги и буквально вылетает из чужой квартиры, понимая, что, кажется, заигрался в благодетеля. Пока он не знал Антона с этой стороны, ему было намного легче. Но сейчас, когда он увидел его такого уязвлённо открытого, когда буквально заглянул к нему в душу, понял его страхи, прочувствовал одиночество, всё внутри него сделало огромный кульбит, и в какую всё это сторону клонит, Арсений прекрасно понимает, не маленький давно. Он так хотел спасти Антона, что не заметил, как помощь понадобилась ему.

Пятью годами ранее

Антон словно в замедленной съёмке наблюдает, как в очередной раз злосчастная полка рушится прямо на глазах. Он едва ли не рычит от безысходности, хотя на деле получается лишь раздосадованный стон, ибо потратил он на её сборы добрых сорок минут. Долбаные китайцы, неужели нельзя писать инструкцию на русском языке?

— Нужно было всё же оплатить сборку, — усмехается Серёжа, устало привалившись к стене и лениво потягивая пиво.

Он со своими кухонными полочками справился уже около часа назад и теперь, пытаясь хоть как-то охладиться, приговаривает уже вторую бутылку. На улице сегодня охренительно жарко, кондёра у них пока что ещё нет, а воздух из открытых настежь окон скорее нагоняет ещё больше жара. Антон чувствует, как пот стекает по вискам и спине, и клянёт на чём свет стоит эту грёбаную мебель.

— Ещё чего! Можно подумать, я не смогу собрать сраные полки самостоятельно, — упрямо заявляет он, снова принимаясь собирать многострадальные детали с пола.

Серёжа с улыбкой на губах качает головой и, отставив пиво в сторону, подходит ближе.

— Давай помогу.

Антон, по природе своей осёл упрямый, выставляет руку вперёд, не давая Лазареву вмешаться в его рабочий процесс.

— Ну уж нет, я сделаю это сам. Это уже дело принципа.

На самом деле Антон просто хочет быть полезным. Ему неловко признавать, что он, воспитанный с золотой ложкой в заднице, не умеет даже банальных вещей, когда как Серёжа хорош во всём, будто, и правда, спустился откуда-то с небес. Антон почти уверен, что не достоин его, но он честно старается быть лучше, даже если дело касается несчастной китайской полки.

— Пытаешься что-то доказать предмету мебели?

Антон обиженно сопит и внимательно разглядывает инструкцию уже, кажется, в сотый раз.

— Пытаюсь не быть бесполезным, — на эмоциях выдаёт он.

Серёжа словно в один момент меняется в лице. Он хмурится и недовольно поджимает губы, всем своим видом выказывая своё отношение к подобным умозаключениям Антона.

— Вот только не спорь. Мои родители не обучили меня ровным счётом ничему. Хотя разве у них было на меня время?

Антон понимает, что отец тяжело работал, чтобы он ни в чём не нуждался, да и, в конце концов, он по себе знает, что работа в органах оставляет не слишком много времени на что-то личное — благо они с Серёжей одного поля ягоды и могут не расставаться даже на работе. Тем не менее, несмотря на все убеждения его разумной части, где-то глубоко в душе ему на самом деле обидно, что отец не научил его даже таким мелочам.

Серёжа тяжело вздыхает и, преодолевая не слишком ярое сопротивление, обнимает Антона, крепко прижимая к себе.

— Никогда не смей говорить так. Есть много вещей, которые не получаются у меня, так же, как есть вещи, в которых ты не так ловок, как тебе хотелось бы. Но фишка в том, что для меня ты никогда не будешь бесполезным. Всё, что у тебя или у меня не выходит, мы можем разделить друг с другом.

Антон чувствует, как тяжёлый камень, навалившийся на сердце с самого утра, с грохотом падает на землю, словно полка, которую он всё ещё не может собрать.

— И почему ты такой хороший? Что только во мне нашёл?

Серёжа смеётся — красиво так, как умеет только он один.

— У нас минутка самобичевания?

— Просто мне кажется, я редко говорю тебе, как сильно тебя люблю, — отвечает Антон.

Да, он не мастак красивых фраз и признаний, совсем не ровня в этом искреннему и открытому Серёже, но на деле его чувства так велики, что, наверное, никаких слов не хватит, чтобы их точно описать.

— Достаточно того, что я это чувствую.

Антон не хочет больше раскидываться кучей ненужных фраз, он просто поддаётся ближе и целует, нежно, но со всей силой своих чувств, сразу же проникая языком в чужой рот, чтобы обозначить свои права.

Серёжа отдаёт себя самозабвенно с самоотверженной отдачей, шарит руками по стройному телу и отрывается, только когда воздуха катастрофически становится не хватать.

— Соберём уже эту несчастную полку? — шепчет он в самые губы Антона.

— Давай начнём с кровати, — хищно усмехается Антон.

— Но она собрана, — с не менее хитрой улыбкой отвечает Серёжа.

— Именно.

Антон хотел поднять Серёжу на руки и кинуть на кровать, как это бывает во всех голливудских фильмах, вот только у него вряд ли хватит на это сил.

Серёжа прав: есть много вещей, которые не получаются у него так, как хотелось бы ему на самом деле, но есть вещи, в которых он по-настоящему хорош. Антон знает, что никто не сможет целовать Серёжу так, как это делает он, никто не сможет прикасаться к нему с таким трепетом и нежностью, никто не сможет готовить ему кофе по утрам с такой самоотдачей и желанием сделать его день лучше. Никто не будет так хорош в том, чтобы любить Серёжу так, как любит его Антон.

***

Утро встречает Антона ожидаемым похмельем: у него создаётся стойкое чувство, что кто-то в его голове старательно отбивает в горн. Воспоминания обрывочные, тем не менее, он в кровати, раздет, заботливо укрыт, и на тумбочке Антон сразу замечает воду и таблетки от головной боли. Только после того как Шастун опустошает половину стакана, он вспоминает голубые глаза, крепкие мужские руки и такой знакомый голос. Арсений.

Не бросил, довёз домой, можно сказать, дотащил, ещё и спать уложил, за что Антон ему на самом деле очень благодарен, а за таблетки так вдвойне. Ему неловко, что нажрался до отключки и что Попову пришлось его на себе волочь — но с другой стороны, с кем такого не случалось, да и к тому же, он Арсения ни о чём не просил. Антон честно даёт себе обещание при встрече обязательно поблагодарить графа, и этими благородными порывами он движется ровно до того момента, когда встаёт с кровати и когда резкие перемены в интерьере бросаются в глаза.

В квартире чисто и свежо, прохладный воздух врывается в дом через приоткрытое окно, за ночь полностью избавив комнату от затхлого запаха табака. Никаких окурков и пустых бутылок из-под пива, никакой грязной посуды и разбросанных вещей, будто Серёжа вдруг вернулся домой и за ночь вернул этому безжизненному месту ощущение дома. Беда только в том, что все Серёжины вещи теперь убраны в шкаф, и чашка, что стояла тут с того самого дня, вымыта и отправлена на кухонную полку, словно не было тут Серёжи никогда, словно он тут вообще ни одной минуты не жил. Антона накрывает таким отчаяньем, что он одним махом готов тут всё разгромить ко всем чертям. Все эти вещи ждали Серёжу на своих местах, оставаясь для Антона немым напоминанием, что Серёжа вернётся, что обязательно скоро придёт.

Арсений не имел права трогать его вещи, не имел права прикасаться к ним и лишать Антона этих дорогих его сердцу воспоминаний. Он чувствует, как боль и злость вскипают внутри него раскалённой лавой, и вся былая благодарность к голубоглазому мерзавцу очень быстро сходит на нет. Антон не даёт паре предательских слезинок сорваться с глаз — хватит с него женских истерик. Он быстро одевается, приводит себя в относительный порядок и отправляется в участок, даже не выпив чашку кофе.

Арсений ожидаемо оказывается уже там.

— Выйдем? — недобро прищурившись, бросает Антон, как только входит в кабинет.

Арсений на самом деле ожидает чего угодно, но уж точно не такого взгляда, полного неприкрытой ненависти и клокочущей злости.

Он кивает головой и едва успевает выйти за дверь, как Антон силой запихивает его в ближайшую комнату допроса, плотно закрывая за собой дверь.

В глазах у него огонь, который пышет синем пламенем и словно обжигает до самых костей. Антон, словно хищник, буквально вколачивает Арсения в ближайшую стену и угрожающе нависает сверху всем своим немалым ростом.

Обычно безразличное, намертво замёрзшее в хмурой гримасе лицо преображается во что-то непонятное — Антона распирают эмоции, и, с одной стороны, это, наверное, даже хорошо, если бы в зелёных глазах так явно не читалось дикое желание прямо на месте прибить Арсения.

— Никогда, слышишь меня, никогда не смей трогать его вещи! Кто вообще позволил тебе ковыряться в моём доме и наводить там свои ёбаные порядки?!

Арсений сглатывает вязкую слюну и испуганно шарит глазами по чужому лицу.

— Я всего лишь немного убрал. В доме был срач — так нельзя жить, Антон, — пытаясь достучаться до голоса разума, отвечает Попов.

Впрочем, Антона такой ответ ожидаемо не устраивает.

— Да кто ты вообще такой, чтобы решать, как мне можно жить, а как нельзя?

— Я твой друг. По крайней мере, пытаюсь им быть.

Антон опасно щурится и склоняется ещё ниже — так, что Арсений почти что ощущает его горячее дыхание на своём лице.

— Ты мне не друг и даже не приятель. Это моя жизнь, и что с ней делать, выбираю только я.

Слова неприятно режут прямо по сердцу, острыми осколками впиваясь куда-то под рёбра, и Арсений в один миг будто смелеет, выдавая всё то, что так долго копилось у него внутри.

— И что же ты выбираешь? Саморазрушение? Вместо того чтобы смело смотреть в будущее и строить новую жизнь, ты продолжаешь цепляться за прошлое, которого уже нет. Нельзя жить с призраком за спиной, нельзя заживо похоронить себя рядом с ним, как ты этого не понимаешь?

Арсений даже на месте подпрыгивает, когда рядом с его лицом в стену припечатывается чужой кулак. Антон дышит тяжело, словно загнанный в ловушку зверь, и в глазах у него столько боли, что, кажется, можно ощутить её на себе. Арсений вовсе не хотел до такого доводить, но он, правда, хочет, чтобы Антон наконец-то снова стал живым.

— Тыничего не знаешь. Никогда больше не трогай его вещи и говорить о нём не смей — ты не имеешь на это никаких прав. И вообще, впредь держись от меня подальше!

Это последнее, что говорит Шастун, прежде чем уйти, громко хлопнув дверью.

Арсений понимает, что, возможно, поступил необдуманно, — в конце концов, Антон прав, он не должен был хозяйничать в чужой квартире и уж тем более не должен был говорить все эти вещи, потому что Антон ещё не отпустил, потому что он всё ещё, как минимум, не готов.

Он понимает, что своей выходкой отдалился от Антона в лучшем случае на двести шагов назад — он едва-едва подобрался хоть чуточку ближе, и вот опять всё по новой. Держаться подальше было бы правильней, в конце концов, Арсений и сам не понимает, на кой-чёрт ему сдался кто-то настолько сломленный, не способный двигаться вперёд — какого чёрта он к нему вообще в друзья набивается, если самому Антону оно нахрен не сдалось? Тем не менее, врать себе Арсений никогда не умел. К Антону тянет какой-то непонятной, необъяснимой силой. Антона хочется разгадать, как сложный ребус, найти правильный ключ и проникнуть в самую душу, помочь ему выбраться из ямы и вытащить наружу настоящего Шастуна — того улыбчивого, позитивного парня, которого он видел на фото.

Только вот в одном Арсений уверен наверняка: Серёжа постоянно будет невидимой тенью стоять между ними, и как с этим бороться, Арсений абсолютно точно не знает, ведь его тут даже нет, чтобы соревноваться с ним за внимание Антона воочию. Боже, неужели Арсений действительно должен тягаться с тем, кого, скорее всего, уже давно даже в живых нет? Это кажется безумием: Серёжа наверняка на самом деле был хорошим человеком, вот только сказать Антону «Живи» он больше не может, а Арсения Шастун слушать не станет никогда.

Впрочем, Арсений сложности любит, и отступать совершенно не в его правилах. Да, он сглупил, возможно, даже больше положенного, но это вовсе не значит, что ничего нельзя исправить.

***

Когда Антон возвращается в кабинет, все бросают на него настороженные взгляды, тем не менее, спрашивать ни о чём не решаются, резонно опасаясь навлечь на себя гнев начальника, который явно сегодня не в духе.

Арсений возвращается только спустя десять минут, немного взъерошенный, но, слава Богу, целый и невредимый.

— У нас любопытная информация по Самойловой всплыла, — говорит Нурлан, когда все более-менее погружаются в работу.

— Слушаю, — коротко бросает Антон.

Он всё ещё в полной мере не пришёл себя, а слова Арсения то и дело на повторе звучат в его голове.

— Мы поговорили со всеми её подругами и выяснили, что она около месяца назад рассказала им о загадочном парне, в которого она вроде как влюбилась прямо с первого взгляда. Впрочем, имени его она не называла, зато окрестила его блондинчиком. Если мы имеем дело с Линчевателем, то, выходит, теперь мы знаем о нём хоть что-то, — начинает свой рассказ Нурлан.

— Ага, или в общем и целом всё так же ничего — сколько блондинов каждый день ходит по Питеру, — фыркает Ваня.

Нурлан бросает на него хмурый взгляд.

— Мы не закончили, — прерывает его Лёша. — Фишка в том, что у Самойловой вроде как была лучшая подруга, Наташа Сергеева — родители не знали об их общении, так как Наташа не из семьи богатеев, а отец Самойловой был против таких «ненужных» знакомств. Тем не менее, они с Самойловой дружат ещё со школы. Подружки её богатенькие эту Наташу явно недолюбливали, да и не тусовалась она с ними, но примечательно то, что если кто и знает про этого незнакомца, так это она. Но вот в чём загвоздка — о Наташе этой ничего не слышно с того самого дня, как пропала Самойлова.

Это уже становится любопытно. Антон наконец-то включается в работу, стараясь не обращать внимания на явно раскаивающийся взгляд Попова.

— Пропала?

— А кто его знает, в полицию обращений о пропаже не поступало, — отвечает Нурлан.

— Тогда найдите мне её адрес и родственников, завтра наведаюсь к ним, — распоряжается Антон.

Судя по всему, Линчеватель оказывается куда хитрее, чем думалось изначально. Выходит, что жертвы с самого начала сами шли к нему в руки, даже не подозревая об этом ничего. С другой стороны, всё это выглядит крайне рискованно для него: что, если бы Самойлова или кто-то другой, проговорился о нём — или он как-то умудряется повлиять на своих жертв, дабы не выдать себя так глупо?

— Что по больницам? — спрашивает Антон.

Работа — его дело чести — продолжается.

Рабочий день проходит в основном за бумагами: Антон внимательно изучает отчёт Егора и всех остальных ребят, в очередной раз не получая никаких зацепок в отношении врачей. По крайней мере, теперь у них есть подруга Самойловой, которая, возможно, хоть немного сможет подвести их к описанию Линчевателя. Антон почти уверен, что Самойлова не могла не поделиться своей влюблённостью хоть с кем-то — девушки болтливы по своей природе, и она не могла быть исключением.

Домой Антон возвращается всё ещё в дерьмовом настроении.

Ему хочется выпить, но вчерашняя гулянка всё ещё напоминает о себе хреновым самочувствием, поэтому такие подвиги он предпочитает оставить на потом.

Антон не ждёт гостей — их на самом деле не было тут довольно давно, поэтому очень удивляется, когда около десяти вечера раздаётся стук в дверь. Он на всякий случай не забывает взять табельное оружие, прежде чем подойти к двери — в конце концов, в его деле никогда нельзя быть уверенным в своей безопасности. Он ожидает чего угодно, даже того, что Линчеватель решил лично расправиться с ним, но уж точно он не готов услышать голос Арсения по ту сторону двери.

— Я знаю, что ты не спишь. Я пришёл мириться.

Антон убирает пистолет и раздражённо вздыхает.

— Проваливай нахрен, Попов.

— Прошу тебя, я просто хочу поговорить. Я был неправ, признаю, но если ты мне не откроешь, я буду сидеть тут всю ночь и петь песни — громко.

Блять, и за что только этот псих свалился на его голову! Антон бы и рад уйти, забить хрен на этого ебанутого, но правда в том, что тот на самом деле просидит тут до утра — в этом Антон не сомневается, как и в том, что распевать песни он не забудет точно. Именно поэтому он всё же открывает дверь.

У Арсения в руках небольшой торт и улыбка во все тридцать два на лице. Он немного лохматый, и мешки под глазами выделяются сегодня как-то особенно сильно. Он смело шагает внутрь и в пару движений вылезает из своих кроссовок, чтобы без разрешения прошагать на кухню.

— Я знаю, ты злишься и не хочешь со мной говорить — и это нормально, я часто делаю вещи, о которых потом жалею, и ты не первый, кого я вот так зацепил, не подумав, но пойми: я на самом деле не хотел ничего плохого — всего лишь помочь.

Антон молча проходит вслед за ним на кухню и, немного подумав, всё же ставит чайник на огонь. Какие-то зачатки гостеприимства, несмотря ни на что, в нём всё ещё остаются.

— С чего ты взял, что мне нужна помощь?

Вообще-то Антон лукавит: помощь ему нужна, он знает это, но признать не может — это выше его сил. Слишком упрям для того, чтобы кого-то о чём-то попросить, даже если предлагают сами.

— Это немудрено. Я не хочу давить и навязывать то, что тебе не нужно, но поверь, нам всем нужен кто-то, кто выслушает.

— Предлагаешь себя на эту роль? — фыркает Антон.

— Я не самый плохой собеседник, — улыбается в ответ Арсений.

Он открывает коробку и тянется к тумбе с ножами, но вовремя осекает себя.

— Можно?

Антон качает головой. Он серьёзно спрашивает, после того как сам лично устроил тут перестановку? Это вообще нормально, что посторонний человек знает, где и что тут лежит?

— Чего уж там, — бросает он, прежде чем рассыпать по чашкам кофе.

Чай Арсению не предлагает: сам Антон его не пьёт, а гостей, как показала практика, он больше не ждёт.

— Любишь сладкое? — спрашивает Арсений, нарезая злосчастный торт.

Антон на секунду задумывается: даже такой простой вопрос теперь вызывает у него трудности. Раньше он любил сладкое: пирожные с кремом, и чтобы крема побольше, шоколадные конфеты или просто леденцы — сейчас же он не уверен больше ни в чём.

— Не знаю, — честно признаётся он.

— Всем нравится сладкое, уверен, тебе тоже зайдёт, — добродушно отвечает Арсений и снова, как у себя дома, тянется к полке за тарелками, чтобы положить на них по кусочку торта.

Торт с виду, и правда, вкусный, йогуртовый, с красивыми золотистыми коржами, как Антон раньше любил.

— Пришёл поговорить о тортиках?

Арсений тяжело вздыхает и неловко заламывает пальцы, прежде чем начать говорить.

— Ты прав, я не должен был хозяйничать тут и уж тем более трогать вещи Сергея.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — отвечает Антон.

— Но я вижу, что тебе тяжело. Почему ты держишь всё это в себе? Может быть, тебе станет легче, если ты сможешь с кем-то об этом поговорить?

— Слушай, Сеня, мне, конечно, приятно, что тебе не насрать и всё такое, но чего ты от меня хочешь? Думаешь, припёрся сюда с тортиком и виноватыми глазами, и я начну тебе душу изливать?

Арсений этого, конечно же, не ждёт — было бы слишком самонадеянно поверить во что-то подобное. В конце концов, это Антон, и подобрать к нему нужный ключик почти что невозможно.

— Нет, просто… — Арсений запинается на секунду. — Знаешь, когда я только начал работать в полиции — это было довольно давно — мне попалось одно дело любопытное: девчонка лет восемнадцати написала заявление, что её избивает парень. Она была из неблагополучной семьи и съехалась с ним ещё в шестнадцать лет. Все говорили не лезть в это дело, мол, сходи проведи беседу и забудь о них, что вроде такие, как она, постоянно строчат заявления, а после забирают, утверждая, что ошиблись и парень ни в чём не виноват. Они на самом деле были правы: через пару дней она прибежала и слёзно просила прощения, что вроде как она погорячилась и никто её не бил. Вот только я-то прекрасно видел ссадины и синяки. Я пошёл к ним и пригрозил мерзавцу сроком, а на следующий день она прибежала к моему начальству с претензией. Мне сделали выговор, а девчонку эту через неделю нашли мёртвой — парень этот силы не рассчитал и приложил её хорошенько головой.

Антон, невольно заслушавшийся историей, понимает, что в полиции таких дел пруд пруди. Ему самому в начале карьеры не приходилось сталкиваться с бытовухой лишь по той причине, что отец изначально обеспечил его хорошей должностью. Арсению же пришлось, кажется, пройти через все прелести этой дрянной работы.

— И к чему ты мне эту историю сейчас поведал?

Арсений поднимает на него взгляд своих невозможно голубых глаз.

— Просто в том момент я понял одну вещь: не всегда мы можем повлиять на ход событий, даже если мы очень сильно этого хотим. Иногда просто происходит то, что должно произойти.

Арсений, судя по всему, ещё и философ хренов.

— То есть ты считаешь, что нужно просто смириться и плыть по течению, как кусок говна? — спрашивает Антон.

Его такая позиция совсем не устраивает. Он привык барахтаться до последнего, как та самая жаба, что взбила сливки в масло.

— Нет, я говорил скорее о принятии того, что уже произошло.

— Я понял, на что ты намекаешь, — довольно резко бросает в ответ Антон, — но я не собираюсь молча играть в принятие, пока лично не увижу его живым или…

Договорить у Антона не получается.

— Я понимаю, — участливо говорит Арсений.

— Нихрена ты не понимаешь! Что ты знаешь вообще об этом? Представь, что от тебя оторвали половину — твою лучшую половину, заметь! — а после заставили с этим жить и влачить своё никчёмное существование дальше. Как тебе смириться с таким, а, господин философ?

Да, возможно, Антон на взводе и зол, но, по крайней мере, больше нет этой пустой маски безразличия на его лице. Этот Антон настоящий — и он нравится Арсению куда больше, потому что не держит свою боль только при себе.

— Он был моим всем, моим грёбаным миром. Ты представить себе не можешь, через что мы прошли, чтобы получить всё это! А потом какой-то ублюдок просто забрал его у меня! Это не жизнь, Арсений. Поэтому не нужно от меня ждать того, чего я просто физически не могу!

Антон убегает в другую комнату, прежде чем Арсений успевает увидеть слёзы в уголках его глаз. Неужели именно этого он и хотел?

Антон уходит на балкон, где выкуривает, кажется, полпачки сигарет — он не помнит, когда последний раз его так бросало на эмоциональных русских горках. Он так давно не говорил ни с кем о Серёже, о том, что чувствует в этом сраном мире без него, что теперь его просто трясёт, и мысли никак не хотят собираться в кучу.

Он проводит наедине с собой, по меньшей мере, полчаса, а потому, когда возвращается, совсем не ожидает застать Арсения на том же месте, где он его и оставил.

На столе стоит свежезаваренный кофе, и в тарелках всё так же лежат кусочки торта.

Арсений по-доброму, мягко и осторожно улыбается, прежде чем отодвинуть немного стул.

— Садись, будем пить кофе, — мягко говорит он, и от этого голоса Антону почти что хочется разреветься вновь.

Боже, он так давно был один, что и забыл, как это, когда кому-то действительно не всё равно.

========== С Днём Рождения, милый ==========

Утром первым делом Антон отправляется домой к Наташе Сергеевой. В душе всё ещё теплится призрачная надежда застать девушку в её квартире — возможно, она боится и просто прячется, что было бы лучшим из всех возможных вариантов.

После вчерашнего вечера он чувствует себя до странного воодушевлённым, его, как никогда, переполняет энергия и желание двигаться дальше, словно всё скопившееся в нём отчаянье Арсений вот так вот просто скомкал и выбросил в окно, заряжая Антона на подвиги. Это непривычно, ведь за эти полгода Шастун просто привык жить на автомате, просыпаться только потому, что Линчеватель всё ещё на свободе, и заставлять себя идти и делать хоть что-нибудь, дабы не сдохнуть от тоски с очередной бутылкой в руках. Арсений, безусловно, вносит разлад в его устоявшуюся систему ценностей, и пока что Антон не понимает в полной мере, хорошо это или плохо. Он думает о нём чаще, чем хотелось бы, и это вовсе не то, что нужно ему на данный момент.

Антону честно не нравится, что в мыслях о Серёже появляется кто-то лишний, тот, кого там точно быть не должно, и это немного выбивает его из колеи. Впрочем, отрицание — вещь пускай и хорошая, но не всегда эффективная. Антон не может не признать, что с появлением Попова что-то в его жизни определённо пошло на лад.

Антон тратит как минимум час на то, чтобы добраться в самые ебеня северной столицы. Райончик тут, мягко сказать, не самый благополучный, полный наркоманов и другой швали вроде мелких воришек и проституток. Отец Самойловой был бы в ужасе, узнай он, что его дочь бывала в таких местах. Впрочем, теперь ему всё равно, как и самой Дарье — Антон им честно даже немного завидует: хотел бы он так — ничего не чувствовать и больше ни о чём не переживать.

Он поднимается на второй этаж, немного морщась от стойкого запаха мочи в подъезде. Ему, конечно, приходилось дышать чем-то намного похуже: разложившееся трупы — то ещё удовольствие, но к ним он привык. Дверь в квартиру Наташи довольно обшарпанная и грязная — сразу видно, что хозяева совсем не думают о чистоте. Ещё до того, как ему открывают дверь, Антон знает, каких людей он увидит за ней.

Перед ним оказывается мужчина средних лет — впрочем, выглядит он намного старше. Красное лицо, мешки под глазами и стойкий запах алкоголя говорят лучше любых слов. Мужчина скалит пожелтевшие, гнилые зубы и бросает на Антона небрежный, раздражительный взгляд.

— Чё надо? — недоброжелательно фыркает он.

— Полиция. Майор Шастун. Я ищу Наталью Сергееву.

— Её тут нет, — всё так же выглядывая из приоткрытой двери, отвечает мужчина.

— Можно пройти? — спрашивает Антон.

Не то чтобы ему хотелось заходить в этот гадюшник, но осмотреться явно не будет лишним. Мужчина снова презрительно фыркает, но беспрекословно отходит в сторону, явно не желая наживать на свою голову проблем с ментами.

— Наташки уже месяц нет, может, наконец-то нашла себе хахаля при деньгах да свалила, — говорит мужчина, пока Антон коротко осматривает обшарпанную, захламлённую и пропахшую спиртом квартиру.

Он сразу замечает неухоженную, вдрызг пьяную женщину, спящую на диване, которую сразу же принимает за мать пропавшей. Антон пока что не совсем понимает, что общего могло быть у девочки из золотой молодёжи с кем-то, кто вырос в подобных условиях.

— Она часто уходила из дома?

Мужчина задумчиво чешет облысевшую голову и тянет в рот дешёвую сигарету.

— Ей тут не нравилось, — Антон в ответ ухмыляется: да уж, было бы странно обратное, ведь разве может нравиться хоть кому-то адекватному жизнь среди таких людей? — После того как она поступила в этот свой университет вместе с подругой, дома она появлялась редко. Стала фифой примажоренной и о родителях своих вообще забыла. Не помогала даже.

Антон едва сдерживает себя от нелестного комментария. Если Наташа смогла своими силами поступить в вуз и вырваться из этого дерьма, то она явно заслуживает уважения.

— Что за подруга? Знаете что-нибудь о ней?

— Знаю только, что шлюшка она с золотой ложкой в заднице. Науськала Наташку против семьи.

Речь явно шла о Самойловой. Что ж, девчонка явно была куда достойнее своего папаши, раз пыталась помочь девушке из неблагополучной семьи.

— Когда Вы в последний раз видели Наташу?

— Да где-то с месяц назад, пришла вся такая деловая, собрала шмотки и свалила восвояси. Сказала, что больше сюда не вернётся.

— И вы не пытались с ней связаться? — спрашивает Антон.

— А нахрен мне оно нужно? Если ей родители ни к чему, то пускай катится на все четыре стороны. А что, произошло что-то?

Антон сомневается, что мужчина переживает за дочь — скорее, просто мучается любопытством, что ещё больше отвращает от этого человека. Антону становится даже немного жаль девушку.

— Мы подозреваем, что Наташа пропала.

Мужчина кривит губы в очередной некрасивой усмешке.

— Небось, шляется где-то с этой проституткой. Найдётся.

— Дарья Самойлова мертва, и у нас есть все основания подозревать, что Наташа тоже могла стать жертвой.

Впервые с момента этой встречи на лице мужчины проскальзывает искреннее беспокойство.

— Погодите, это как? Что случилось?

— Пока я не могу Вам ничего сказать. Мы сделаем всё, чтобы найти Наташу, — говорит Антон. — Кстати, у Вас есть её контактные данные? И ещё, если вы в курсе: где училась Наташа?

Мужчина торопливо хватает предложенную ручку и блокнот и трясущимися руками пишет номер телефона.

— Она одно время прям помешалась на своём Китае, всё мечтала туда уехать, поступила вот тоже на свой китайский, кажется, в наш государственный.

Антона словно током бьёт во все двести двадцать — снова проскальзывает эта грёбаная китайская тема. Как они вообще сошлись с Наташей и почему в итоге стали так близки? А что, если именно Наташа свела Дарью с Линчевателем?

— Спасибо за помощь, — бросает Антон, прежде чем направиться к двери.

— Могу я попросить Вас сообщить мне, если найдёте Наташу? — неловко спрашивает отец.

Антон проглатывает неуместное «А вам не всё равно?» и в ответ только коротко кивает головой. В конце концов, он не господь бог и не ему судить, как правильно кому-то жить. Он и сам далёк от идеала.

Первым делом, прежде чем сесть в машину, он набирает номер Сергеевой, который ожидаемо оказывается недоступным, а дальше сразу же звонит Владу — кажется, ему снова понадобится его помощь.

— Да, — отвечает тот после нескольких коротких гудков.

— Привет. Не отвлекаю? — вежливо спрашивает Антон.

— Немного. Что-то произошло?

— Я могу сейчас заехать, у меня будет несколько вопросов.

— У меня сейчас лекция, давай через час, — говорит Влад.

— Конечно. До встречи.

У Антона есть ещё шестьдесят минут, чтобы заехать в участок и отдать номер телефона для обработки: возможно, у айтишников получится проследить местонахождения Сергеевой. Впрочем, сильно Антон на это не надеется, уже прекрасно понимая, что, скорее всего, пропажа Наташи напрямую связана со смертью Самойловой.

***

Арсений времени зря не теряет. Утром он едет к горничной, что работала в доме Самойловой, и выясняет много интересного. Оказывается, Дарья последние полгода была с отцом в контрах и вроде как камнем преткновения стал её новый ухажёр. Что это за парень, горничная, к сожалению, не знает, Дарья держала это в секрете, поэтому женщина резонно решила для себя, что мужчина, скорее всего, семейный — оттого и неодобрение отца, да и вообще такая тотальная скрытность. Арсений же подозревает несколько другое, учитывая, каким папашка был снобом, — парень вполне мог быть не из круга их привилегированного общества, чем, само собой, папаше был неугоден. А может быть, если этот мужчина, и правда, и есть Линчеватель, он сам просил Самойлову держать всё в секрете, а она, как влюблённая дура, повелась.

Впрочем, помимо этого, Арсений узнаёт, что последний месяц Самойлова часто не ночевала дома — вроде как оставалась у этой самой Наташи, так что все концы в очередной раз вели к ней.

Арсений чувствует странное ликование, когда Антон приходит в участок. Он вообще в последнее время чувствует себя странно при виде Шастуна. Его сердце определённо его подводит, останавливаясь на секунду и снова пускаясь бешено вскачь. От вчерашнего Антона остаётся мало чего, он снова такой же хмурый, серой тучей проходит мимо, даже не удосужившись поздороваться. Но Арсений не гордый, поэтому приветствует его сам.

— Доброе утро.

Антон бросает на него короткий взгляд из-под светлых бровей и снова утыкается в свой телефон.

— Кому как.

Другого ответа Арсений на самом деле и не ожидал. Кроме них, в кабинете нет никого, поэтому он позволяет себе некоторые вольности, присаживаясь прямо на край стола возле Шастуна.

— Я был у горничной, узнал много интересного.

Антон окидывает его нечитаемым взглядом с некой долей явного возмущения, но положение Попова никак не комментирует, только откидывается в кресле и складывает руки на груди.

— Выкладывай, трудяга, — фыркает он, на что Арсений, как обычно, сияет своей очаровательной улыбкой.

Антон, и правда, сейчас одарил его комплиментом?

Арсений принимается за свой долгий и основательный рассказ, а Антон время от времени залипает то на его голые крепкие лодыжки, то на чёлку, которую Арсений постоянно ловким движением пальцев убирает с глаз. Каждый жест Попова едва ли не театр одного актёра: то, как он хмурится, закатывает глаза, облизывает тонкие губы — всё это своего рода искусство. Антон ещё не встречал настолько непосредственных в своём совершенстве людей. Арсений знает, что хорош, и пользуется этим без каких-либо зазрений совести.

Антон, пропуская почти что добрую половину рассказа мимо ушей, пока откровенно разглядывает Попова в наивной надежде, что тот этого не заметил.

Арсений, конечно, замечает, но ничего не говорит, боится спугнуть, ведь все их отношения с Антоном ходят по тонкой хрустальной грани: одно лишнее слово — и всё рассыплется в одночасье.

— Выходит, все дороги ведут к Наташе, — неловко отводя взгляд в сторону, говорит Антон, как только Арсений заканчивает свой рассказ.

— Выходит, что так, — соглашается Попов.

Антон широко зевает и на пару секунд прикрывает глаза. Хронический недосып приносит свои плоды.

Арсений, недолго думая, встаёт с насиженного места и включает чайник, без спросу хватая чашку Антона и насыпая туда пару ложек чёрного кофе.

— Сейчас скину её номер в IT-отдел, может, найдут, где её телефон был в последний раз. Оказывается, она училась у Влада на факультете, хочу съездить к нему.

— Можно с тобой? — спрашивает Арсений со всей своей детской непосредственностью так искренне, что Антон просто не в силах ему отказать.

Чёртов Попов! И какого хрена он действует на него так?

Арсений в ответ улыбается и ставит перед Антоном дымящуюся чашку с горячим кофе.

— Взбодрись. Плохо спал?

Эта забота снова заставляет сердце Антона неприятно сжиматься в груди. Антон не хочет, чтобы кому-то было не всё равно — куда легче жить, оградив себя от ненужных сострадальцев. Тем не менее, Арсений не жалеет и не сострадает, Антон чувствует: всё, что он делает, идёт от души, просто потому что Сеня этот сам по себе такой.

— Лучше, чем обычно, — признаётся Антон.

Он не врёт: ночь прошла без кошмаров, он проснулся не от собственного крика и не от тех удушающих картин, где он раз за разом теряет Серёжу снова и снова. Сегодня он спал почти что хорошо.

— Ты всегда можешь звонить мне, — отвечает Арсений, чем вводит Антона в недолгий ступор.

— Это ещё зачем?

— Я знаю много охренительных историй, мне, допустим, болтовня помогает уснуть. Буду читать тебе сказки на ночь, хочешь про Колобка — тайного агента или про Золушку-убийцу? — спрашивает Попов.

Боже, и откуда он только взялся, такой придурок? Где вообще таких делают?

— Блять, Сеня, что вообще в твоей голове происходит?

Арсений не верит своим глазам, но Антон улыбается — по-настоящему, открыто и искренне, и боже мой, какая у него красивая улыбка! Арсения коротит снова, и сердце в груди стучит как бешеное, готовое вырваться наружу и упасть прямиком в эти окольцованные длинные пальцы.

Ответить Арсений ничего не успевает, потому что в кабинет входят Нурлан с Лёшей, как обычно, о чём-то задорно переговариваясь.

— Мы с Тамарой ходим парой, — неожиданно для всех выдаёт Антон.

Лёша даже с открытым ртом зависает — до того он отвык от шуток Шастуна.

— Ладно, выдохните, — фыркает Антон. — Будет много работы. Скорей всего, Наташа во всей этой истории играет немаловажную роль. Мы с Арсом сейчас поедем в универ, и если всё подтвердится, нужно будет объявить её в розыск.

— Да, хорошо, — отвечает Нурлан.

Антон тем временем ловко подхватывает со стола свою папку и кивает Арсению.

— Погнали, Сенька, нас ждут великие дела.

Только после того как за этими двоими закрывается входная дверь, Лёша спрашивает:

— Эт чё щас было вообще?

Нурлан улыбается самым уголком губ:

— Антоха возвращается.

Годом ранее

Весна в этом году особенно капризная: тёплые солнечные деньки выпадают от силы пару раз в две недели. Ещё несколько дней назад Питер засыпало самым настоящим снегом, мокрым, с дождём, но оттого не менее холодным. Антон привык видеть солнце на небе лишь по праздникам, и потому этот день для него становится по-настоящему особенным.

Когда он просыпается с утра, Серёжи уже нет дома, что немного расстраивает, ведь он привык добираться на работу вместе с ним. Взявшись за дело Линчевателя, Антон на самом деле не думал, что теперь их графики могут настолько не совпадать. Тем не менее заботливо приготовленный и оставленный на столе завтрак и чашка ещё не остывшего кофе возвращают настроение Антона к отметке «хорошо».

Он не спеша собирается, не в силах нарадоваться редкому питерскому солнцу, и ненадолго зависает на улице, вдыхая запах весны.

— С днём рождения, товарищ капитан! — приветствует его дежурный, стоит Антону только войти в участок.

Он на секунду задумчиво зависает, как старая винда, прежде чем ответить неловкое «Спасибо», и идёт дальше, пытаясь понять, как вообще можно было забыть о собственном дне рождения?

Да, в последнее время он по уши загружен Линчевателем, и на себя времени остаётся до обидного мало, но забыть о чём-то таком — это нужно сильно постараться. Антон мысленно перечисляет все важные даты в надежде, что он не забыл чего-то более важного, например, день рождения Серёжи или их годовщину — да, они довольно сентиментальная парочка и отмечают этот значимый для обоих праздник каждый год.

Он настолько уходит в свои мысли, что едва не хватается за табельное оружие, когда входит в кабинет, а добрый десяток голосов хором скандирует: «Сюрприз!».

Все ребята в смешных праздничных колпаках, а Егор для пущего эффекта даже взрывает разноцветную хлопушку прямо в кабинете. Дима в этом праздничном облачении смотрится смешнее всех в своих очках и одетый по форме. Искренняя, счастливая улыбка сама по себе расползается по лицу, когда из всех присутствующих Антон встречается взглядом с любимыми светло-карими глазами.

— С днём рождения, Тош, — стреляя прямо в сердце своей невероятной улыбкой, говорит Серёжа.

Антон готов едва ли не прослезиться, ведь ему до ужаса приятно, что судьба наградила его такими замечательными друзьями и этим самым особенным на свете человеком. Едва ли он мог быть когда-нибудь счастливей, чем в этот момент.

— Спасибо, ребят, вы даже не представляете, что это значит, мне, правда, приятно, — искренне произносит Антон.

Дима достаёт из коробки большой разноцветный торт, а Серёжа ловко поджигает несколько свечей. Это всё, конечно, очень по-детски, но оттого не менее замечательно, ведь только в детстве мы умели так искренне радоваться мелочам, и вернуться в это детство хоть иногда — самое прекрасное, что может быть.

Да, конечно, в детстве Антона не было ни свечей, ни сюрпризов — у родителей не было на это времени, и они откупались дорогими подарками, но никогда не могли дать того, что так просто даёт ему Серёжа — ощущение праздника и собственной значимости для кого-то.

— Закрой глаза и загадай желание, — просит Серёжа и подносит торт поближе, чтобы Антон мог без труда задуть все свечи.

— Что-то помимо вашей с Лазаревым свадьбы, — по-глупому шутит кто-то из ребят.

Впрочем, Антон не обращает на это никакого внимания. Если бы они действительно могли, то уже давно были бы женаты.

Антон крепко жмурится и задувает свечи. Он не хочет от вселенной чего-то в подарок, лишь просит не забирать то, что у него есть сейчас. Ему бы только каждый год, на каждый день рождения открывать глаза и видеть перед собой именно этого человека — пожалуй, это всё, чего он желает от судьбы.

Серёжа шутливо отбивается, когда Антон коротко чмокает его в уголок губ, а ребята на фоне издают громкое «Оооо!». С другой стороны, все они и так обо всём прекрасно знают, да и Антону нечего скрывать.

— Вы лучшие! — всё ещё расплываясь в счастливой улыбке, заявляет Антон.

— Мы-то чего, Серёгу благодари. Неделю нам мозги ебал, чтобы все были вовремя и тебе не проболтались, — усмехается Лёша.

Лазарев в ответ только фыркает что-то себе под нос и продолжает резать торт, раскладывая угощения по тарелкам.

Серёжу Антон обязательно поблагодарит, как только они окажутся дома: Антону, правда, есть за что сказать ему спасибо — хотя бы за то, что однажды он появился в его жизни, перевернув её с ног на голову и сделав его самым счастливым человеком на Земле.

— Это несложно, учитывая, что я вообще про днюху свою напрочь забыл, — признаётся Антон.

— Заработался совсем, товарищ капитан. Нужно больше отдыхать, — замечает Дима.

— Покой нам только снится, — смеётся Серёжа и торжественно вручает Антону самый большой кусок.

Торт оказывается просто волшебно вкусным, именно таким, как любит Антон. Серёжа тем временем продолжает руководить процессом дальше.

— Вечером ждём всех в гости, Антоша у нас теперь большой мальчик, так что не только ведь тортиком ограничиваться!

Все эту идею воспринимают на ура, что на самом деле неудивительно: ребята всегда за любой кипиш, особенно если там будет алкоголь.

День рождения проходит просто великолепно. Позже, когда все наконец-то расходятся и они остаются наедине, Серёжа берёт гитару.

— Я пока что ничего тебе не подарил, — тихо проговаривает он.

— Достаточного того, что ты тут, — с улыбкой отвечает Антон.

Серёжа смеётся.

— Это мило, но у меня есть подарки посущественней. Я никогда не пел для тебя, хочу это исправить.

Когда Серёжа начинает петь, у Антона сердце заходится как сумасшедшее. Он, правда, любит его голос, и словами не передать, насколько Лазарев на самом деле талантлив. Он хорош во всём: было бы странно, если бы в музыке было по-другому. Антон готов слушать его голос вечно, впитывать в себе мелодию, этот мелодичный тембр и эмоции на дорогом сердцу лице, но песня заканчивается, увы, слишком быстро.

Серёжа откладывает гитару в сторону и мягко берёт руки Антона в свои.

— Я знаю, что, возможно, всё это глупо, и в нашей стране мы не можем сделать многого, что могут себе позволить люди в той же Европе или хрен его знает где ещё, но я бы хотел, чтобы оно всегда было при тебе.

Антон замечает, как сильно у Серёжи трясутся руки, когда из кармана он достаёт тонкое золотое кольцо с гравировкой по ободку.

— Я сделал себе такое же, если ты, конечно, не против.

— С чего бы мне быть против, ты ведь знаешь: если бы я только мог…

— Я знаю, — шепчет в ответ Серёжа и надевает кольцо Антону на палец.

Шастун не романтик и сам, наверное, никогда не решился бы сделать что-то подобное, но именно для этого ему и нужен Серёжа — ведь только с ним он в полной мере понимает, что значит это мелодраматичное выражение — моя вторая половина.

***

Всю дорогу до университета рот Арсения не закрывается ни на секунду: он болтает о всякой ерунде, делится историями из прошлого и обсуждает прохожих, выдавая очередные перлы в собственном исполнении.

Антон пока что не знает, но Арс всегда много говорит, когда переживает, а рядом с Антоном он отчего-то всё время чувствует себя немного взволнованным. Да, Шастун его определённо волнует, а что до Антона — его, на удивление, всё больше и больше успокаивает эта болтовня. Возможно, он просто привыкает, а может быть, это то, чего ему так не хватало в последние полгода.

Серёжа не был болтушкой, хотя и любил поговорить — он никогда не скрывал своих эмоций и с лёгкостью выливал их на Антона после тяжёлого трудового дня. В их паре болтал по большей части Шастун, но Серёжа на самом деле всегда умел слушать. Теперь Антон почти что разучился много говорить, но слушать Арсения — это определённо что-то поистине особенное, впрочем, как и сам Попов — абсолютно не похожий на других, со своей уникальной ебанцой в голове.

Антон не скажет об этом вслух, но ему нравится.

В универе, как всегда, шумно и суматошно, куча студентов толпятся в коридорах и снуют туда-сюда. Арсений, сам того не замечая, очень органично сливается с этой толпой молодёжи, хотя, кажется, именно Антон по возрасту куда ближе к ним.

Шастун, ловко маневрируя в толпе, быстро находит нужную аудиторию, которую как раз покидают замученные парами студенты. Они с Арсом терпеливо ждут, пока все разбредутся по своим делам, прежде чем войти и снова встретиться с Владом.

Тот, как обычно, солнечно улыбается и немного приобнимает Антона при встрече — видеть его он всегда рад. Антон думает, что всё это потому, что он — то немногое, что напоминает Владу о Серёже.

— Что-то случилось? — спрашивает он.

Конечно, Влад знает, что Антон никогда не заходит просто так — возможно, как раз потому, что он тоже в какой-то степени напоминает ему о Серёже.

— Прости, но нам, кажется, опять нужна твоя помощь. Речь пойдёт о твоей студентке, — отвечает Антон.

— Моей студентке? Кто-то что-то натворил? — удивлённо изогнув брови, интересуется он.

— Скорее наоборот, — фыркает Арсений.

Влад тем временем предлагает им присесть, видимо осознавая, что разговор, вероятно, будет долгим.

— Около месяца назад пропала дочь чиновника Дарья Самойлова, — начинает Антон.

— Дарья Самойлова? — переспрашивает Влад, хмуря брови.— Не припоминаю такой у себя на курсе.

— Девушка училась на юрфаке, так что речь пойдёт не о ней.

— У неё была подруга Наталья Сергеева, и, насколько нам известно, она училась тут, — замечает Арсений.

Лицо Влада в один момент становится обеспокоенно-взволнованным, прежде чем он начинает говорить.

— Наташа? Конечно. Она училась на втором курсе китайской филологии. Отличная девочка, училась всегда хорошо и старательно. Я слышал, она из неблагополучной семьи, но Наташа никогда не жаловалась и всегда трудилась за двоих. С ней что-то произошло?

— Мы предполагаем, что она непосредственно связана с исчезновением Самойловой и что, возможно, она знает что-то, что может нам помочь. Может быть, ты знаешь что-то о дружбе этих двоих? — спрашивает Антон.

— Ты ведь знаешь, студенты не сильно-то делятся с преподавателями своей личной жизнью. Знаю только, что Наташе приходилось по вечерам подрабатывать в колл-центре, чтобы оплачивать съёмное жильё, но она никогда не пропускала занятий.

— Она снимала квартиру? — интересуется Арсений.

— Да, в последнее время. Но я не видел её уже около двух недель.

Выходит, что следы Наташи опять теряются на тот же период — она исчезла как раз в то время, как было найдено тело Самойловой.

— Ты говорил, она никогда не пропускала пары? — спрашивает Антон.

— В том-то и дело. Я волновался и даже пару раз ей звонил, но она не отвечала. Тогда я набрал её родителей, но они явно не пример хорошей семьи, поэтому, если коротко, послали меня в долгое пешее.

Другого от родителей этой несчастной девчонки Антон, конечно же, и не ждал.

— Да уж, жизнь у неё была не сахар, — замечает Арсений.

Наташу жизнь, судя по всему, и правда, потрепала.

— Не знаешь, в каком колл-центре она работала или где снимала квартиру?

— Может быть, в деканате есть какая-то информация, но, насколько мне известно, жильё она сняла не так давно — там, скорее всего, вам смогут дать только адрес по прописке, а насчёт работы, — кажется, в структуре какого-то интернет-провайдера, но, к сожалению, я понятия не имею, какого именно.

По крайней мере, теперь становится понятно, где Самойлова пропадала в последнее время и почему оказалась так далеко от своего дома.

— Она ни с кем из группы не общалась? — спрашивает Антон.

— Ты ведь знаешь: никто не любит заучек, вот и к ней относились так же. Я пару раз видел её только с девушкой, которая, судя по всему, и есть ваша Самойлова, но из группы вряд ли вам кто-то поможет.

Из всего следует, Наташа была привязана к Самойловой довольно сильно, так что неудивительно, что девушек так много связывало.

— Две девушки, и обе из университета, — задумчиво проговаривает Влад.

— Не думаю, что дело конкретно в самом университете — скорее, именно в самих этих девушках. Наташа ведь увлекалась Китаем, я правильно понимаю?

— Даже очень, она мечтала туда переехать. Часто задавала мне вопросы касаемо мифологии или каких-то малоизвестных диалектов.

Наташа, помешанная на китайском, внезапно пропадает после смерти своей подруги.

— Ты ведь не думаешь, что она могла… — ошарашенно спрашивает Арсений.

Думает ли Антон на Наташу? Скорее нет, чем да. Жертвы Линчевателя — нередко взрослые статные мужчины, с которыми точно не смогла бы справиться хрупкая девушка. С другой стороны, Шастун пришёл к выводу, что люди запросто шли с Линчевателем на контакт — что, если Сергеева была его помощницей или что-то вроде того?

— Наташа была хорошей девочкой. Ей через многое пришлось пройти, но она точно не была жестокой или что вы там можете подумать. Её маниакальная увлечённость Китаем… Полагаю, она просто хотела сбежать от этой жизни. И судить её за это нельзя. Кто бы не хотел, учитывая то, в каких условиях она выросла, — вступается за девушку Влад.

Что ж, возможно, Антон и неправ, но он находится не в том положении, чтобы скидывать со счетов даже такой маловероятный вариант.

— Ладно, — соглашается Шастун, — в любом случае огромное тебе спасибо, ты нам очень помог. В очередной раз.

Влад добродушно улыбается и кивает головой.

— Сообщи мне, если Наташа найдётся, — просит он.

Антон не может ему в этом отказать.

После этого разговора Шастун понимает, что им стоит грызть землю, но найти Наташу — живой или мёртвой.

В отделе он раздаёт задания направо и налево: прежде всего, отыскать место работы Наташи и пробить её адрес, потому что квартиру обязательно нужно обыскать. Антон чувствует, что Наташа — это их ключик на пути к Линчевателю и, кажется, впервые за этот год Антон подбирается к ублюдку ещё ближе, почти что уже дышаему в затылок.

***

Антон просыпается в ужасном настроении. Он коротко выглядывает в окно, наблюдая, как снег с дождём мешается с грязью, осыпаясь на асфальт. Он совсем не заметил, как промозглая зима сменилась такой же холодной, мокрой, ветреной весной. Он настолько погряз в своей работе, что почти что потерял ход времени и, наверное, даже мог бы забыть обо всём, но только не это.

Ещё год назад этот день мог бы стать одним из самых лучших в его жизни — вообще-то он даже был таким: Антон помнит его слишком хорошо, он помнит, как с самого утра стоял у плиты, пытаясь изобразить очередной шедевр кулинарии, и как нёс в спальню горячий кофе с улыбкой на губах. Сегодня Серёже тридцать шесть, но утро встречает Антона одиночеством и пустотой.

Он наливает себе чашку крепкого кофе и выкуривает на голодный желудок пару крепких сигарет, отчего начинает тошнить. Но, если честно, плевать. Антон на автомате одевается и почти что выходит из дома, но замирает у дорогой сердцу фотографии, стоящей на полке.

Разорванное на части сердце словно захлёбывается собственной кровью, когда он смотрит на родные черты лица, на мягкую, очаровательную улыбку, на ямочки на щеках, к которым так хочется прикоснуться пальцами, и светло-карие глаза, самые тёплые, но теперь такие далёкие. Антон проводит по холодному стеклу самыми кончиками пальцев и грустно улыбается, чувствуя, как в уголках глаз собираются непрошеные слёзы.

— С днём рождения, милый, — в пустоту проговаривает он, прежде чем закрыть дверь и выйти на улицу под холодный снегодождь.

В участке он работает, словно робот, не в силах даже немного сосредоточиться на делах. Всё валится из рук, а в голове как будто какой-то вакуум, но, к счастью, его никто не трогает, позволяя купаться в своём горе в одиночестве. Один только Арсений настойчиво пытается завести разговор до тех пор, пока Антон едва ли не посылает его нахрен, отчего тот обиженно поджимает губы, но с разговорами больше не лезет.

Арсению больно видеть Антона таким: вчера между ними словно воцарился мир и взаимопонимание, а уже сегодня он ходит, словно самая хмурая дождевая туча в мире, и скалится на любого, словно дикий пёс.

Арсений не понимает, в чём дело, что он успел такого сделать, чтобы заслужить такое отношения к себе. Он ведь пытался быть лучше, старался развеселить Антона и дать ему ощущение того, что он больше не один, а в итоге неужели их шаткий мир снова рухнул, осыпавшись осколками к его ногам?

Он выходит на перекур, дабы успокоить свои и так расшатанные к чертям нервы, когда рядом появляется Ваня.

Они молча подкуривают и делают первую затяжку, прежде чем Абрамов начинает говорить.

— Не злись на него, сегодня не самый простой день.

У Антона каждый день непростой, впрочем, как и у самого Арса с того самого момента, как он его повстречал, — неужели это повод срывать на нём своё плохое настроение?

— У нас у всех сейчас непростые дни, — обиженно фыркает он.

— У Серёги сегодня день рождения, — коротко отвечает Ваня, в один момент заставляя совесть Арсения встрепенуться и до боли уколоть прямо в грудь.

— Блять, — выдыхает он вместе с сигаретным дымом, понимая, как сильно проебался.

— Ему сегодня могло бы быть тридцать шесть.

— Почему ты говоришь о нём в прошедшем времени? Думаешь, он… — Арсений на секунду запинается, прежде чем сказать, — мёртв?

На губах Вани скользит грустная усмешка, и он устало прикрывает глаза.

— Мне бы хотелось верить в обратное, но в нашей работе мы должны быть реалистами. Я знаю, почему мы не нашли тело, и понимаю мотивы Линчевателя. Пока Серёжа считается пропавшим без вести, Антон в его руках. Серёга был отличным человеком, и я бы хотел однажды увидеть его вновь, но жить иллюзиями не в моих правилах. Так что не держи на Антона зла — он пока что не научился жить без него, но время — волшебная штука, оно лечит или, по крайней мере, создаёт такую иллюзию.

Арсению хотелось бы что-то изменить, дать Антону своё тепло и заботу, вот только он не примет этого никогда, предпочитая медленно умирать в собственном горе, оставляя его только для себя одного. Антон не хочет казаться слабым и никогда не признается, как тяжело ему быть одному, но Арсений чувствует это и, правда, искренне хочет помочь.

После работы Антон не хочет возвращаться домой, а потому идёт в бар, где выпивает, по меньшей мере, полбутылки крепкого пойла, которое не берёт его от слова совсем. Антон надеется, что это хотя бы поможет ему забыться и провалиться в сон, как только голова коснётся подушки. На самом деле он хочет уснуть и не просыпаться больше никогда, но в оцепенении замирает на месте, когда видит уже знакомую картину. На ступеньках возле его квартиры, не боясь замарать свои светлые джинсы, сидит Арсений, и рядом — очередной чёртов торт. Попов осторожно улыбается, когда видит Антона, и ловко поднимается на ноги, замирая ровно напротив.

— Сюрприз! — задорно тянет он, а Антона от этого флэшбеками по голове пробивает, и он злится на этого барана за то, что просто не может оставить его одного.

— Какого чёрта ты тут делаешь? — устало говорит он, потирая переносицу.

— Ты не должен в этот день оставаться один, — заявляет Арсений.

Антон не спрашивает, откуда тот узнал: в их участке хватает желающих попиздеть своим языком по поводу и без, — только злится пуще прежнего.

— Хватит! — едва ли не рычит он. — Прекрати строить из себя святого мученика! Мне всё это не нужно. Ты и твоя мнимая забота уже у меня в горле стоит! Иди домой, Арсений, и оставь меня в покое наконец-то.

Арсений соврал бы, скажи он, что ему не больно. Эти слова прилетают прямым попаданием в сердце, но Арсений не гордый, глотает обиду и всё равно стоит на своём.

— Ты ведь знаешь, что я никуда не уйду. Буду сидеть тут хоть до утра.

Антон в ответ прожигает его яростным, свирепым взглядом своих зелёных глаз.

— Хочешь сидеть — сиди! Мне плевать! — заявляет он и, громко хлопнув дверью, скрывается в своей квартире.

Что ж, Арсений упрямый. Он тяжело вздыхает и садится обратно, печально уставившись в грязное окно, где всё ещё льёт противный дождь со снегом.

Антона хватает ровно на час. Он ворочается в постели, пока его совесть бешеной кошкой продолжает раздирать все внутренности, напоминая о себе. Шастун быстро понимает, что теперь уже точно не уснёт, и всё же открывает дверь, обнаруживая Попова ровно на том самом месте, где оставил его ранее.

Чёртов упрямый баран.

— Заходи, — коротко бросает он.

А Арсений, словно верный пёс, едва ли хвостом не виляет, когда по-хозяйски вваливается в чужую квартиру.

Антон уже привычно ставит чайник и смотрит, как Арсений ловко управляется на его кухне, разрезает торт, насыпает в чашки кофе и раскладывает кусочки по тарелкам.

— Зачем ты пришёл? — устало вздыхая, спрашивает Антон.

— Я его не знал, но день рождения ведь раз в году, и ты должен хотя бы попытаться его отпраздновать.

Антон свои ушам не верит, пялится только на этого придурка, словно хочет в нём дыру прожечь.

— Ты серьёзно сейчас?

— Более чем. Не злись только и скажи правду: был бы рад Серёжа, узнай он, что ты убиваешь себя в его день рождения?

— Ты ничего не знаешь о нём, — шикает Антон.

Арсений в ответ бросает полный понимания взгляд голубых глаз.

— Так расскажи. Я уверен, он хороший человек и он любит тебя и точно не хотел бы видеть, как ты превращаешь себя в затворника, всё больше отдаляясь от людей.

— Хватит!

Но Арсения уже не остановить.

— Я видел, что он красивый и улыбка у него очень добрая, он явно понимающий и, главное, принимающий чужие заморочки человек.

— Прекрати, — снова пробует Антон.

Арсений видит, что тот на взводе, но даже если сейчас ему прилетит по лицу, он не остановится в надежде достучаться до того Антона, которого он закрыл на семь замков глубоко внутри себя.

— Он, наверное, умел слушать и всегда знал, как поднять настроение, он весёлый и общительный, умеет располагать к себе людей.

Антона срывает. Он одним движением скидывает всё со стола и нависает над Арсением грозовой тучей, готовый в любой момент обрушить на Попова весь свой гнев. Арсений видит всю боль на этом красивом лице, видит, как блестят огромные зелёные глаза от невыплаканных слёз и как сильно дрожат его руки с длинными пальцами. Антон пытался быть выше этого, пытался не поддаваться, но больше у него нет сил.

Он рассказывает, говорит и говорит, какой Серёжа хороший, как ярко и солнечно он улыбался, как освещал каждый его день, как приятно было целовать его и знать, что он любит, как тепло и спокойно было рядом с ним и как хотелось вот так вот всю жизнь бок о бок. Антон не может остановиться и совсем не замечает, как с глаз срываются чёртовы слёзы. Под конец он откровенно рыдает, спрятав лицо в собственных руках.

Наконец-то Арсений видит настоящего Антона — слабого, разбитого вдребезги, сломленного, беззащитного и нуждающегося хоть в ком-нибудь рядом.

Арсения всего трясёт изнутри, когда он поднимается на ноги и осторожно обнимает Антона, смыкая свои руки за широкой спиной.

Шастун не отталкивает, наоборот, жмётся ближе, утыкается Арсению в плечо и плачет, не в силах остановиться.

У Арсения все стены и барьеры внутри осыпаются крошевом, ведь это Антон — без прикрас и хмурой маски молчуна, кажется, ещё совсем ребёнок, но уже знающий, что такое терять самое дорогое, что есть вообще в жизни.

Арсений не ждёт ничего взамен, но уже знает, что больше никогда не оставит его одного.

— Всё будет хорошо, — как мантру, шепчет он снова и снова, поглаживая Антона по напряжённой спине.

Верит ли он в это, хорошо ли на самом деле, он не знает, но очень хочет, чтобы, и правда, однажды Антон смог отпустить. Чтобы хоть раз смог вздохнуть свободно и сказать, что да, Серёжа был хороший и любить его было лучшим, что случалось в его жизни, но главное, что Серёжа был…

Арсений не знает как, но он обещает себе Антона спасти.

Номер не определён

Непрочитанное сообщение:

Ищешь Сергееву? Станция метро Ульянка. Проспект Народного Ополчения.

========== Он целился в тебя ==========

Антон обнаруживает сообщение не сразу — лишь когда немного успокаивается и приходит в себя. Ему стыдно за собственный срыв и тем более за то, что Арсений стал его невольным свидетелем. С другой стороны, Арсений явно не осуждает и этой чёртовой жалости в его взгляде — ни на грамм. Он всё такой же, смотрит всё так же своими голубыми глазами, и в них столько понимания и разделённой на двоих тоски, что Антон невольно проникается к Попову симпатией.

Арсений не похож на других: он словно луч солнца, озаривший его тёмное царство, он не требует ничего, не просит Антона прийти в себя или выдавить изнутри искусственную радость — он просто принимает Антона таким, какой он есть, и постепенно, камень за камнем разрушает выстроенную им стену. Антон позволяет, не знает почему, но по-другому просто не может.

Когда Антон читает сообщение, время словно на несколько секунд останавливает свой бег. Он так и застывает с телефоном в руках, потому что, кажется, прекрасно понимает, кто пишет ему прямо сейчас.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает Арсений, замечая перемены на чужом лице.

Антон ничего не говорит, только молча протягивает ему свой телефон.

Попов быстро пробегается взглядом по тексту и решительно встаёт, нашаривая в кармане свой мобильный.

— Нужно вызвать туда наряд, — говорит он.

Антон в ответ отрицательно мотает головой и буквально за секунду срывается в коридор.

— Нет времени, нужно ехать.

Арсению эта идея определённо не нравится.

— Стой, куда ты собрался? Ты что, не понимаешь, что это может быть ловушкой?

Линчеватель не такой простачок, чтобы делать хоть что-то без какой-либо хитрой цели. Он играет с Антоном, а тот поддаётся, заигравшись настолько, что забивает на любую опасность.

— Это совершенно не то, что меня сейчас волнует, — нервно заявляет Антон, влезая в свои кроссовки.

Чёртов упрямый баран! Арсений прекрасно понимает, что его не остановить, но отправлять Антона туда одного он уж точно не планирует.

— Тогда я с тобой.

— Как хочешь, — безразлично бросает Антон.

Всё, что заботит его сейчас, — это чёртов ублюдок, который решил, что может делать всё, что он только пожелает.

По дороге Арсений первым делом вызывает наряд и ребят из группы — он не знает, действительно ли они получили анонимную наводку на тело Наташи, или Линчеватель затеял какую-то совершенно непонятную игру. Ваня просит задержать Антона и названивает ему едва ли не каждые две минуты, но Шастун ожидаемо игнорирует входящие вызовы. Арсения чуйка никогда не подводит — а сейчас она буквально кричит ему об опасности.

Ребята правы: для Антона это дело стало слишком личным, и, наверное, если бы Дима не покрывал Шастуна, зная, как для него это важно, его давно уже отстранили бы. Хотя разве это было бы к лучшему? Зная Антона, Арсений почти уверен, что тот не отступил бы ни за что и, возможно, впутал бы себя в ещё большие неприятности.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает Арсений.

— Для начала найти Наташу, — отвечает Антон.

Но что, если Сергеевой там вовсе нет? Арсений вслух этого не говорит, потому что знает: взывать сейчас к здравому смыслу — затея так себе; он лишь надеется, что наряд успеет вовремя — до того, как они наживут неприятностей на свой многострадальный зад.

Антон гонит, как бешеный, и откровенно нарушает все правила дорожного движения — наверное, поэтому они оказываются на месте едва ли не через пятнадцать минут.

— Разделимся, — бросает Антон, когда они выходят из машины.

Арсений упрямо поджимает губы.

— Даже не думай. Я иду с тобой!

Хрен там, он не оставит Антона даже на одну минуту.

Шастун в ответ раздражённо хмурится, но не спорит. После этого начинается их увлекательное путешествие по всему проспекту с обыском каждого неприметного переулка.

Ближе к метро, в очередном захламлённом мусором переулке Арсений почти сразу замечает тело. На улице темно, он не может рассмотреть почти ничего, но в том, что они достигли цели, почти уверен. Об этом он и спешит сообщить Антону.

— Прошу тебя, будь осторожен, — просит Арсений. — Ты должен понимать, что Линчеватель пригласил тебя сюда не из благородных побуждений.

— Это Наташа, — в ответ сообщает Антон, глядя на изуродованное тело, лежащее перед ним.

Это действительно та самая девушка, только кожа её срезана на лице, а на груди виднеется этот чёртов феникс. Арсений нагибается ближе, чтобы осмотреть тело, и почти сразу замечает зажатую в ладони девушки скомканную бумажку.

— Тут что-то есть.

Он достаёт из кармана платок и осторожно высвобождает лист из чужой руки. Оттуда почти сразу же с громким звоном выпадает кольцо — оно катится по грязному асфальту, чтобы остановиться прямо у ног Антона и вышибить весь воздух из его груди.

Арсений не сразу понимает, в чём дело, лишь по лицу Антона замечает, что это не просто украшение.

Шастун осторожно поднимает его и несколько секунд просто смотрит не моргая, а после до боли сжимает кольцо в своей руке.

— Это его? — спрашивает Арсений, уже прекрасно зная ответ.

Антон сжимает губы в тонкую полоску, кажется, всеми силами пытаясь сдержать рвущиеся наружу эмоции, и кивает головой. В записке только одно слово: «Поиграем?». Ясно как белый день, кому предназначено это послание.

На секунду вокруг становится так тихо, что эту тишину, кажется, можно резать ножом, а дальше Арсений не успевает сообразить, даже понять, в чём, собственно, дело. Может быть, он родился действительно счастливчиком, потому что успевает заметить в одном из окон парадного направленное в их сторону дуло ружья.

— Ложись! — кричит он. Антон оборачивается, а сам Попов действует скорее на инстинктах, напрыгивая на него со спины, и слышит, как тишину разрезает громкий выстрел.

Тремя годами ранее

Своё первое ранение Антон получает почти что героически. Так считают многие, но Серёжа абсолютно точно не входит в их число.

На самом деле выходит всё до нелепости тупо: они выезжают на вызов, где их ждёт очередной труп — по сути, обычная бытовуха. Неверная, гулящая жёнушка и чрезмерно ревнивый и, как оказалось, не совсем адекватный муж.

Когда они с Серёжей приезжают на место преступления, всё кажется более-менее обыденным. Ревнивца, уже успокоившегося и раскаявшегося в содеянном, допрашивают, а судмедэксперты порхают вокруг, собирая отпечатки и прочие улики.

— Да уж, вот тебе и любовь, — немного поморщившись, говорит Антон, разглядывая труп убитой.

На вид ей не больше двадцати пяти — ей бы жить и жить ещё, она, наверное, и не думала, что так глупо умрёт в самом расцвете сил.

— Ревность — страшная штука, — отвечает Серёжа, быстро чиркая на коленках отчёт о произошедшем.

Антон не согласен: одно дело — ревновать, не имея под этим никаких веских оснований, как это часто бывает у него, и совсем другое — знать, что твой любимый человек был с кем-то другим.

— Ты бы смог так?

Серёжа поднимает на него искромётный взгляд, саркастично вздёрнув тёмные брови вверх.

— Как — так? Пристрелить тебя за измену?

Антон в ответ кивает головой. Серёжа усмехается и крутит пальцем у виска.

— Совсем дурачина, да? — фыркает он. — Но чисто к сведению: я надеюсь, ты не собираешься мне изменять?

Антону хочется рассмеяться от нелепости этого вопроса: он и изменять Серёже — вещи априори несовместимые, даже если бы и захотел — не смог бы. Он даже смотреть на других не может, так о какой измене может вообще идти речь?

— Просто странно всё это: сегодня любишь, а завтра стреляешь в упор.

— Что это тебя на философию пробило с утра пораньше?

На самом деле Антон просто представил себя на месте этого горе-мужа: смог бы он пережить, если бы Серёжа был с кем-то, кроме него? Нет, безусловно, он никогда не причинил бы ему вреда, но что касается себя самого… Наверное, Антон — полный придурок, раз думает об этом.

— Просто пообещай мне, что у нас никогда не будет так, — Антон кивает на уже остывшее тело убитой красавицы.

Серёжа в ответ заливисто смеётся, заставляя нескольких людей вокруг смотреть на него с неким неодобрением. Они выбрали не лучшее место, чтобы поболтать.

— Обещаю, что никогда и ни за что не дам тебе себя пристрелить.

Антон недовольно поджимает губы.

— Я серьёзно.

— Если ты серьёзно, то я даже говорить об этом не хочу. В твой голове иногда ветер гуляет полным ходом. Кто мне вообще нужен-то, кроме тебя, идиота?

У Антона на самом деле отлегает от сердца. Да, он ревнует Серёжу, потому что тот слишком красив и притягивает к себе взгляды других людей, но, с другой стороны, он ведь смог заполучить его однажды, а значит, сделает всё, чтобы его удержать.

Они возвращаются к работе, а дальше всё происходит так внезапно, что Антон даже не успевает ничего сообразить. Позже Антон обязательно лично задаст трёпку тем недоумкам, которые не додумались обыскать муженька-придурка, но сейчас он успевает только услышать звуки выстрелов и увидеть, как наземь падают сразу двое оперов.

Он словно в замедленной съемке видит, как мужчина наводит пистолет прямо на Серёжу, и даже крикнуть ничего не успевает — лишь толкает его на пол и закрывает собой.

Сначала Антон даже не чувствует боли — настолько адреналин клокочет внутри. Где-то на грани реальности он слышит ещё один выстрел и видит капли крови прямо на потолке — мужик выносит себе мозги — только тогда Шастун возвращается в реальность и чувствует, как пульсирует и жжёт в правом боку.

— Антон, блять, Антон, какого хрена? У тебя кровь! — кричит Серёжа, укладывая его рядом прямо на пол.

Антону на боль наплевать, он только внимательно смотрит на Лазарева в ответ, пытаясь уловить любое изменение в нём, и только когда понимает, что Серёжа цел, спокойно выдыхает и немного прикрывает глаза. Слава Богу!

Голос Серёжи проходит в сознание как через толщу воды — Антон слышит, как он вызывает скорую и как крепко сжимает руками его, видимо, не самую пустяковую рану.

— Какой же ты придурок конченый, самодовольный баран! — продолжает орать он.

Антон улыбается самыми уголками губ: ругань от Серёжи он слышит не так часто, и оттого ему становится до нелепости забавно.

— Тебе смешно? Смешно, блять? — почти что на грани истерики шипит он. — Не смей отключаться, иначе я убью тебя нахрен.

У Антона почти нет сил, но он заставляет себя открыть глаза и просто смотреть на это прекрасное лицо. Что ж, если сегодня он сдохнет, то это определённо было не зря.

У Серёжи глаза на мокром месте, блестят так красиво, и солнце путается в его тёмных волосах.

— Не плачь, — выдавливает из себя Антон, потому что меньше всего на свете он хочет, чтобы Серёжа страдал.

— Не смей меня оставлять, ты не имеешь на это права! — отчаянно отвечает тот, и Антон улыбается снова.

У него кружится голова, но боли больше нет. По крайней мере, Серёжа жив и здоров — важнее этого нет ничего.

Думал ли он, когда шёл работать в полицию, что может так глупо умереть? Нет, никогда. В конце концов, как часто в наших реалиях менты попадают в перестрелки? Он просто проснулся с утра, наверное, как и эта девчонка, и вот теперь он тут, в луже собственной крови.

Вот тебе и фатальность жизни.

Впрочем, единственное, о чём думает Антон, — это Серёжа и сможет ли он это пережить. Именно поэтому Шастун из последних сил цепляется за эту грёбаную жизнь.

Дальше всё как в тумане: он слышит голоса, чувствует, как его перекладывают на носилки, а потом — сплошная темнота. Просыпается он, уставившись в белый потолок.

В палате — стойкий запах медикаментов и надоедливый писк аппарата, от которого болит голова. Рядом в кресле, свернувшись калачиком, спит Серёжа.

Антон немного ворочается на койке, пытаясь принять положение поудобней, но вдруг болезненно стонет, потому что бок простреливает ужасной болью, и Серёжа сразу же открывает глаза.

— Привет, — хрипит Антон и пытается улыбнуться.

Серёжа в ответ качает головой. У него мешки под глазами, лохматые волосы и все явные признаки недосыпа, но он всё равно просто до мурашек по телу красивый. Кто бы только знал, как сильно Антон рад увидеть его вновь.

— Ненавижу тебя, — выпаливает Серёжа, но, в противовес своих слов, крепко сжимает его руку в своей.

— И куда только делась твоя любовь? — пытается пошутить Антон, вот только Серёже, кажется, совсем не до шуток.

— Ты хоть понимаешь, что мог умереть? Зачем, Антон?

— Он целился в тебя.

По-другому Антон не смог бы поступить. Он ни о чём не жалеет.

— Думаешь, я бы смог с этим жить? Вот так вот, без тебя.

Антон не знает, что на это ответить. В одном он уверен наверняка: сам он жить без Серёжи точно бы не смог.

— Никогда так больше не делай, — просит Серёжа, почти что умоляет.

— Главное, что с тобой всё хорошо, а я ведь супермен, помнишь? Что мне будет?

Наконец-то Серёжа улыбается — самым краешком губ, но это куда лучше, чем застывшие слёзы в родных светло-карих глазах.

— Дурачина.

Дальше ещё будут разговоры и даже скандалы. Серёжа будет носиться с ним, как с хрустальным, окутывать фанатичной заботой, а страх потерять Антона теперь останется с ним навсегда. Но пока что они просто благодарны судьбе за то, что есть друг у друга и что всё обошлось. Потому что Антон никогда не сможет без Серёжи, но вместе с тем правда и в том, что и Серёжа не сможет без него.

***

Арсений не чувствует боли. Он вообще не чувствует ничего, только мысленно считает выстрелы и слушает, как тяжело дышит Антон, придавленный им к земле.

Они лежат неподвижно ещё около тридцати секунд после того, как пальба стихает, — только тогда Антон начинает шевелиться и выбирается из-под него, уставившись на Попова нечитаемым взглядом.

— Ты ранен, — хрипит он.

— Не думаю, — возражает Арсений.

— У тебя кровь.

Антон осторожно прикасается пальцами к разорванному рукаву в районе предплечья, и только сейчас к Попову возвращается хоть какая-то чувствительность.

— Пустяки. Это царапина, — говорит Арсений, окидывая быстрым взглядом свою руку.

Пуля прошла совсем рядом, но пролетела по касательной, лишь немного оцарапав.

— Ты видел, откуда стреляли?

— Из того дома, — Арсений кивает головой на одну из множества многоэтажек.

— Ты в порядке? — спрашивает Антон, доставая из кобуры пистолет. Его немного потряхивает и откровенно мутит от вида Арсовой крови.

— В порядке. Иди.

Антон не спрашивает, зачем и почему, хотя эти вопросы мучают его сейчас едва ли не больше всего, но на это ещё будет время. В данный момент он как можно скорее бежит в чёртов подъезд, пробегаясь от пролёта к пролёту, но никого там не обнаруживает. Он несколько раз обходит всю близлежащую территорию, но не находит ничего, кроме темноты и пустых улиц.

Кто по ним стрелял — сам Линчеватель или просто нанятый им человек, пока что неизвестно, но он явно не хотел их убить. Может быть, покалечить или просто напугать.

Когда Антон возвращается, на место уже прибывают подкрепление и медики, которых, скорей всего, вызвал кто-то из опергруппы. Арсения он замечает в карете скорой помощи, где ему перевязывают руку — он улыбается Антону вымученной, но понимающей улыбкой, и у Антона немного отлегает от сердца. Кажется, с Поповым, и правда, всё хорошо. Не считая, конечно, того, что он без раздумий бросился под пули, защищая его.

— Какого хрена тут произошло? — зло бросает Ваня, налетая на Антона, словно фурия.

— Кто-то открыл по нам пальбу, когда мы приехали на место. Нужно всё хорошенько обыскать и поговорить с людьми: может быть, кто-то что-то слышал или видел.

— И ты так просто об этом говоришь? Попов ранен! С тобой-то хоть всё нормально?

Антон проходит мимо и снова склоняется над трупом девушки.

— И что мне теперь, биться тут в приступах истерики? Лучше поднимай всех и дуй немедленно в участок — нужно пробить номер, с которого мне пришло смс.

— Твою же мать, Шастун, однажды всё это доведёт тебя до чего-нибудь откровенно хренового!

Антону от этого хочется смеяться: разве может быть ещё хреновей, чем есть уже? Одно только гложет его, бешеными кошками раздирая внутренности в кровь, — это Арсений.

Антону нечего терять, он готов идти хоть в самое пекло, если это поможет ему приблизиться к Серёже хоть на пару шагов, но Арсений в этот ад билета не получал и уж собой ради Антона точно рисковать не должен был.

Когда они заканчивают с осмотром места преступления, Арсений уже ждёт его у машины, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.

— Я отвезу тебя домой, сегодня можешь отдохнуть. Тебе нужно, — говорит Антон, как только подходит ближе.

Он не может заставить себя посмотреть в эти голубые глаза, хотя чувствует пытливый взгляд на себе.

— Нет, не нужно. Я в порядке, сказал ведь, что царапина.

Антон ему не мамочка и спорить не собирается. Если Попов хочет строить из себя героя — это только его право.

Почти полдороги он проезжают молча, пока Антон наконец-то не решается задать мучающий его вопрос.

— Зачем?

Ему необходимо знать. Они с Арсением не друзья даже толком, знают друг друга не больше месяца, если не меньше, и большую часть времени Антон его откровенно игнорировал. Антон знал, что не задумываясь прыгнул бы под пули ради Серёжи, как делал уже однажды, может быть, ради Димы, Вани или других ребят из собственной группы, с которыми они бок о бок вот уже много лет, так же, как и они могли бы принести такую жертву ради него, но Арсений… Он ведь им почти что чужой.

— Я просто испугался за тебя, — честно признаётся Арсений.

На самом деле он даже не думал ни о чём, просто делал то, что подсказывали инстинкты — защищал.

— Но ты не должен был! Блять, Сеня, ты знаешь-то меня сколько, чтобы под пули прыгать?

Антон не может смотреть на разорванную куртку со следами крови на ней, его откровенно мутит. А Попов только улыбается снова, и эта чёртова улыбка ужасно выводит из себя!

— Я не об этом думал в тот момент, да и, в конце концов, какая разница, сколько мы знакомы — хоть два часа, хоть целую вечность, ты мне не чужой.

Вот так вот просто, снова в самое сердце, до мурашек по спине.

— Никогда так больше не делай. Ты не должен отвечать за мои ошибки, ясно?

Арсений качает головой.

— Мы теперь в одной упряжке, Антон. Так что другого от меня не жди.

И кто из них после этого упрямый баран?

***

Номер, с которого было отправлено сообщение, приводит их по неизвестному адресу в один из спальных районов города.

В этот раз Антон берёт с собой несколько человек. Арсения, как бы тот сильно ни просил, он оставляет в участке разбираться с бумагами, ибо волнение за него почему-то превосходит любой здравый смысл.

Антон всё ещё чувствует себя виноватым за то, что не послушал, сунулся в ловушку почти что в одиночку — лучше бы, и правда, он был один. Но Арсений, напротив, ведёт себя так, будто ничего особенного не произошло, что вроде как в него стреляют едва ли не каждый день и это обычная ежедневная процедура, как, например, почистить зубы с утра.

Они быстро находят нужную дверь и настойчиво стучат, видимо, перебудив весь подъезд, потому что на шум из соседней квартиры вылезает любопытная старуха, посматривая на нарушителей спокойствия с неким неодобрением.

— Что это вы тут в дверь колотите в пятом часу утра?

— Полиция, — поясняет Антон и суёт ксиву подозрительной бабуле. — Не знаете, хозяин квартиры сегодня выходил куда-то?

Бабка внимательно изучает удостоверение, прежде чем снова начать говорить.

— Наташка-то? Так я её уже две недели не видела.

Антон не может скрыть неподдельного удивления в глазах.

— Подождите… Квартира зарегистрирована на Костенко Лидию.

— Конечно. Лидка — собственник, а Наташка снимала здесь жильё. Правда, где-то пару месяцев назад сюда стала ещё одна фифа захаживать. Наташка не признавалась, но, мне кажется, она тут жила.

Антон быстро находит в телефоне нужную фотографию, чтобы показать её старухе.

— Эта?

Бабуля подслеповато щурится, рассматривая фото.

— Да, она. Вся из себя, ты смотри. Даже не здоровалась никогда. А что это, Наташка натворила что-то?

Любопытство берёт верх над пожилой женщиной — она едва ли не заглядывает через Антона, чтобы рассмотреть, что да как.

— Спасибо Вам за помощь, но сейчас я попрошу вас вернуться в квартиру, тут может быть опасно, — чеканит Шастун, а после поворачивается уже к ребятам из опергруппы, — вскрывайте двери.

Старуха показательно крестится и, оглядываясь через плечо, всё же скрывается в свой квартире, скорее всего, намертво прилипнув к дверному глазку, чтобы не пропустить ничего интересного.

Тем временем ребята ломают замки. Антон идёт первый, в руках сжимая свой пистолет, осматривает комнату за комнатой. В квартире ожидаемо не оказывается никого, хотя Антон уже успел подумать о том, что это очередная ловушка от Линчевателя.

— Чисто, — бросает он, убирая оружие в кобуру.

— Теперь понятно, почему номер Сергеевой не отвечал всё это время, — говорит Ваня, показывая пальцем на валяющийся на кровати телефон.

— А с этого Вам, судя по всему, писали — одноразовая игрушка, — говорит один из оперов, заприметив в углу ещё один телефон.

— Ничего тут не трогаем, нужно вызвать судмедэкспертов, чтобы сняли отпечатки.

Антон осматривается вокруг. На полке он сразу замечает фотографию двух счастливых девушек, без труда узнавая в них Наташу и Дарью, пока что беззаботных и не знающих о том, что их ждёт в скором времени.

Квартира небольшая, но уютная — сразу видно, что хозяйка следила за порядком. Единственное, что выбивается из общей картины, — это небрежно брошенный телефон, открытый ноутбук и одежда, разложенная прямо на кровати.

— Мне кажется, она куда-то очень торопилась, — буквально читая мысли Антона, говорит Ваня.

— Согласен, Линчеватель сорвал её прямо из квартиры, значит, мы правы, предполагая, что и с Сергеевой он был лично знаком.

— Вызови судмедэкспертов, а я пойду поговорю ещё раз с нашей бдительной гражданкой по соседству, — фыркает Антон, прежде чем выйти в подъезд.

Долго ждать женщину не приходится, она открывает почти сразу — явно всё это время не отлипала от двери. Если кто-то ходил к Наташе или Дарье, от глаз этого самопровозглашённого Шерлока не укрылось бы ничего.

— Можно задать Вам ещё несколько вопросов?

— Конечно. Я всегда рада помочь нашей доблестной полиции, — оживляется старуха, явно обрадованная своей значимостью в этом деле.

— Вы не видели, заходил ли к девочкам кто-то в последнее время — например, мужчина, скорей всего, светловолосый?

— Ой нет, что ты, голубчик. Лида была категорически против того, чтобы в квартиру водили посторонних, а Наташа была хорошей девочкой, правильной — всегда здоровалась, даже сумки помогала донести. Нет, она не стала бы сюда мужиков всяких водить.

— Значит, последний раз Вы видели Наташу около двух недель назад, так? — уточняет Антон.

— Да, около того. Она выходила очень поздно, поэтому я обратила внимание. Спешила куда-то сильно.

Что ж, теперь всё постепенно складывалось в замысловатый пазл.

— Спасибо большое за бдительность, — говорит Антон, прежде чем распрощаться с бабулей, которая успевает задать как минимум десять вопросов, о том, что натворила Наташа.

В участке Антон совсем не может сосредоточиться на работе, хотя надо бы, так как Егор уже около получаса распинается, рассказывая о теле Сергеевой.

Девушка была убита около пары дней назад, судя по всему, все эти две недели Линчеватель издевался над ней, практикуясь в своих изощрениях, но всё, о чём может думать Антон, — это кольцо, что жжёт ладонь изнутри.

Серёжа не снимал его никогда.

Антон знает, что Линчеватель специально оставляет все эти вещи для него, но чего он хочет этим добиться — неужели просто выбить Антона из колеи?

Мысль о том, что всё это время Серёжа может быть у него, одновременно пугает и радует, потому что это значило по крайней мере одно — Серёжа всё ещё жив, а значит, у Антона ещё есть шанс когда-нибудь вернуть это кольцо ему на палец.

Антону бы нужно думать о Сергеевой и её связи с Линчевателем, но у него перед глазами стоит родная, тёплая улыбка и светло-карие глаза. Он выходит, чтобы перекурить, но мысли в кучу собираться не хотят, так что в итоге его просто оставляют в покое, позволяя тупо пялиться в отчёт и находиться мыслями явно где-то далеко отсюда.

Вечером, когда все разбредаются, Антон планирует остаться тут до утра — возвращаться домой он не хочет, слишком пугает его мысль идти туда, где больше нет Серёжиного голоса, его запаха и вообще его самого.

Арсений молчаливой тенью топчется рядом, пока наконец-то не осмеливается подать голос.

— Может, сходим куда-нибудь, выпьем? — внезапно для Антона предлагает он.

Шастун хочет ответить отказом, но вдруг его взгляд невольно цепляется за перебинтованную руку, и совесть снова напоминает о себе. Арсений был готов пожертвовать собой, а Антон не может уступить ему в такой мелочи. Да и на самом деле Шастун никогда не признается, но ему до жути страшно сегодня оставаться одному, и если из всех возможных людей он бы выбирал себе компанию, то это, безусловно, был бы Арс.

Что-то после сегодняшнего незримо меняется между ними: Антон проникается к нему доверием и чувствует, что может рассказать ему едва ли не всё, но свою боль как минимум, поэтому он соглашается.

Арсений сияет, как южное, жаркое солнце, и светится всю дорогу до бара, болтая обо всём и в то же время ни о чём. Антону, правда, становится немного легче. Болтовня Арсения успокаивает, хотя он до последнего не хотел это признавать.

Они выбирают столик подальше от всех, в самом углу зала, и сразу же заказывают бутылку коньяка — водку граф Попов не пьёт, а Антону на самом деле просто всё равно, что пить, лишь бы залить чем-нибудь то говно, что творится сейчас в душе.

Первые три рюмки они приговаривают почти что молча, пока Антон не начинает ощущать приятное тепло, разливающееся по всему организму.

— Я хотел сказать тебе спасибо за то, что ты сделал. Знаешь, не каждый бы так поступил.

Арсений улыбается, и улыбка у него сейчас мягкая, расслабленная и до чёртиков красивая.

— Ты бы поступил так же.

— Откуда тебе знать? — фыркает Антон.

Он и сам не знает, как поступил бы в этой ситуации.

— Ты бы даже думать не стал, я тебя знаю, — усмехается Попов.

— Почему ты постоянно твердишь, что знаешь меня, когда на деле мы знакомы херню?

Раньше Антон сходился с людьми легко, но, даже несмотря на это, ему всегда требовалось время, чтобы принять человека за своего, чтобы открыться ему и впустить в круг своих близких. Сейчас он стал более закрыт, людей он от себя отталкивает, и даже плевать, если кто-то искренне хочет помочь. С появлением же Арсения в его жизни с ним происходят какие-то метаморфозы, Попову удаётся как-то незаметно для Антона ловко преодолевать все его шипы и колючки и проникать куда-то под кожу, заставляя думать о себе больше, чем положено, больше, чем о простом коллеге по работе.

— Одного не понимаю: почему ты так цепляешься ко времени? Мне достаточно увидеть человека лишь раз, чтобы понять, моё они или нет, — Арсений быстро понимает, что взболтнул явно лишнего, но Антон это никак не комментирует, лишь фыркает себе под нос, прежде чем осушить очередную рюмку до дна.

— Хорошо, что ты сейчас тут, — возможно, это алкоголь развязывает Антону язык, но слова как-то сами по себе срываются с его губ.

— Я всегда буду рядом, если понадоблюсь.

— Зачем тебе это? — спрашивает Антон.

Он, правда, хочет понять: он отталкивал Попова столько раз, что любой другой уже давно выдерживал бы максимальную дистанцию, но с Арсением всё иначе, он, как верный пёс, всегда возвращается домой, как бы далеко в лес его ни увезли хозяева.

— Может быть, я альтруист, — усмехается Попов, чем вызывает лёгкую улыбку на губах Антона, и чёрт возьми — это лучшая награда для него.

Они выпивают ещё, Антон начинает чувствовать, как лёгкое опьянение потихоньку проникает глубже, заставляя его немного расслабиться и приспустить барьеры.

— Знаешь, Сень, я так ненавижу возвращаться домой… Если бы не ты, то я просидел бы всю ночь в участке.

— Неудивительно, ты свою квартиру в склеп превратил, — фыркает Попов.

— Просто теперь, когда там больше нет Серёжи, всё это не имеет смысла. Никто не ждёт меня, и это место потеряло всё ощущение дома. Мне жутко там, я не могу нормально спать. Осознание того, что я там совсем один, сводит меня с ума, — неожиданно даже для себя выдаёт Антон. — Блять, извини. Несёт меня не туда.

— Никогда за это не извиняйся. Мне нравится, когда ты говоришь со мной. Говорить о проблеме — это почти приблизиться к её решению.

— Я не думаю, что мою проблему можно решить, — честно признаётся Антон.

Арсений в сценарии без выигрыша не верит. Антон заблудился, да, но не потерялся окончательно, как думает сам.

— К рваным ранам души ты меня приложи, — неловко шутит Арсений.

Антон на секунду замирает, а после… Арсений буквально видит, как лучики-морщинки появляются в уголках его глаз и как улыбка постепенно расползается по его губам. Арсений готов поклясться чем угодно, что смех Антона — это лучшее, что он слышал в своей жизни.

— Откуда ты только взялся такой, Арсений-ебусений?

Вопрос скорее риторический, но Попов тоже расплывается в улыбке, прежде чем ответить.

— Из Омска.

Антон фыркает и немного пихает его в плечо, отчего у Арса по спине бежит табун мурашек. Антон не так часто провоцирует телесный контакт, а оттого каждое такое прикосновение становится особенно дорого.

— Сказочная принцесса, — смеётся Антон и чуть погодя заливает в себя новуюпорцию алкоголя.

Они приговаривают почти две бутылки, когда Антон выдаёт то, чего Арсений никак не ожидает от него услышать.

— Может быть, переместимся ко мне? Бар скоро закроется.

Это первый раз, когда Антон сам приглашает его к себе домой, и Арсению не приходится сидеть у него под дверью, выпрашивая это разрешение.

— Я знаю, это глупо, но я, правда, не хочу сегодня оставаться один.

Антон говорит это искренне, от всего сердца, с такой тоской, что у Арсения от боли сердце щемит. Если бы он только мог хоть немного разделить боль Антона на двоих, чтобы ему наконец-то стало хоть немного легче…

— Конечно, я с радостью, ты ведь знаешь, — отвечает Попов.

Антон снова улыбается, и в его глазах Арсений видит благодарность — это приятно. А особенно приятны его улыбки. За этот день Арсений видит их чаще, чем за весь месяц их знакомства.

Они расплачиваются и выходят из бара, чтобы поймать такси.

========== Его не вернуть ==========

Антон смеётся. И это не короткие смешки, что были раньше — он смеётся по-настоящему: открыто и действительно от души. Возможно, он немного пьян, расслаблен, и голова его хоть на один вечер свободна от разъедающих душу мыслей, но Арсению больше нравится думать, что именно он является поводом для веселья.

Они сидят на небольшом диване, едва-едва задевая друг друга коленками, и добивают недопитую бутылку коньяка, честно утащенную с бара. Антон в этой домашней обстановке и с улыбкой на пухлых губах кажется Арсению едва ли не произведением искусства. Может быть, Антона не назовёшь в совершенстве красивым: он длинный, худой, в какой-то степени нескладный, но его эмоции такие живые, такие настоящие, каждая улыбка искрит неземным светом, согревая все частички души, а зелёные глаза притягивают взгляд, словно гипнотизируя. В Антона тяжело не влюбиться — возможно, у Арсения просто не было шансов, не было другого выбора.

— Ты знаешь, Сень, я, честно, уже и забыл, когда мне было так хорошо, — признаётся Антон, забавно прищуриваясь и слизывая с пухлых губ остатки алкоголя.

Арсений и сам не помнит, когда был настолько счастлив, что хотелось петь и танцевать. Он не помнит ещё человека, с которым ему было настолько правильно даже просто находиться рядом. Антон словно создан для него где-то там, в небесной канцелярии, и, может быть, судьба к ним не слишком справедлива, раз они встретились именно в такой момент — а может быть, наоборот. Был бы ли у него шанс подойти ближе хоть на пару шагов, если бы Серёжа всё ещё был здесь?

— Я рад, что из меня вышел отличный антидепрессант, — усмехается Попов. — Я, знаешь ли, тоже почти отвык радоваться жизни, после того как моя бывшая истрепала мне все нервы.

— По тебе не скажешь, — фыркает Антон. — В смысле ты всегда улыбаешься и энергия эта твоя неуёмная, честно, так бесила поначалу.

— Значит ли это, что не бесит сейчас?

Антон театрально изображает крайнюю степень задумчивости, прикладывает палец к подбородку и хмурит светлые брови.

— Мне начинает казаться, что ты что-то подсыпал мне в стакан, так как меня буквально по голове переёбывает, когда ты свой рот открываешь.

Арсений чувствует, как краска приливает к лицу: Антон сейчас так близко, казалось бы, только руку протяни.

— Это хорошо или плохо? — неожиданно серьёзно спрашивает Попов.

— А сам-то как думаешь, — с таким же серьёзным лицом говорит Антон.

Как-то незаметно их разговор из шуточного перерастает в это. У Арсения в горле пересыхает, потому что Антон смотрит на него таким взглядом, что единственное, о чём он может думать, — это завалить его на ближайшую горизонтальную поверхность.

— Можно не совсем уместный вопрос? — снова вдруг оживляется Шастун.

Арсений кивает. В этот момент он может позволить ему едва ли не всё на свете.

Антон неловко заламывает пальцы и отводит взгляд, прежде чем спросить.

— Ты был женат, но я почти уверен, что ты…

Он не договаривает, но Арсений делает это за него:

— Гей.

Антон кивает.

На самом деле Арсений никогда не вешал на себя ярлыков: гей, натурал — кому какая разница. Просто в один момент он решил, что Алёна станет отличной женой и подарит ему то ощущение семьи, которое он так хотел.

— Прости, если лезу, куда не нужно, — извиняется Антон.

Арсений не последний мудак, чтобы после того как Антон открыл перед ним душу, не дать ему ничего взамен.

— Это не секрет, — отвечает Попов. — Да и вообще-то история моя банальна как мир. В Омске построить нормальные отношения с мужчиной не то же самое, что сделать это тут, где есть хоть какое-то ощущение свободы. Мне хотелось семьи, хотелось порадовать родителей, да и Алёна во мне души не чаяла — кто же знал, что на деле она окажется той ещё сукой?

Антон понимающе кивает головой. Для него период самоидентификации проходил куда тяжелей — возможно, не встреть он Серёжу, до сих пор был бы с Ирой, ведь она была такой идеальной партией для него, как считал отец, а самому Антону по-честному было совершенно наплевать, ведь до Серёжи он понятия не имел, что значит любить.

— Хорошо, что разрешил некоторые несостыковки в моей голове, — усмехается Антон.

— Хочешь сказать, что думал об этом? — спрашивает Арсений.

Эта мысль заставляет его сердце волнительно биться в груди.

— Может быть, немного, — с хитрой улыбкой на губах отвечает Шастун.

Только вот Арсений по лицу его видит, что тот врёт, — думал Антон об этом совсем не немного, может быть, даже чаще, чем того требовало простое любопытство.

— Ну ты и брехло, — шутливо бросает Арсений и тычет Антона пальцем куда-то в бок, отчего тот начинает забавно хихикать и прикрываться руками. — Ты боишься щекотки?

Это на самом деле странно и совсем не похоже на сурового парня, которого знает Попов.

— Нет, конечно, не боюсь, — бессовестно врёт Антон и снова сыпется, когда Арсений повторяет свой шутливый тычок под рёбра.

Этот пьяный, беззаботный и счастливый Антон вызывает в Арсении просто бурю эмоций, он понимает, что ведёт себя глупо, но остановиться не может, ввязываясь с Шастуном в шуточную борьбу, пытаясь защекотать его до заливистого, искреннего хохота, от которого Арсений, кажется, стал зависим, как самый настоящий наркоман.

Они почти что валятся на диван, Антон громко смеётся, пытаясь перехватить руки Арса, и всё это весело и смешно ровно до того момента, пока они не встречаются взглядом, замирая в неудобной позе полулёжа на диване.

Арсений смотрит в эти зелёные омуты и тонет там, понимая, что ему не выбраться уже никогда. Улыбка постепенно сходит с пухлых губ, и Арсений буквально слышит, как заполошно стучит в груди его сердце. Он будет ненавидеть себя за это после, но едва ли меньше, если упустит сейчас этот момент.

Преодолеть это маленькое расстояние между их губами — почти так же сложно, как подняться на Эверест. Арсений чувствует чужое тёплое дыхание на своих губах с привкусом табака и алкоголя, и всё тело прошибает мурашками до того, что поджимаются пальцы ног. Антон убьёт его за это, может быть, даже уволит или хорошенько вмажет по смазливому лицу, но, честно, Арсению плевать. Он совершает прыжок в никуда, без страховки, но сопротивляться этому сумасшествию не может. Он преодолевает эти жалкие пару сантиметров и наконец-то прикасается к этим желанным пухлым губам.

Антон тяжело выдыхает прямо в поцелуй и первое время просто лежит неподвижно, позволяя Арсению нежно прикасаться своими губами к его. Это пока что даже поцелуем в полной мере не назовёшь, но у Арсения сердце замирает, а тело Антона пробирает дрожью — и он сам запускает свой язык в чужой рот, переступая через последнюю черту.

Целовать Арсения непривычно, у него тонкие, чувственные губы, сам он горячий, как печка, и пахнет чем-то приторно-сладким, даже несмотря на то, что пили они вместе и Антон всё вокруг провонял своим табачным запахом.

Шастун так давно не целовал никого, не растворялся в другом человеке, позволяя ему вести и тонуть в этих ощущениях. Арсений не торопится, но постепенно поцелуи из нежных становятся обжигающе-страстными, и Антон чувствует, как чужие сильные руки блуждают по его угловатому телу в надежде пробраться под толстовку. Впрочем, у Арсения это получается довольно быстро.

Руки у него горячие, настойчивые, оглаживают торс и мягко пробегаются по кромке джинс, отчего Антона просто лихорадочно трясёт. Арсений отрывается от этих манящих губ и оставляет несколько поцелуев на длинной шее, сдерживая себя, чтобы не вгрызться туда зубами.

Антон забыл, как тепло и хорошо бывает вот так отдаваться кому-то без остатка. Арсений настойчив и берёт всё, что только Антон может ему предложить, он совсем не похож на нежного, мягкого Серёжу и глаза у него сейчас почти синие, не светло-карие, и оттого внезапно Антона пробивает ощущением неправильности происходящего.

Где-то там, далеко, — Серёжа совсем один, тогда как Антон впервые в жизни позволил себе ему изменить.

Эта мысль, словно молния, вспышкой озаряет всё в голове Антона, и он резко отталкивает Попова от себя, до того сильно, что тот едва не валится с дивана.

Арсений смотрит перепуганно и дышит загнанно, будто пробежал марафон. Антон и сам испуган не меньше. Как он мог поступить так с Серёжей, как хватило ума поддасться и забыть про того, кто важнее всех?

— Что не так, Тош? — мягко, стараясь не сделать ещё хуже, спрашивает Арс.

Он ведь знает, что Антон тоже хочет, что желание их обоюдное и что не только Арсения коротит при виде его.

— Никогда так больше не делай, — чётко, едва ли не по слогам чеканит Антон.

— Но ты ведь тоже этого хотел, хватит от себя бегать, мы ведь взрослые люди, — пытаясь воззвать к голосу разума, говорит Попов.

Из зелёных глаз словно в одно мгновение уходит всё тепло, и теперь Антон смотрит остро, резко, обжигая холодом до костей.

— Я занят. У меня есть пара. Так что лучше уходи.

Арсению больно, как будто его сердце взяли в руки, разорвали на куски и швырнули к ногам, как ненужный хлам. Его накрывает такой злостью, что едва ли он может в полной мере осознать, что говорит.

— Пара? Ты серьёзно? Кому легче от того, что ты положил себя в гроб рядом с ним?! Отпусти наконец-то и дай себе шанс двигаться дальше!

— Свали отсюда нахрен, — рычит Шастун, едва сдерживая себя чтобы не заехать по перекошенному графскому личику.

У Арсения весь мир перед глазами рушится и от боли почти невозможно дышать. Он в очередной раз ударяется об эту холодную стену, что Антон так лелеет внутри себя.

— Его всё равно не вернуть! — бросает Арсений, поднимаясь на ноги и оставляя Антона наедине со своими демонами.

Антон не может контролировать себя, когда кидает пустую бутылку прямо Попову вслед. Лишь когда хлопает входная дверь, его пробивает.

Он рыдает, как подросток, свернувшись калачиком прямо на маленьком диване, и просит у Серёжи его простить. Кажется, у Антона просто талант ломать всё, что имеет в его жизни хоть какое-то значение.

Его изнутри выворачивает, ломает в крошево, и в голове только образ Серёжи, его глаза и улыбка, а ещё Арсений, понимающий такой и целующий с жаром и искренней самоотдачей. Антон ненавидит себя за то, что почти изменил тому, кого клялся любить всю жизнь, ненавидит Арсения за то, что пробрался под кожу и переступил черту, и ненавидит Серёжу, потому что он не рядом, потому что его просто нет. Он жалок: разбит, потерян и уже давным-давно мёртв.

Четырьмя годами ранее

Первый серьёзный скандал с Серёжей Антон, наверное, запомнит навсегда.

Всё происходит из-за банального пустяка, скорее даже, из-за ревности Антона, которая не даёт ему покоя, хотя он давным-давно пообещал себе не вести себя, как доморощенный Отелло, и не устраивать Серёже разборок из-за подобной херни. Тем не менее одно дело — говорить и верить в это и совсем другое — свои обещания исполнять.

Серёжа приходит домой только к двенадцати ночи, немного пьяный, счастливый, с расслабленной улыбкой на губах. И всё бы хорошо, если бы Антон не знал, с кем его благоверный зависал в баре всё это время.

С Димой Сергей знакомится почти сразу, как только они обзаводятся работой в Питере. Он — один из следаков, с виду весь такой приятный и положительный, что не сразу поймешь, какие тараканы водятся в его голове. Антону он почему-то не нравится сразу, но тем не менее ради Серёжи он обещает себе потерпеть и искренне, от всей души терпит, пока не видит, каким взглядом этот лощёный мудозвон смотрит на Лазарева.

Антон такие взгляды знает хорошо: Дима этот — не первый, кто на Серёжу смотрит как на лакомый кусок мяса, но вот только у него отчего-то получается подобраться ближе всех. Серёжа этого, конечно же, не замечает. Он просит Антона не быть дурачиной и не ревновать по пустякам: вроде как Дима — неплохой приятель и им есть, о чём поговорить, но Тошу своего он не променяет ни на что. Этого внушения хватает ещё на пару месяцев, ровно до сегодняшнего дня.

Антон изводит себя до нервного тика, представляя, как этот мудак зажимает Серёжу где-нибудь в туалете, настолько, что в итоге сам начинает искренне в это верить. Он реально хочет ехать туда и вытрясти из обоих душу, уже готовый застать эту парочку сосущейся без каких-либо зазрений совести, но Серёжа сам возвращается домой. И тогда-то Антона срывает.

Он орёт что есть силы и даже бьёт посуду по всем стереотипам ревнивой жёнушки, не слушая никаких доводов Лазарева, — впрочем, того тоже хватает ненадолго, он взрывается, как самодельная бомба, резко и убийственно, кричит в ответ и даже на эмоциях едва не запускает кроссовком Антону прямо по голове. Они цапаются до того момента, пока Антон из тупости своей природной не выкрикивает что-то особенно обидное — сейчас он не помнит даже что, но в ответ Серёжа хлопает дверью и уходит прямо посреди ночи, оставляя Антона одного.

Только тогда он в полной мере осознаёт, что натворил.

Антон хочет самолично разбить голову о стену, потому что, видимо, такая у него карма — портить всё. Серёжа ведь на деле даже не сделал ничего: разве сам Антон не задерживался с коллегами допоздна, едва ли не приползая домой, и то, не своими силами, а с помощью Вани или Димы, любезно доставившими его домой, в руки к Серёже? Лазарев никогда не устраивает истерик, терпеливо укладывает в кровать, а утром готовит завтрак, кидает в стакан с водой аспирин и улыбается так понимающе, вроде как «дурачина ты, Тоша, но всё равно люблю». Жаль вот только, Антон таким благоразумием похвастаться не может. И нет бы объяснить всё по-нормальному, дать понять, что ревнует не потому, что идиот (хотя и поэтому тоже), а потому что любит так, что весь мир меркнет по сравнению с его глазами и улыбкой, но вместо этого сразу начинает с порога орать и кидаться обвинениями.

Что же ты будешь делать, кретин, если Серёжа больше не вернётся сюда никогда?

Эта мысль заставляет Антона болезненно поморщиться и до боли сжать кулаки. Он выкуривает почти целую пачку сигарет и снова накручивает себя до такой степени, что когда открывается входная дверь, он готов на коленях у Серёжи просить прощения, лишь бы тот не уходил больше никогда.

Серёжа, лохматый и взъерошенный, как воробей, грустно улыбается, а в руках его — какой-то совсем небольшой букет цветов. Он улыбается немного грустно и кидает на него взгляд украдкой.

— Просто шёл по улице и думал обо всём этом: вот ушёл я, но легче совсем не стало. Знаю, глупо это и смешно, наверное, но вот, это тебе.

Он кладёт цветы перед Антоном на стол и смотрит, как Антон ошарашенно хлопает глазами, прежде чем сорваться с места и буквально броситься ему на шею.

— Прости меня, Серёж, я, правда, идиот конченый. Гуляй, сколько и с кем хочешь, только, пожалуйста, возвращайся всегда домой.

Серёжа немного привстаёт на носочки, чтобы поцеловать Антона, и в этом поцелуе столько горечи и любви, настоящей, сильной, такой, из-за которой войны начинаются и ради которой не жалко и умереть.

— Больше не буду, честно.

— О чём ты? — хмурясь, переспрашивает Антон.

— Дима тебе не нравится, а я упёрся, как баран, и, если честно, только назло тебе с ним общался, потому что решил вдруг, что весь такой крутой и самостоятельный и никто мне не указ. Но на деле весь всё совсем не так: я от тебя зависим, как наркоман перед дозой, так что прости. И если мне приходится выбирать — он или твоё спокойствие, то я выбираю тебя.

У Антона сердце щемит от этой бесконечной нежности, ему почти больно от того, насколько хорошо, и глаза Серёжи, такие светлые, блестят в этом лунном свете.

— Я ведь не это имел в виду, я доверяю тебе.

— Я знаю, — отвечает Лазарев. — Всё знаю, Тош. Но просто хочу, чтобы ты запомнил: я готов уступать во всём, о чём ты меня попросишь.

Антону с Серёжей просто чертовски повезло. Он не знает, что такого хорошего он сделал в прошлой жизни, чтобы в этой получить от судьбы такой подарок, но он, правда, благодарен, что, несмотря на все его заскоки и тараканы в голове, Серёжа готов принимать его таким, каков Антон есть.

Вообще-то они идеально дополняют друг друга и Антон на сто процентов знает, что Серёжа никогда не смог бы ему изменить, равно как и Антон. Если в мире существуют родственные души, то они определённо друг друга нашли.

***

Утром в участке Антон ожидаемо Арсения игнорирует. Не то чтобы Попов ожидал пламенного воссоединения или хотя бы банального «Как дела?», но, как минимум, Антон не должен делать вид, что Арсения вообще не существует.

Попов долго думал о том, что произошло, — на самом деле, потратил на это целую ночь, так до утра и не сомкнув глаз, и по итогу пришёл к выводу, что ни о чём он, собственно, не жалеет. Антон ему нравится, даже, наверное, немного больше, и то, что чувства его взаимны, Арсений знает почти что наверняка. Они взрослые люди и уже давно не в том возрасте чтобы играть в прятки и строить из себя не пойми что.

Арсений честно пытается понять Антона: в конце концов, он переживает не лучшие времена, но они могли бы справиться, сделали бы это вместе, если бы Шастун хоть на секунду позволил бы себе быть счастливым. Арсений, правда, пытается придумать для него сотни различных оправданий, но в конце концов приходит к выводу, что во всех своих бедах Антон виноват сам.

Неужели, если Серёжи нет рядом, он должен закопать себя рядом с ним? Неужели отталкивать тех, кто пытается стать ближе и искренне хочет ему помочь, — это лучший из вариантов?

Арсений измучивает себя этими вопросами, но в итоге, увидев поутру этот отстранённый взгляд и очередную выстроенную за одну ночь стену, решает для себя, что больше не будет пытаться. Судя по всему, тягаться с Серёжей ему не по силам, даже если этот Серёжа — всего лишь призрак в голове Антона. Может быть, потом, когда Антон поймёт, что жизнь продолжается, и тех, кого с нами нет, рано или поздно просто придётся отпустить… Может быть, тогда, когда Антон наконец-то сможет принять, что Серёжа больше не придёт, ему что-то и светит. Но не сейчас.

Арсения накрывает просто неконтролируемой злостью — на жизнь, на судьбу, на Антона и на Серёжу в том числе. Он так долго бился в закрытую дверь, что теперь, когда она немного, на щёлку, приоткрылась, снова видеть её запертой — то ещё испытание.

Антон на самом деле ожидает от Арсения очередной попытки поговорить — в конце концов, это вполне в его стиле — и он даже заготавливает в ответ пламенную речь, где раскладывает по полочкам, почему всё то, что произошло вчера, — поистине херовая идея. Вот только беда в том, что Арсений на его игнор отвечает взаимностью, и это совсем не то, что Антон от него ожидал. Впрочем, когда это Попов делал то, чего от него ожидают? В этом он весь: никогда не знаешь, куда на этот раз заведёт его неуёмный мозг.

Антон искренне пытается отвлечь себя работой — её, к слову, хватает с головой. Он связывается с собственницей квартиры, чтобы узнать, что и в этом направлении следы Наташи обрываются на корню около двух недель назад, когда она в последний раз оплачивала квартплату.

Всё словно под копирку: хорошая девочка, работала, училась, никаких претензий, чистоплотна и аккуратна, никогда не водила в дом посторонних (судя по всему, о Самойловой эта женщина не знает), да и вообще вся Наташа — просто пример для подражания. Совсем не ровня всем остальным жертвам Линчевателя. Она никогда не брала взяток и, судя по словам знакомых, не совершила ничего такого, за что можно было бы назвать её плохим человеком. Из этого Антон делает логический вывод: Наташа знала того самого парня, к которому ушла Самойлова. Она видела Линчевателя в лицо и была убита просто потому, что стала случайным свидетелем.

Тем не менее китайская тематика, окружающая саму Наташу, покоя Антону не даёт: мысль о том, что именно Наташа свела Самойлову с Линчевателем, так и крутится у него в голове, а затем и на языке. Именно поэтому он даёт распоряжение своей команде копать дальше именно по направлению Китая: кружки, секции, клубы по интересам — всё, что может дать им хоть какую-то зацепку.

Но, несмотря на всё это, не думать об Арсении у него не получается. За день он понимает, насколько сильно успел привыкнуть к его бесконечной болтовне, неуместным шуткам, да и вообще к самому его присутствию в собственной жизни, что сейчас чувствует сгущающуюся вокруг себя пустоту. Возможно, Арсений нужен ему куда больше, чем Антон думал раньше.

Однако одна мысль о Серёже и о том, что он вчера, идиот, чуть не натворил, быстро остужает его пыл и отрезает на корню желание бросить Арсению белый флаг. Может быть, всё это даже к лучшему, им, и правда, не помешает соблюдать некоторую дистанцию. Антон привык быть один, ему никто не нужен, а Попов — просто очередной разбившийся о его непростой быт и характер.

Так проходит примерно пара дней. Они держат негласную дистанцию и перебрасываются лишь парой фраз по работе, подкидывая всем остальным серьёзный повод для размышлений.

Казалось бы, совсем недавно Антон начал потихоньку возвращаться, а теперь снова закрылся от всех в своей неприступной крепости и даже не забыл табличку повесить – «Не подходи! Опасно!».

Ваня изо всех сил пытается понять, что с этими двумя произошло, но в душу не лезет, видит: и так что-то личное и болезненное, поэтому предпочитает наблюдать со стороны.

У Арсения же уже к концу вторых суток просто рвёт крышу. Он не думал, что привязался к Антону настолько, что всего несколько дней без него станут настоящим адом. Арсений не маленький мальчик, но на деле он просто не помнит, был ли он хоть когда-нибудь от кого-то настолько зависим.

Да, он любил Алёну и, возможно, был влюблён пару раз до неё, но ещё никогда его не тянуло к другому человеку магнитом, никогда разлука не была такой болезненной.

На третий день он сдаёт свои позиции, злость сменяется пониманием, а главное — принятием: Антону сейчас нелегко и он, вместо своей идиотской обиды, должен его поддержать.

Он выходит следом за Антоном на курилку, замирая ровно напротив. Антон, облокотившись о стену, жадно затягивается сигаретой, не обращая на Арсения ровным счётом никакого внимания.

— Дашь закурить? — спрашивает Арсений — просто потому, что не знает, с чего начать разговор.

Шастун всё так же молча лезет в карман своих штанов, выуживая оттуда немного помятую пачку, и протягивает Арсению.

— Спасибо, — отвечает Попов, вытаскивая из пачки одну.

Они молчат ещё около тридцати секунд, пока Арсений не осознаёт: сейчас Антон докурит и уйдёт, а он вряд ли решится подойти снова в ближайшее время — ему и так потребовалось хорошенько настучать собственной гордыне по голове.

— Ты так и будешь со мной не разговаривать?

Антон задумчиво смотрит в серое небо и кривит губы в грустной усмешке.

— А тебе так нужно, чтобы я с тобой говорил?

— Конечно, нужно, — честно признаётся Арсений. — Не делай вид, что не понимаешь этого.

Он ведь видит, что Антону тоже чертовски сильно не хватает его.

— Только ли разговоры тебе нужны, Сень?

Арсений невольно морщится от ненавистного коверканья собственного имени, но, как и обычно, этот факт просто игнорирует.

— Нет, не только они, — честно отвечает он, — мне нужно больше, но для начала хватит и того, что ты просто попытаешься дать себе шанс жить дальше.

Он, правда, надеется достучаться до Шастуна, ведь где-то там, за семью дверями — Арсений видел — Антон, который солнечно улыбается и смеётся над его глупыми шутками, который страстно целует и отдаётся весь без остатка, всё ещё жив. И Арсений верит, что его всё ещё можно спасти.

Вот только лицо Антона — каменная маска, и эмоций на нём — ноль. Очередной контрольный в сердце.

Шастун одним движением выкидывает бычок и смотрит на Арсения холодным, пустым взглядом.

— Разговор закончен, — бросает он, прежде чем уйти, в очередной раз оставляя Арсения на пепелище.

Так, наверное, могло бы продолжаться вечно. Этот игнор, убивающий обоих и не дающий никаких шансов хоть что-то изменить.

Наверное, Антон выбирает отличную тактику, вот только Арсению всё это совершенно не нравится. Правда, его мнения не спрашивает никто: есть у Антона такая дурная черта — решать всё сразу за двоих, и Арсению остаётся только этому решению подчиниться.

Все его попытки поговорить проваливаются, даже не начавшись. Антон упёртый, и если уж что-то для себя решил, то переубедить — его задачка со звёздочкой.

Работа немного отвлекает, но по ночам наедине с собственными мыслями всё выходит наружу. Антону снова снятся кошмары и он опять почти что не спит. Да, с Арсением ему было куда легче, но это вовсе не значит, что ради собственного спокойствия он позволит себе поступить с Серёжей так.

Казалось бы, у этой тягомотины нет ни начала ни конца, вот только у судьбы, как обычно, свои планы. В среду Арсения в коридоре нагоняет Нурлан.

По его лицу Арсений сразу замечает, что дело дрянь — за всю свою жизнь Арсений слишком хорошо научился читать людей, так что даже по обычно ничего не выражающему лицу Нурлана он замечает, как сильно тот взволнован.

— Ты не видел Антона? — спрашивает он.

— Что-то произошло?

Он неловко переступает с ноги на ногу, прежде чем продолжить говорить.

— Мне только что позвонили, с Антоном связаться не могут. Нашли тело мужчины, труп изувечен и мало что сохранилось, но блять… — Нурлан на секунду замолкает. — У него Серёгино удостоверение и одет он, как в ориентировке. Может быть, Линчеватель, как обычно, играет с нами, но, может быть…

Арсений чувствует, как сердце на несколько секунд перестаёт стучать в груди и в голове сплошная каша.

— Погоди, ты думаешь, это он?

— Тело не первой свежести, скорее всего, ему уже несколько месяцев. Молодой мужчина. Так что ещё я могу думать? — довольно резко отвечает Нурлан. — И я понятия не имею, как сказать об этом Антону.

Верит ли Арсений в то, что они нашли Серёжу, он не знает, но если это действительно так — что теперь будет с Антоном, как он это переживёт?

Всё это время Антон жил лишь надеждой на то, что где-то там Серёжа всё ещё есть, но что будет, если однажды все его надежды разрушатся, оседая на него жестокой реальностью? Сможет ли он жить хотя бы как раньше? Он ведь сильный, но любого человека можно сломить.

— Ему всё равно придётся рассказать, — отвечает Арсений.

Нурлан согласно кивает головой.

Арсений всё это время почти что ненавидел Серёжу, но сейчас искренне просит у судьбы, лишь бы только это был не он. Пусть уж лучше Антон живёт призрачной надеждой, чем осознает раз и навсегда, что потерял его навечно. В одном Арсений уверен наверняка: он будет рядом, что бы ни произошло.

========== Рядом с тобой ==========

Антон не может оторвать взгляда от вещей, лежащих перед ним в произвольном порядке — он знает историю каждой из них.

Эту белую футболку с забавным принтом они купили пару лет назад, когда просто решили прогуляться по торговому центру: Серёже до того запал в душу этот мультяшный кот, что он просто не смог пройти мимо. Сейчас вещь вся в грязи и крови, отчего у Антона к горлу подкатывает тошнота.

А это джинсы с огромными дырами на коленях — Антону такое не очень нравится, но Серёжа обожал все эти модные штуки вроде оголённых коленок или подворотов, по типу Арсения открывая свои лодыжки. Из светло-голубых эти джинсы стали грязно-синими с бурыми потёками и пятнами.

Вот Серёжины часы, которые Антон подарил ему на годовщину — выложил на это почти весь оклад за пару месяцев, но оно определённо того стоило, ведь он помнит искреннее неподдельное счастье в светло-карих глазах.

И его удостоверение. Они вместе ходили в фотосалон, когда Серёжа делал для него фотографию.

Антон не верит, что видит это всё перед собой.

— Если ты не готов сейчас, мы можем позже. Или, может быть, кто-то другой — например, его родители? — прерывая тишину, осторожно спрашивает Егор.

— Они с нами не общаются, — не узнавая собственного голоса, отвечает Антон. — Всё в порядке. Это его вещи.

Егор в ответ коротко кивает и явно чувствует себя совершенно не в своей тарелке, на автомате что-то чиркая в отчёте. Антону его даже в этот момент искренне жаль: Егор не подписывался на то, чтобы быть с ним рядом именно сейчас.

— Тело сильно изувечено, головы нет, — Егор не смотрит на Антона, но говорить дальше ему приходится себя буквально заставлять.— Стопы, руки — всё сожжено какой-то кислотой, но сохранились некоторые фрагменты татуировок, может быть…

Егор не договаривает, но Антон понимает его и без слов.

— Я понял, — коротко бросает он и подходит ближе к телу, пока что плотно закрытому простынёй.

Если бы у Егора был выбор, он бы никогда не позволил Антону на это смотреть. Серёжа был ему другом, и, даже учитывая многолетнюю практику, Егор едва ли мог сохранить хотя бы крохи самообладания, поэтому он даже представить себе не может, через что сейчас проходит Антон.

— Давай уже, — довольно резко бросает Шастун, потому что ожидание убивает больше всего.

По крайней мере, он так думает, пока Егор не открывает тело — точнее, то, что чудом сохранилось.

Антону бьёт в нос резкий запах, и осознание того, что это — его любимый человек, всё, что от него осталось, заставляет его колени подкоситься. Он с трудом удерживается на ногах. Шастун смотрит на эти окровавленные, изувеченные ошмётки тела, которые когда-то были его солнечным, позитивным Серёжей, будто самолично пытая себя самым изощрённым способом, и совершенно не слышит, что ему говорит Егор.

У Антона в голове пустота, а в сердце — огромная чёрная дыра, засасывающая сингулярностью в себя всё хорошее и светлое, что ещё теплилось в нём призрачной надеждой. Боже, неужели всё закончится именно так?..

Антону не нужно много времени — достаточно одной татуировки, о существовании которой знал только он один — собственные инициалы чуть ниже тазобедренной косточки, и весь мир Антона рушится, разбивается на до и после окончательно.

Егору не нужно ничего говорить — он по глазам Антона видит всё без прикрас, а потому продолжать эту пытку не хочет, просто закрывая тело, пряча это от остекленевших зелёных глаз.

Антон не бьётся в истерике, не рвёт волосы на голове и даже не плачет. В один момент он понимает, что просто умер, — в этот раз по-настоящему, без драматизма и высоких фраз. Просто так бывает, что ты есть, но на самом деле тебя уже нет — только оболочка, тело, которое почему-то продолжает существовать.

— Антон, — зовёт его Егор, — ты как?

Глупый вопрос, конечно, но реакция Шастуна Егора, по меньшей мере, пугает. Лицо его — каменная маска, не выражающая ничего.

— Всё нормально, — словно на автомате отвечает Антон. — Это Серёжино тату, я его узнал. Жду отчёт.

И так же, словно робот, уходит. Егор не знает, стоит ли идти за ним следом, да и что вообще люди говорят в подобных ситуациях — одно ему ясно как божий день: Антона сейчас нельзя оставлять одного.

— Как же так, Серёга, — тяжело вздыхает он, оседая в своём кресле, — как же так?..

Арсений не ожидает увидеть Антона так скоро — он на самом деле вообще не ожидает увидеть его сегодня, а потому буквально вскакивает на ноги, когда тот возвращается в кабинет.

Все голоса в один миг стихают, и взгляды всех присутствующих упираются в Шастуна. Никто ничего не спрашивает — да и что тут спросишь, на самом деле, и Антон, конечно же, тоже молчит.

Впрочем, Арсению много не нужно — он уже научился читать его по лицу, и то, что он видит там сейчас, заставляет собственное сердце сжиматься в груди от сильнейшей боли. Этого не может быть, так просто не должно было произойти!

Арсений головой понимает, что все они, возможно, просто откладывали неизбежное и что рано или поздно этот день всё равно бы настал, но теперь, когда это действительно случилось, он совершенно не знает, что делать, чтобы Антон окончательно не закрылся в себе. Да, он может многое, но, несмотря на это, он далеко не волшебник, и починить разбитое сердце, наверное, совсем не в его силах.

— Мне нужно, чтобы вы прочесали всю информацию о Сергеевой. Копайте землю, делайте, что хотите, но мне нужно знать всех, с кем она имела даже незначительный контакт, — ледяным голосом бросает Антон и утыкается в бумаги по делу, не поднимая ни на кого взгляд.

Никто ничего не говорит — Арсений тоже, но реакция Антона пугает его не на шутку. Было бы куда проще, если бы он не держал все эмоции в себе — Арсений не знает, что всё это только потому, что Антон держится из последних сил, чтобы не сойти с ума.

Так проходит целый день. Антон не идёт домой, даже покурить не отходит, просто сидит за рабочим столом, периодически обзванивая всякие кружки китайского и прочую дребедень. Арсений не видит его слёз, и лицо Антона — непроницаемая каменная стена, а потому, когда всё это заканчивается, он, словно самый настоящий маньяк, тащится за ним.

Антон не знает, зачем идёт домой, не знает, зачем вообще дышит или просто передвигает ногами — он смотрит, но больше не видит ничего. Всё, что имело до этого смысл, рассыпалось, как пыль. Антон бы и рад сигануть с ближайшего моста, но не сейчас. Он должен отмстить, и когда ублюдок попадётся ему, то может не рассчитывать на правосудие — Антон решит всё сам. Даст ему то, что он заслужил.

Антон не хочет думать о том, что пришлось пережить Серёже перед смертью, — все его мысли занимает только одно: он не успел, был недостаточно сообразителен и не пришёл, когда Серёжа больше всего на свете нуждался в нём и его помощи. Ублюдок издевался над ним, мучил, а Антон был далеко, спал в их грёбаной постели, ел, пил кофе и дышал, когда не имел на всё это ровным счётом никаких прав.

Антон хочет просто лежать с бутылкой в руках, уставившись в потолок, и он совершенно не хочет видеть Арсения, в очередной раз появившегося у него на пороге.

— Я не оставлю тебя одного, — упрямо заявляет тот, когда Антон собирается захлопнуть дверь перед самым его носом.

Впрочем, Антону слишком всё равно, чтобы спорить и делать хоть что-то, — он просто оставляет дверь открытой и уходит, чтобы через две минуты Арсений молча уселся рядом. Так и проходит их ночь: они просто молчат, не смыкая глаз. Арсений сидит рядом и задумчиво глядит в окно, пока Антон находится где-то совершенно точно не здесь.

Так проходит почти месяц. Антон работает на износ, копает, ищет, снова и снова загоняя себя в тупик, но не сдаётся, а по ночам они с Арсением просто молчат, с перерывами на беспокойный сон.

Антон не понимает, почему Попов не уходит, зачем тратит своё время и всё ещё пытается отыскать в нём то, что давно умерло, но не прогоняет: с Арсением легче — по крайней мере, он в этом аду не один.

В один из дней Дима вызывает Арсения к себе в кабинет. Он долго молчит, мнётся, неловко переступая с ноги на ногу, прежде чем заговорить.

— Мне кажется, что лучше Антона отстранить от этого дела.

Арсений не может поверить своим ушам. Неужели Дима, и правда, только что это сказал?

— Нет, Вы не можете так с ним поступить.

— Ты не понимаешь. Антон — мой друг, но я не слепой и вижу, что он совершенно не в себе.

Возможно, Антону сейчас приходится нелегко, ведь он почти не говорит, полностью закрылся в себе и никого не пускает ближе, чем уже позволил себе подпустить Арсения, но упрекнуть его не за что — он работает, не жалея себя, и Дима просто не имеет права забирать у него это дело.

— Это Вы ничего не понимаете, кажется. Если зовёте себя его другом, то должны знать, что это дело — всё, ради чего он всё ещё просыпается по утрам. Жизнь отняла у него любимого человека, а Вы хотите отнять у него возможность самолично наказать того, кто разрушил его счастье.

Дима стыдливо опускает глаза. Возможно, у Арсения всё же получилось до него достучаться.

— Приглядывай за ним.

Арсений кивает в ответ. Ему не нужны указания, чтобы быть рядом, — он прекрасно справляется и без чьих-то советов.

А ночью впервые за всё это время Антон наконец-то начинает говорить.

— Когда я его впервые увидел, то совсем ещё пиздюком был. Серёжа был старше меня, это его второе образование. Но тогда я ещё не понимал, что с первого взгляда меня в это гейское болото затянуло, — горько улыбается Антон. — Я долго мучился, не мог понять, что со мной происходит. Почему его глаза такие красивые и почему от его улыбки коротит пиздец как. Мне, правда, понадобилось слишком много времени.

Кто бы только знал, насколько счастлив Арсений наконец-то слышать этого голос.

— Но в итоге ведь всё было не зря? — спрашивает Попов — осторожно, чтобы не спугнуть.

— Ты знаешь, если в жизни мы можем выбирать тех людей, из-за которых по итогу нам будет адски больно, то я сделал правильный выбор. Я ни о чём не жалею.

На следующее утро они вместе едут на кладбище.

Антон не ходил на похороны Серёжи: смотреть и осознавать, что всё это реально, он тогда не мог. Лучше так, подальше от этого, чтобы всё ещё оставалась хоть какая-то призрачная надежда на то, что, возможно, где-то там он ещё жив.

Антон кладёт на сырую землю пару цветов и долго смотрит на дорогое сердцу имя на могильной табличке, пока по щеке катится слеза, теряясь где-то чуть ниже подбородка.

Что ж, по крайней мере, Серёжа у него был, а это куда лучше, чем не знать его никогда.

По дороге домой Антон неожиданно говорит:

— Спасибо тебе, Сень. Правда.

Арсений на секунду отрывается от дороги, чтобы взглянуть на это дорогое сердцу лицо.

— За что?

— Ты не должен был ничего из того, что делал, не должен был, но ты всё равно был рядом, а это многое для меня значит.

Арсений чувствует, как сердце заполошно бьётся в груди и на губах сама по себе расползается глупая улыбка.

— От меня так просто не избавишься, — отвечает он.

Арсений не знает: может быть, это всего лишь блики солнца, но на секунду ему кажется, что на чужих пухлых губах мелькает ответная улыбка.

Двумя годами ранее

Весной, где-то накануне своего дня рождения, Серёжа серьёзно заболевает ангиной.

Вообще-то иммунитет у Лазарева хороший — на памяти Антона болезнь ни разу не сваливала его в постель, а потому в этот раз Антон пугается не на шутку. Когда температура у Серёжи поднимается почти под сорок, он, несмотря на все протесты больного, всё-таки вызывает врача. Тот, к слову, и обозначает всё простым словом «ангина» и выписывает целую кучу лекарств, которые должны поставить Серёжу на ноги буквально за неделю.

Лазарев брыкается для виду, даже на работу собирается идти, но, когда ночью температура снова поднимается и от боли в горле он не может уснуть, — сдаётся, принимая все тяготы и лишения нудного и противного лечения.

Антон, как курица-наседка, готовит постные супчики, заставляет Серёжу пить горячее молоко и следит, чтобы тот чётко принимал лекарства. Серёжа в ответ только закатывает глаза, явно намекая, что Антон перебарщивает со своей гиперопекой.

Антон присаживается рядом на кровать и суёт Серёже в руки чашку с противным, по его мнению, тёплым молоком. На самом деле, Антон тоже ненавидит его до мурашек по спине. Серёжа морщит свой красивый нос, но больше не спорит, соглашаясь с тем, что горло, и правда, стало болеть немного меньше.

— Тебе на работу не пора? — хрипит он, делая маленькие глотки из чашки.

— Я взял выходной, — признаётся Антон.

Да, возможно, он перебарщивает, причём конкретно так, это ведь всего лишь ангина, говорит Серёжа, да и он вовсе не умирает, но оставить его одного Антон не может от слова совсем.

Лазарев закатывает в ответ глаза к потолку и качает головой.

— Дурачина, — делает вывод он, но всё равно улыбается мягко, снеприкрытой нежностью.

— Как чувствуешь себя? Голова не болит? — спрашивает Антон, прикасаясь губами к тёплому лбу, задерживаясь чуть больше положенного.

Серёжа едва ли не мурлычет, как котяра, даже глаза немного прикрывает, отчего длинные ресницы отбрасывают причудливые тени на его лице.

— Когда ты так целуешь, то ничего не болит, — хитро стреляя своими глазами с лисьим прищуром, отвечает он.

Антону нравится, как Серёжа может всего парой фраз разжечь в нём настоящий огонь, — ему ведь даже стараться не приходится, достаточно лишь просто быть самим собой.

Антон забирает у него пустую чашку, ставит её на тумбочку у кровати и быстро запечатывает поцелуем чужие, молочные на вкус губы.

Серёжа вяло сопротивляется и крутит головой.

— Подожди, ненасытный, заболеешь ведь.

Антон хочет сказать, что его зараза не берёт, он же сильный — впрочем, даже если нет, вряд ли он будет хоть о чём-то жалеть, поэтому только отмахивается и снова втягивает Серёжу в страстный поцелуй.

Губы у Серёжи горячие, как и весь он, мягкие и податливые. Шастун скользит языком в чужой рот, встречая на полпути Серёжин, и едва ли не стонет в поцелуй, когда такие же горячие руки забираются ему под футболку, оглаживая спину. У Антона бегут по телу мурашки, и он не остаётся в долгу, запуская свою руку под одеяло, где на Серёже почти ничего нет, только домашние шорты и бельё. Эту преграду Антон преодолевает за пару секунд, смыкая длинные пальцы на члене, который уже в полной боевой готовности — кажется, только и ждёт Антона.

Серёжа стонет полузадушенно в приоткрытый рот Шастуна, когда тот двигает ладонью вверх и вниз, и подаётся ближе, обнимает жарче, целуя куда попадёт.

Серёжа весь такой горячий в его руках, гибкий, плавится, как патока, хмурит тёмные брови и кусает губы, которые Антон зацеловывает следом, срывая с них всё новые и новые стоны.

Антон спускается к шее, оставляя там несколько укусов-поцелуев, и активнее двигает рукой, отчего Серёжа поджимает пальцы на ногах и до боли цепляется пальцами в чужие плечи, не оцарапав их только потому, что ногтей нет.

У Антона у самого стоит до того, что почти больно, но это сейчас не имеет никакого значения: главное — это Серёжа, что, кажется, готов просто расплавиться в его руках. Там, ниже, он буквально горит огнём и течёт, почти как девчонка, — это заводит до дрожи в коленях, Антон хочет опуститься и взять его в рот, но Серёжа не выдерживает: пару раз толкается в руку и изливается прямо в чужую ладонь, растекаясь по кровати.

Антон улыбается, мягко целует в уголок губ тяжело дышащего Серёжу, пробегается пальцами по его опавшему члену, отчего Лазарева заметно потряхивает, и вытирает руку прямо об угол простыни, расслабленно разваливаясь вдоль любимого тела. Ластится, целует плечи и вдыхает запах сладкого шампуня, смешанного с потом.

— Кажется, я отлично пропотел, — восстановив дыхание, наконец-то говорит Серёжа.

Антон тихо смеётся, уткнувшись ему в плечо, и блаженно прикрывает глаза, когда тот запускает пальцы в его волосы, мягко поглаживая по голове.

— Если ты будешь лечить меня так дальше, то я согласен ещё немного поболеть.

— Мне кажется, врач из меня получится отличный — смотри, ты, по-моему, уже не такой горячий, — отвечает Антон, чувствуя, как тело Серёжи понемногу перестаёт обжигать, как печка.

— Ты самый лучший доктор из всех возможных, — говорит Серёжа и громко чмокает Антона в лоб.

Через пару дней, когда Серёжа чувствует себя лучше, с ангиной в кровать сваливается сам Антон.

Лазарев долго смеётся, называет его идиотом, но всё равно готовит супы, заставляет пить тёплое молоко и не забывает пичкать его лекарствами.

У Антона жутко болит горло, ломит всё тело и просто раскалывается голова — честно, он просто ненавидит болеть, но, несмотря на всё это, одно он может сказать точно: он ни о чём не жалеет.

***

Дело замирает на мёртвой точке. Все следы Сергеевой обрываются около двух месяцев назад, а прочёсывание всякой китайской херни не даёт ровным счётом ничего. Более того, Линчеватель отчего-то молчит. За месяц больше ни одного убийства — и, казалось бы, радоваться нужно, вот только Антон знает, что это неспроста, и всё это вовсе не потому, что ублюдок даёт ему время переварить смерть Серёжи. Скорее, задумал что-то и выжидает, чтобы лишний раз истрепать всем нервы.

— Мне кажется, я кое-что нашёл, — говорит Арсений, только-только зайдя в кабинет.

Антон отрывается от бумаг, поднимая взгляд, чтобы столкнуться с этими невозможно синими глазами, которые в последнее время стали для него синонимом спокойствия.

— В группе ходят слухи, что Наташа занималась китайским дополнительно. Вроде как слишком хороша она была по сравнению с остальными.

— Либо, в отличие от остальных, она просто училась, а не пинала хуи, как это принято у студентов, — возражает Нурлан.

— Возможно, и так, но если предположить, что она ходила на дополнительные занятия, то почему никто ничего об этом не знает? Разве это такая тайна? И ещё: где она брала на это деньги, если работала она в колл-центре и ей едва хватало этого на оплату квартиры?

Рассуждает Арсений, как всегда, здраво — Антону нравится это в нём. Он долгое время пытался списать острый ум Попова на простое везение, пока сам себе не признался, что простого везения для этого будет маловато.

Жаль вот только, что это очередной тупик. Сергеева общалась только с Самойловой, и если кто-то мог знать о дополнительных занятиях, то только она.

— Значит, кто-то мог помогать ей бесплатно, — говорит Антон.

Арсений в ответ кивает.

— Может быть, поговорить с преподавателями, они могут что-то знать?

— Я свяжусь с Владом, — обещает Антон, хотя почти что уверен, что Наташа вряд ли стала бы делиться с преподавателем деталями своей частной жизни.

— Я бы потерроризировал ещё студентов, мало ли, что ещё вспомнят, — отвечает Арсений.

— Как посчитаешь нужным, — соглашается Антон.

Арсений в ответ солнечно улыбается и резво убегает, сверкая своими голыми лодыжками.

В последнее время их с Арсением отношения переходят из стадии недодружбы в настоящую привязанность, потому что Антон, правда, ценит то, что Арсений был с ним всё это время и поддерживал, как никто другой.

Арсений не требует ничего взамен: ему достаточно быть для Антона поддержкой и опорой, и он на самом деле рад хотя бы тому, что больше Антон его не отталкивает от себя.

Теперь они много говорят, Антон рассказывает о Серёже, а Попов слушает не перебивая, просто потому что знает: Антону это необходимо.

Вот только одно зависает между ними неразрешённым грузом. Между ними искрит, их тянет друг к другу, Арсений чувствует это и знает наверняка. Но каждый раз, когда Попов подбирается хоть на пару шагов ближе, Антон даёт заднюю, вспоминая о Серёже, которому, если честно, теперь уже, наверное, абсолютно всё равно.

Возможно, это жестоко, но Арсений хочет верить, что теперь у него на самом деле есть шанс, — да и вообще, в любви и на войне все средства хороши, и Арсений знает это, как то, что Земля круглая: Антон предназначен ему судьбой.

— Пойдём в кино, — внезапно даже для самого себя предлагает Попов, когда они гуляют по ночному Питеру.

Теперь они часто прогуливаются перед сном. Погода постепенно из промозгло-холодной становится по-весеннему тёплой, с Финского залива дует южный ветер, и Питер до дрожи прекрасен ночью, горящий миллионами огней.

— Чего? — ошарашенно спрашивает Антон, а его большие глаза становятся ещё больше.

Арсений смеётся открыто и до того заразительно, что Антон просто не может удержать улыбку внутри себя.

— Ну, в кино, там фильм классный вышел, я давно хотел посмотреть.

Антон отрицательно машет головой и тянется в карман за очередной сигаретой: курит он в последнее время в два раза больше.

— Ну нет, я таким не занимаюсь.

— Таким не занимаюсь? — фыркает Арсений. — Я тебя не на свингер-пати зову, так что не выделывайся и просто прими свою судьбу.

Антон понимает, что Арсений упрямый, как осёл, поупрямей его будет, а потому просто соглашается, разрешая этому придурку с вечным пропеллером в заднице затащить его в ближайший кинотеатр.

В такое время в зале почти нет людей. Они занимают места на последнем ряду, на что Антон только закатывает глаза, выказывая этим своё явное отношение ко всему происходящему.

Первые минут десять Антон скучает. Осторожно, чтобы не выдать себя, он поглядывает на по-детски восторженное лицо Арсения рядом и невольно залипает на его длинных кукольных ресницах. В конце концов, сюжет затягивает и его. Антон смотрит с приоткрытым ртом, невольно сжимая длинными пальцами подлокотники в самые напряжённые моменты, и это так странно, ведь он уже сто лет просто не ходил в кино, но почему-то всё это кажется правильным — именно тут и именно с этим человеком.

Антон чувствует, как осторожно соприкасаются их колени и по телу разливается что-то горячее, согревающее изнутри, — ему приятно и совсем не хочется убирать своей ноги. Он едва заметно улыбается, когда замечает, как вроде бы невзначай пальцы Арсения подбираются всё ближе к его руке.

Антону немного смешно, потому что, на самом деле, они ведут себя, как подростки на первом свидании, словно по минному полю ходят, боясь сделать лишний шаг. Антон буквально слышит, как выдыхает Арсений, когда своими пальцами накрывает его, и видит, что Антон не отталкивает, так и замирает, не отрывая взгляд от экрана.

Антону на самом деле в этом моменте чертовски хорошо — не должно быть после всего случившегося, но всё равно хорошо. Арсений заражает его жизнью, даёт ощущение того, что всё не зря, что он не просто так просыпается по утрам, а хотя бы для того, чтобы увидеть эту особенную, по-настоящему притягивающую внимание улыбку.

Они так и сидят до окончания сеанса, соприкасаясь коленями и почти что держась за руки, и Антон почти жалеет, что фильм заканчивается так быстро и разрушает всё волшебство.

***

Антон не хочет расходиться от слова совсем: возвращаться в пустую, одинокую квартиру — для него почти пытка, и он уже готов позвать Арсения к себе сам, когда тот опережает его неожиданным предложением.

— Может, зайдёшь в гости? Ты ведь ещё не был у меня.

Антон забавно хлопает большими глазами, явно обескураженный этим предложением, но быстро берёт себя в руки.

— Эм… Ну почему бы и нет.

Он, правда, не собирался соглашаться, потому что весь сегодняшний вечер можно охарактеризовать как странный с каким-то явным романтическим уклоном, и Антон совсем не уверен, готов ли он к этому на самом деле.

Арсений в ответ снова сияет белозубой улыбкой, будто выиграл миллион.

— Здорово. Тут совсем не далеко.

Квартира у Арсения небольшая, всего пара комнат, косметический ремонт и не так много мебели, словно переехал он сюда не больше месяца назад, а всего несколько дней как, — никаких фотографий, а из личных вещей разве что только книги и куча одежды, что ровными стопочками сложена в шкафу.

Сразу видно, что Арсений, в отличие от Антона, аккуратный, у него дома идеальный порядок, совсем не вровень его захламлённой квартире, где, кажется, сам чёрт ногу сломит. Арсений за этот бардак Антона ругает, но больше ничего в квартире не трогает, явно припоминая их прошлый скандал.

— У тебя уютно, — как-то неловко произносит Антон, переступая с ноги на ногу.

— Я бы сказал, никак, — отвечает Арсений. — Мне здесь нравится, но, знаешь, я пока не полностью прочувствовал это место как дом, куда хочется вернуться.

В этом Антон его прекрасно понимает, пусть и в его случае всё немного наоборот. Раньше его квартира была домом, куда он с радостью спешил после работы, а теперь вот превратилась в какой-то склеп, где скорее хотелось похоронить себя заживо, чем жить вот так.

— Это временно. Поверь мне, Питер влюбляет в себя людей, — отвечает Антон.

Он, правда, полюбил этот город от всей души.

— Дело ведь не в Питере, с ним-то всё, как раз наоборот, очень даже хорошо. Просто не слишком-то я люблю одиночество. Я существо контактное, — усмехается Попов.

— Это я заметил, — фыркает Антон в ответ.

Более контактного человека, чем Арсений, ещё поискать нужно. Ему необходимо быть везде и сразу, а ещё, как он говорит, желательно без остановки и побольше.

— Проходи в зал, я сейчас, — бросает он, скрываясь на кухне.

Антон всё ещё чувствует себя неловко, когда присаживается на небольшой светлый диван. Словно он прыщавый школьник, которого в гости пригласила первая красавица класса, и теперь он совершенно не знает, как себя вести.

Арсений возвращается быстро — с бутылкой вина и бокалами, отчего Антон не может сдержать смешка. До чего же всё это нелепо и глупо!

Арсений, как всегда, грациозно присаживается напротив, наливает вино и протягивает один бокал Антону. Шастун не большой любитель вина, и пить из этих пафосных бокалов не умеет: несмотря на то, что вырос он в семье богатых людей, его воспитала улица, и по-хорошему он вполне может назвать себя обычным быдлом, не обладающим такими же графскими манерами, как Попов.

— За нас, — пафосно предлагает Арсений и делает пару глотков, прикрывая от удовольствия глаза.

Антон опустошает свой бокал до дна, даже не почувствовав вкуса. Зато он хорошо ощущает, как потеют его ладони.

— Глупо это всё, — наконец-то говорит он.

Арсений вопросительно приподнимает брови, на что Антон фыркает и качает головой.

— Сеня, честно скажи, — говорит он, — ты меня что, на свидание сегодня затащил?

Антон видит, как мило у Попова алеют острые скулы и как он опускает свои пушистые ресницы вниз, прикрывая бесстыжие голубые глаза.

— А если я скажу, что да? — неловко произносит он, и Антона будто током от этого шарашит.

По телу бежит табун мурашек, и Антона немного лихорадочно потряхивает. Он наливает себе ещё, залпом осушает ещё один бокал до дна и делает то, что, в общем и целом, должен был сделать уже давно.

Одним резким движением он притягивает Арсения ближе и жадно впивается своими губами в его, слушая, как сдавленный стон пропадает где-то в этом поцелуе.

========== Для кого ты живёшь? ==========

Попов отвечает жадно, с распирающей изнутри страстью, хозяйничает у Антона во рту своим языком, будто и не было секундного замешательства и никакой нерешительности поначалу. И Антону сносит голову напрочь, потому что Арсений в его руках ощущается так правильно, словно он создан специально для того, чтобы Антон целовал его так.

Они отрываются друг от друга всего на несколько секунд, чтобы наполнить лёгкие кислородом, и просто смотрят друг на друга, пропадая в этом волшебном моменте навсегда. У Арсения глаза — будто чистый аквамарин с чёрными, почти затопившими всю радужку зрачками, и он дышит загнанно, тяжело — впрочем, как и сам Антон, — и облизывает зацелованные, покрасневшие губы. Шастун чувствует чужую дрожь, которая пробивает всё тело Арсения, как свою и буквально плавится от ощущений, когда Попов, словно зачарованный, подаётся ближе, стоит только Антону притянуть его к себе.

Он пытается запечатлеть этот миг в памяти, впитывает в себя его образ так, чтобы навсегда: каждую длинную ресницу, каждую родинку и взгляд с поволокой. Он с наслаждением ловит своим ртом чужое дыхание, и это мгновение, наверное, даже лучше, чем самый страстный секс. Просто момент болезненной близости.

Кто бы только знал, как сильно этого не хватало Антону.

У Арсения голова идёт кругом и всё тело горит огнём, словно он только что прыгнул в жерло горящего вулкана. Он хочет Антона до дрожи в коленях, до темноты в глазах, до сладких стонов, слетающих с губ. Всё это кажется таким невозможным — ведь он уже и надеяться перестал, а тут такой подарок сам идёт ему в руки!

— Хочу тебя, — шепчет он, оставляя короткие поцелуи на пухлых губах, — пиздец как хочу.

Антон слегка приподнимает уголки губ в подобии улыбки. Он бы соврал, если бы сказал, что его желание хоть на каплю отличается от того, что готов предложить ему Попов.

Возможно, чуть позже его ещё измучает совесть, но сейчас он просто не может сопротивляться. Между ними так давно искрит, что рано или поздно это должно было вылиться во что-то такое.

— Пойдём в кровать, — просит Антон.

На самом деле, он готов накинуться на Арсения прямо тут, нагнуть его около ближайшей поверхности и хорошенько трахнуть, слушая эти невозможные стоны, срывающиеся с желанных губ, но это было бы слишком даже для них.

Антон следует за Арсением на ватных ногах, пока тот за руку тащит его в сторону спальни, где их приветливо встречает большая мягкая постель, аккуратно заправленная хозяином накануне.

У Антона ладони потеют, когда он толкает Арсения прямо на неё и тот смотрит этим своим невозможным взглядом из-под опущенных ресниц.

Волнение прошибает Арсения насквозь: не то чтобы он новичок в этом деле, но он так долго водил вокруг Шастуна хороводы, что сейчас банально боится сделать что-нибудь не так, что-нибудь, что оттолкнёт Антона от него, и всё придётся начинать с самого начала.

Но Антон, судя по всему, не собирается бежать. Арсений глаз не может отвести от Шастуна, пока он стягивает с себя толстовку и штаны: он худой, но подтянутый, с крепкими руками и широким размахом плеч, и в тусклом свете ночника блестят чёртовы браслеты и кольца, которыми извечно увешан Антон, — так и хочется снять их зубами, ощущая губами его длинные пальцы.

— Какой же ты, сука, красивый, Сеня, — вырывается у Антона раньше, чем эта мысль успевает сформироваться в голове.

Арсений немного смущается, хотя слышал что-то подобное далеко не один раз, но это другое — ведь сейчас перед ним Антон. Эти слова заставляют кровь по венам бежать быстрей, посылая по всему телу волны возбуждения.

У Антона уже стоит — очертания члена прекрасно виднеются через бельё. Арсений мило краснеет, как девица, когда его глаза опускаются ниже.

Антон слишком не церемонится, стягивая с Арсения узкие штаны прямо с бельём, и смотрит как-то пьяно, не стесняясь своих откровенных разглядываний.

Арсений до боли возбуждён, член у него красивый, как и он сам, ровный, с рельефом вен, он лежит у него на животе, пачкая бледную кожу блестящей смазкой. Картина до того соблазнительная, что Антон не может удержаться, опускаясь на колени и проходясь языком по всей длине. Арсений мелодично стонет, прогибается в спине и до треска сжимает простыни руками.

Антон не спешит, дразнит, обдаёт дыханием чувствительную головку и совсем немного касается его губами. Арсения наружу всего выворачивает от каждого касания, но Шастун, судя по всему, решил извести его окончательно.

— Ты издеваешься надо мной? — хнычет Попов, пытаясь поддаться ближе к этому горячему рту.

Антон хитро улыбается, мягко поглаживает Арсения по внутренний стороне бедра и наконец-то берёт в рот ровно наполовину. Арсению кажется, что он слышит себя словно со стороны, когда с его губ срывается совершенно не мужской, высокий стон.

Антон плавно двигается вверх-вниз, иногда спускаясь к поджимающимся яйцам, проходясь по ним языком. Антон старается, с наслаждением слушая эти высокие стоны. Он надеется, что не слишком напирает, но задница у Арсения настолько соблазнительная, что так и хочется побыстрее оказаться внутри.

Антон отстраняется, потому что чувствует: Арсений на грани — ещё немного, и всё закончится невнятной дрочкой и минетом, а у Антона далеко идущие вперёд планы.

— Сука, — шипит Арсений, ёрзая по кровати. Он не помнит, чтобы когда-нибудь ему было настолько хорошо.

Знал бы сам Попов, насколько он красив: с этой растрёпанной чёлкой, красными щеками и горящим взглядом синих глаз. Он совершенно бесстыдно выставляет себя напоказ, раздвинув крепкие ноги и проводя языком по зацелованным губам.

Арсений сам тянется к тумбочке и достаёт оттуда тюбик со смазкой.

— Даже не буду спрашивать, откуда это у тебя.

Арсений усмехается и вкладывает лубрикант в чужие руки. Он не спускает с Антона тяжёлого возбуждённого взгляда, у него всё сводит внизу живота от предвкушения, и каждая секунда промедления тянется как целая вечность.

— Если ты сейчас меня не трахнешь, то я трахну тебя сам, — грозится Попов.

Антон совсем не против исполнить его просьбу как можно скорее. Он на коленях подбирается к Арсению ближе, оглаживая его грудь, задевая пальцами соски. Попова прошибает током от этой незатейливой ласки. Антон пока не знает, но это одно из самых чувствительных мест на его теле — и они твердеют сразу, стоит только Антону бросить на них свой взгляд.

Антон прижимает его к себе, жмётся бёдрами к бёдрам, притираясь своим стояком к его, и жестко целует в шею, оставляя там приметный засос, а после целует в губы со всей своей непонятно откуда взявшейся нежностью. Руки Арсения мягко скользят по его спине, спускаясь ниже, чтобы крепко сжать пальцами упругий зад. С губ Антона срываются первые слабые стоны — прямо в чужие губы.

Шастун спускается руками ниже, кружит пальцем вокруг входа, немного надавливая, но там сухо — Антон почти что забыл про смазку. Он быстро находит тюбик где-то в дебрях постельного белья и наскоро смазывает Арсения и собственные пальцы.

Попов плавится, словно зефир на костре, отдаваясь целиком и полностью в эти умелые руки, утыкается Антону в шею и стонет каждый раз, когда тонкие пальцы проникают глубже. Арсению кажется, что он, как минимум, бахнул пару бутылок крепкого алкоголя — до того его уносит и кружится голова. Удовольствие просто распирает изнутри, особенно когда длинные пальцы находят простату.

— Хватит, давай уже, — хнычет он, вдыхая запах табака, смешанный с потом и чем-то особенным, только Шастуновским.

Сил терпеть больше нет: ему просто до боли необходимо почувствовать Антона внутри себя, до того сильно, что его бьёт лихорадочной дрожью.

Антон медлит, потому что от предстоящей перспективы воздух в горле перехватывает и сердце стучит как сумасшедшее. Задница Арсения — просто произведение искусства, и Антон, правда, горд, что она досталась именно ему.

Арсений в ответ подаётся вперёд, толкается ближе, заставляя Антона шипеть, потому что собственный член уже просто болит.

Он чувствует, как растягивается чужой анус, когда Антон медленно проталкивает головку внутрь: Арсений сжимает его так сладко и словно сам погружает в себя до самого конца, так что у Антона темнеет в глазах и под веками взрываются фейерверки.

Он тяжело дышит куда-то Антону в ухо и до боли впивается пальцами в его плечи, пока тот на несколько секунд просто неподвижно замирает. Нахлынувшее удовольствие словно парализует его, и стоны Арсения он слышит будто через толщу воды. Антон ахает и немного подаётся назад, чтобы толкнуться обратно настойчиво и до упора, вырывая из Арсения хриплые стоны.

Антон трахает его самозабвенно со всей отдачей, слушая стоны и периодически меняя угол проникновения и амплитуду движений. Он действует чисто интуитивно, потому что мозг уходит в далёкое пешее, оставляя только наслаждение. Они словно оказываются в маленьком, только своём собственном мире, куда нет входа никому. Пространство вокруг словно сужается, и Антон знает, что это явный предвестник оргазма. Он хочет продержаться подольше, но у него так давно не было близости, что его едва хватает на несколько глубоких толчков, и он едва успевает вытащить член, кончая прямо на поджарый живот и чувствуя, как Арсений изливается следом за ним.

Антон может сказать наверняка, что это был просто охуительный секс.

Они так и лежат, плотно прижавшись друг к другу, — всего остального мира просто не существует, только они и только друг у друга.

Арсений не знает, что будет дальше и как Антон будет вести себя теперь: в конце концов, это Шастун, и с ним никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Но сейчас его голова пуста: всё, о чём он может думать, — это головокружительный оргазм и Антон, тут, рядом, прямо в его руках.

***

Утром Арсения будит будильник.

Первые лучи весеннего солнца пробиваются в комнату сквозь неплотно задёрнутые шторы, так и норовя попасть прямиком в глаза. Арсений морщится и спросонья нащупывает пальцами пустоту на соседней стороне кровати, отчего мгновенно остатки сна будто рукой снимает. В комнате всё ещё витает едва ощутимый запах табака и секса, напоминая Попову, что Антон ему не приснился и всё действительно произошло, вот только мысль о том, что тот снова сбежал, кошками скребёт прямо по сердцу.

Конечно, Арсений не надеялся, что Антон запрыгнет ему на шею с клятвами в вечной любви, — он вообще не уверен, сможет ли Антон в ближайшие годы открыть своё сердце настолько, чтобы там поместился ещё кто-то, кроме Серёжи, но, по крайней мере, у него была надежда — до того момента, как он проснулся один в своей постели.

Видно, не судьба.

Арсений тяжело вздыхает, потягивается, разминая затёкшие после сна мышцы, и встаёт с кровати, первым делом направляясь на кухню, где его ожидает сюрприз.

Антон смотрит, как серый табачный дым уходит куда-то ввысь, теряясь на пути к небу. На улице сегодня на удивление солнечно: наконец-то в Питере наступает настоящая весна, на деревьях набухают почки и прямо под окнами квартиры Арсения белым зацвела небольшая вишня, невольно притягивая к себе взгляд.

Серёжа так любил весну.

Эта пора года у него ассоциировалась с жизнью: природа просыпалась после зимней спячки, и всё кругом буквально дышало этой жизнью, заставляя верить в лучшее. Серёжа всегда улыбался первому весеннему солнцу, мягко щурился, заглядываясь на синее небо, а ближе к лету у него на носу всегда появлялись едва заметные веснушки, потому что даже солнце не могло удержаться от поцелуев.

Антон должен, но не может смириться с тем, что больше Серёжа никогда не увидит, как в город приходит весна.

И вроде бы ничего не изменилось: солнце всё так же встаёт на востоке и садится на западе, деревья цветут и небо такое же голубое, только вот как странно получается — Антон тут, а Серёжи больше нет. Вот тебе и ирония судьбы.

Возможно, он обманывает сам себя, надеясь на то, что с Арсением у него есть шанс на новую жизнь, может быть, просто накручивает себя, будучи уверенным, что он предаёт Серёжу, но факт в том, что сейчас он здесь, на этой самой кухне, с сигаретой в зубах, и Земля не сошла со своей орбиты, сегодня обычный четверг, как и много других до, — вот только он здесь, а Серёжи всё ещё нет, зато есть Попов, в одном нижнем белье, взъерошенный, как воробей, и с искренним, неподдельным удивлением на красивом лице.

— Ты здесь? — спрашивает он, словно, и правда, не ожидал застать Антона в своей квартире.

— Прости, не знаю, куришь ли ты тут, — отвечает Антон.

Арсений собственным глазам не верит, потому что был уверен почти наверняка — Антон сбежал, но вот он тут, в расстёгнутых джинсах, лохматый и до боли домашний, словно идеально вписывающаяся деталь в интерьер этого дома.

— Забей, — отмахивается Арсений, а чуть погодя всё же признаётся: — Я думал, ты сбежал.

Антон усмехается как-то совсем грустно, одним ловким движением выкидывает бычок в приоткрытую форточку и подходит ближе.

— Хватит уже бегать, набегались, — фыркает он и коротко целует в уголок губ, отчего сердце Арсения пропускает пару ударов. — Я в душ.

Внезапно всё вокруг начинает играть другими красками, словно жизнь вообще началась с чистого листа, и Антон, так идеально вплетающийся в жизнь Арсения, — прямое тому доказательство.

Теперь Попов, и правда, верит в то, что дальше они смогут пробовать вместе, начать всё так, как пожелают сами, ведь Антон прав: слишком долго они убегали от друг друга, точнее, Антон бежал от него. Арсений не позволит ему быть одному, потому что вместе они обязательно справятся, что бы ни произошло.

Шестью годами ранее

Впервые это происходит с ними ещё в Москве. На тот момент они только начинают встречаться по-настоящему, и держать свои чувства в узде ой как непросто — может быть, поэтому они привлекают к себе слишком много ненужного внимания, напрочь забывая, в какой стране они живут. Это нормально, когда ты влюблён до того, что трясутся коленки.

И кажется, это ведь Москва, большой мегаполис, где, наверное, почти каждый третий — гей или, на крайний случай, бисексуал. Вот только от этого более толерантной столица не стала, и людям, проявляющим свои чувства слишком живо, здесь приходится уметь себя защитить.

К счастью, они с Серёжей это умеют, вот только осадок всё равно остаётся. Будучи натуралом всю свою сознательную жизнь, Антон впервые сталкивается с этим едким «пидор» и прочими словами явно не самого приятного содержания. На деле Серёже хватает всего пары ударов, чтобы разогнать зарвавшихся малолеток, — Антон даже сделать ничего не успевает, равно как и отойти от этой не самой приятной сцены.

— Ну ты чего? Не загоняйся так, — просит Серёжа и словно назло всем снова берёт руки Антона в свои.

По большей части, людям, конечно, всё равно: в этом городе вообще всем друг на друга наплевать, и они идут мимо, даже не обращая внимания на двух парней. У всех есть дела куда поважнее. И любопытными москвичей уж точно не назовёшь.

— Думаешь, мы делаем что-то неправильное? Плохое? — растерянно спрашивает Антон.

Его кризис ориентации ещё не прошёл до конца, и он благодарен Серёже за то, что тот настолько терпелив по отношению к нему.

— Что за бред? Думаешь, любить тебя — плохо? — с мягкой, понимающей улыбкой отвечает вопросом на вопрос Сергей.

Антон правильного ответа не знает: он вообще не знает многого, что положено знать парню в его возрасте. Серёжа старше, оттого, наверное, мудрее, и не загоняется по всякой ерунде. Серёжа видел мир за пределами своей зоны комфорта, его родители не ограждали его от жизни и научили самостоятельно принимать важные решения, в отличие от Антона, за которого все решения принимал отец.

— Я не знаю, правда, не знаю. Всю жизнь нам внушают, что такая любовь — совсем не то, чего ждут от нас родители и общество.

— Ну, ты ведь живёшь не для общества — ты живёшь в первую очередь для себя, — возражает Серёжа.

И кажется, логики в его словах хоть отбавляй, только одно Антону всё ещё не понятно.

— Тогда какого чёрта они просто не могут оставить нас в покое? Я ведь не доёбываюсь до чужого человека только потому, что его баба жирная, к примеру. Мол, найди себе кого похудей.

Пример, наверное, не самый лучший, но Серёжа смеётся, отчего у Антона на душе становится немного теплее.

— Просто люди привыкли жить в своём ограниченном мире, где есть «правильно» и «неправильно», и всё, что выходит за эти рамки, заставляет их агрессировать. Они сами живут по правилам и хотят навязать их другим. Это нормально для недалёких людей.

Антон и сам долгое время загонял себя в рамки, жил так, как посчитает нужным отец, он и навязал ему почти всё в его жизни. Серёжа был первым выбором, который Антон сделал сам.

— Не парься, солнце, однажды всё быдло сдохнет, — усмехается Лазарев, пробегаясь пальцами по светло-русым волосам Антона.

— Я не жалею, что выбрал тебя, правда, — отвечает Шастун.

Чувства просто переполняют его, бьются через край, грозясь затопить всё вокруг. Думал ли Антон когда-нибудь, что сможет полюбить так сильно, что все другие просто перестанут для него существовать?

Антону нет дела до того, что скажет его отец, когда узнает, нет дела до этих недалёких быдлонов, готовых окрестить их кем угодно, — всё это, по сути, не имеет никакого значения, если рядом с ним будет Серёжа.

Да, возможно, общество ещё не до конца готово их принять, и им ещё не раз в жизни придётся услышать в свой адрес кучу нелестных слов — скорее всего, это даже далеко не первая их драка, но на деле значит ли это хоть что-то, когда ты смотришь на человека и всё внутри замирает от любви к нему? Антон совершенно не романтик, но ради Серёжи он вполне готов меняться, потому что рядом с ним хочется становиться лучше — Серёжа и сам делает его таким.

Однажды он действительно в полной мере научится понимать, что мнение остальных — лишь их субъективный взгляд на этот мир. Однажды он научится не обращать внимания на выкрики в спину и больше не станет принимать всё настолько близко к сердцу.

Однажды, когда он станет немного старше и мудрее — ну, а пока Антон только учится жить с этими чувствами, и одно он может сказать наверняка: ему нравится и он счастлив.

***

В этот раз с Владом они встречаются на нейтральной территории — в небольшой кафешке, где раньше они любили посидеть с Серёжей за чашкой кофе или за чем покрепче. Тут они отметили свою последнюю годовщину, и, если честно, Антону становится немного не по себе, когда Влад выбирает именно это место.

Антон приходит немного раньше, занимает привычный столик у окна и заказывает себе крепкий американо, чтобы скоротать время в ожидании. Он всё ещё не может в полной мере сосредоточиться на работе: на губах отпечатались чужие поцелуи, словно напрочь стирая с тела Антона все следы Серёжи, и это заставляет совесть безжалостно прогрызать внутри него ноющую дыру. Имел ли он право заводить отношения с Арсением, когда ещё месяц назад был уверен, что Серёжа обязательно вернётся?

Впрочем, долго поразмышлять у него, к счастью, не выходит — запыхавшийся Влад появляется на пороге и, сразу заприметив Антона, идёт к нему.

Они улыбаются друг другу печальной, вымученной улыбкой — Влад был одним из первых, кому Антон позвонил, ведь он, как никто другой, заслуживал знать, что Серёжу всё-таки нашли. Точнее, то, что от Серёжи осталось.

— Привет, — здоровается он, усаживаясь напротив.— Как ты?

Антон понятия не имеет, как ответить на этот вопрос. Он не знает, как он: в последнее время ему на себя стало просто всё равно, он просто просыпается утром и делает свою работу, потому что так надо. единственное, что не даёт ему подохнуть, — это Арс, но об этом Шастун, конечно же, никому не говорит.

— Бывало и лучше, — отвечает Антон, чтобы хоть как-то развеять затянувшуюся паузу.

— Серёжа любил это место, — неожиданно вспоминает Влад. — Говорил, что здесь лучшие блинчики со шпинатом во всём Питере.

Антон зеркалит грустную улыбку на чужих губах.

— И лучший латте во вселенной.

— Я всё ещё не могу поверить, что его действительно больше нет.

Это не та тема, на которую Антон хотел бы сейчас поговорить, но он понимает, что присваивать это горе только себе он просто не имеет права. Влад любил Серёжу и сейчас, наверное, тоже переживает не самые лучшие времена.

— Знаешь, иногда я всё ещё набираю его номер. Только беда не в том, что я делаю это раз за разом, а в том, что я всё ещё жду, что вот сейчас он обязательно мне ответит, — признаётся Антон.

Влад в ответ понимающе кивает.

— Помню, в школе он мечтал стать звездой, — смеётся он, — выступал на каждом школьном концерте и даже как-то занял первое место на конкурсе.

— Серёжа замечательно поёт.

Влад его не поправляет: когда-нибудь Антон обязательно научится говорить о нём в прошедшем времени. Может быть, не сегодня и даже не завтра, но однажды он проснётся и поймёт: Серёжи больше нет.

— Мне страшно, что однажды я забуду его лицо. Люди говорят, что так обычно происходит с течением времени. Я не хочу его забывать.

Антона, правда, пугает, что однажды он проснётся и не вспомнит, какого цвета были глаза Серёжи или какими были узоры родинок на его спине, не вспомнит интонации его голоса и лисий прищур, взъерошенную чёлку и роскошную улыбку.

— Не забудешь. Серёжа всегда говорил, что ты — его родственная душа, а родственные души друг друга не забывают, даже спустя годы.

Антон благодарен Владу за эти слова — ему важно было услышать это прямо сейчас.

Они молчат несколько минут, думая о своём, но в то же время об одном и том же, прежде чем Антон наконец-то вспоминает о цели этой встречи и возвращается к делам.

— Я понимаю, что этот разговор у нас уже был, но ты в этом деле — наша последняя надежда, судя по всему. Все концы ведут к Наташе Сергеевой. Может, ты вспомнишь хоть что-то, это нам очень поможет.

— Антох, я бы и рад, ты ведь знаешь, но что с меня толку — я её видел исключительно на парах и общался только в рамках предмета.

Антон на многое, на самом деле, не надеется, он просто прорабатывает любые версии — хоть что-то, что поможет немного понять, как именно Наташа была связана с Линчевателем.

— Ты не замечал… Возможно, она стала лучше учиться, подтянулась в последнее время?

Влад тяжело вздыхает и устало трёт переносицу.

— Она всегда была старательной, выполняла задания в срок. Ей не всё давалось, но возможно, — он замолкает на несколько секунд, — возможно, в последнее время язык, и правда, стал даваться ей куда проще.

— У нас есть подозрения, что она брала дополнительные занятия. Может быть, ты знаешь, кто мог давать их студентам? — цепляется за эту ниточку Антон.

— Тох, да кто угодно мог, даже я. Откуда мне знать.

Он понимает, что пытать Влада не имеет смысла, но что-то внутри него подсказывает ему додавить до конца — он словно чувствует, что тот что-то скрывает от него.

— Блять, Владос, я прошу тебя, подумай очень хорошо: может быть, тебе всё же есть, что мне рассказать?

Антон буквально видит, как внутри него борются ангел и демон, словно он, правда, хочет что-то сказать, но не уверен в правильности своих действий.

— Ладно, — сдаётся Влад, — есть кое-что, но это не очень красиво с преподавательской стороны и даже с человеческой, если честно.

— Сейчас всё это совершенно неважно, если это поможет выйти на убийцу Серёжи. Ты должен мне рассказать, — настаивает Антон.

— Студенты любят сплетничать и не всегда обращают внимание на присутствие преподов вблизи. Впрочем, преподы и сами не прочь языками почесать. Есть у нас такой студент — Виктор Зотов, на красный диплом идёт, один из лучших, одним словом. И в последнее время он вроде как стал проявлять к Наташе интерес.

— Ты имеешь в виду романтический? — уточняет Антон.

Влад кивает в ответ.

— Пару раз даже перед парами цветы дарил, и вроде как студенты мои языками чесали, что это он Наташку поднатаскал по китайскому.

— Говоришь, китайский хорошо знает?

— Иногда мне даже кажется, что лучше меня, — невесело улыбается Влад. — Только, Тох, ты ведь понимаешь, что это совсем ничего не значит?

Антон понимает, что, по сути, общение с Наташей вовсе не делает пацана Линчевателем, но, по крайней мере, теперь у них есть хоть кто-то, кто был Наташе близок.

— Как сказать. Теперь я могу хотя бы его допросить.

— Кажется, я сделал глупость, — усмехается Влад.

— Нет, наоборот, ты очень мне помог. По гроб жизни тебе должен. Спасибо. Вообще за всё.

Если бы не Влад, в своё время дело вообще бы не сдвинулось с мёртвой точки.

— Брось, — фыркает он, — это не то, за что стоит благодарить.

— Я побегу, мне пора. Встретимся как-нибудь, — бросает Антон, одним глотком допивая свой кофе.

— Не сомневаюсь, — усмехается Влад, напоследок махая рукой.

***

Ночью они с Арсением лежат в его постели абсолютно голые и уставшие. Антон курит прямо в комнате, наблюдая, как сизые струйки дыма собираются под потолком.

Попов пальцами чертит у Антона на руке какие-то замысловатые символы и явно витает где-то далеко в своих фантазиях с лёгкой улыбкой на тонких губах. Антону такой Арсений жуть как нравится: откровенно затраханный, расслабленный и умиротворённый, он не пытается бежать куда-то сломя голову и молчит уже больше двух минут, необычно спокойный.

— Завтра нужно будет наведаться в гости к Зотову, — говорит Шастун, нарушая затянувшуюся тишину.

— Он так и не ответил?

Может быть, пацан этот слишком подозрительный и не берёт трубку на звонки с левых номеров, а может быть, знает что-то и не хочет впутывать себя в ненужные разбирательства. Конечно, Антон почти уверен в первом, но так просто упускать эту ниточку он не намерен.

— Нет, но ребята пробили для меня его адрес. Пойдёшь со мной?

Антон заметил странную закономерность: Арсений приносит ему удачу.

— Спрашиваешь ещё. Конечно, пойду. Вот только странно всё это. Все вокруг твердят, что Наташа с мальчиками как будто вообще не водилась, а тут непонятно откуда этот Зотов вылез.

— Может быть, Влад ошибся. Ты ведь понимаешь, что он не обязан за кем-то следить, но даже если это всего лишьпредположение, то проверить его стоит, — настаивает Антон.

— Как скажешь, — улыбается Попов, — может, это и выведет нас куда-то.

Антону очень хотелось бы в это верить.

Утром они просыпаются почти одновременно, опаздывают, но не отказывают себе в удовольствии перепихнуться вдвоём в одной тесной душевой кабине, а после завтракают на скорую руку приготовленным омлетом, потому что без завтрака Арсений отказывается куда-то выпускать Шастуна. И всё это так похоже на нормальную жизнь, что Антон невольно зависает на несколько секунд — ему стыдно, больно и противоречиво хорошо. Так много чувств, что просто сводят его с ума.

По нужному адресу они приезжают буквально за полчаса.

Обычный спальный район, ничего примечательного, типичные питерские многоэтажки.

Они с Антоном заходят в захламлённую парадную и поднимаются на второй этаж, подходя к нужной двери.

— Что, если он в универе? — спрашивает Попов.

Антон недовольно фыркает.

— Слушай, я ведь не полный кретин! В деканате сказали, что он уже вторую неделю на парах не появляется.

Арсений пожимает плечами и начинает звонить в дверь, не получая ровным счётом никакого ответа.

— Может, всё же нет дома?

Возможно, это просто чуйка, но Антон буквально знает, что уходить сейчас нельзя: что-то тут абсолютно точно не чисто. Он громко колотит в двери.

— Виктор Зотов, это полиция. Открывайте, или мы будем вынуждены выломать дверь.

Конечно же, ничего ломать они не будут, за это по головке их никто не погладит — у них ведь даже ордера на обыск нет, но Антон хорошо знает подростков, вскормленных идиотскими сериалами про ментов, где полиция эпично выламывает двери и запросто делает то, за что в реальности уже давно получила бы по шее.

— Послушай, не факт… — начинает Арсений, но Антон перебивает его на полуслове.

— Тише, ты слышишь? — он подходит ближе к двери, потому что звуки становятся весьма характерными. — Твою же мать, окно!

Антон не знает, как они успевают среагировать, — может быть, им просто везёт, но на улицу они выбегают ровно в тот момент, когда горе-беглец выпрыгивает прямо на газон буквально им в руки.

Пацан смотрит на них огромными глазами, но, к счастью, больше не пытается бежать: утренний кросс — это последнее, что нужно Антону этим утром.

— Гражданин Зотов, Вы обязаны пройти с нами, — бросает Антон, прежде чем схватить неудавшегося беглеца под белы ручки и запихать в машину.

Кажется, в этот раз чуйка Антона не подвела. Или это просто Арсений, как обычно, приносит удачу? Одно ясно: если этот придурок пытался бежать, значит, ему явно есть что рассказать.

========== Ходить по кругу ==========

— Если ты планируешь играть в молчанку и дальше, то знай: мне ничего не стоит закрыть тебя в обезьянник на пятнадцать суток — может быть, там у тебя появится время подумать над своим поведением, — устало вздыхает Антон.

В комнате допроса они проводят уже около часа, и всё, что ему удаётся услышать от Зотова — это пара абсолютно бестолковых фраз.

— Я уже сказал, что ничего не знаю, — тупо повторяет одно и то же пацан.

Антон бы и рад послать его куда подальше и закрыть в КПЗ, ведь особым терпением он не отличается, но в этом деле он просто не имеет права идти на поводу у своих эмоций. Стукнуть его чем-нибудь, может? Обычно это быстро возвращает память таким вот фруктам.

— Скажи ещё, что Сергееву знать не знал и в глаза не видел.

— Мы учились вместе, больше мне сказать нечего.

— Да-а? А у меня вот другая информация, — громче, чем хотелось, бросает Антон.

Каждый раз одно и то же: стоит ему только на шаг приблизиться к ответу, всё зависает на мёртвой точке, равно, как и в этот раз.

— Ну, бегала она за мной, но что с того? Это что, преступление?! — взрывается Зотов.

— Только мне вот почему-то поведали, что это ты клинья к ней подбивал.

Парень тяжело вздыхает и смотрит на Антона исподлобья тяжёлым, хмурым взглядом.

— Вас дезинформировали.

— Сомневаюсь. Мне кажется, что ты тут мне на уши вешаешь. Невиновные не бегут и в окна от полиции не прыгают.

— А мне проблемы с ментами не нужны. От вас ведь ничего хорошего ждать не приходится, — дерзко бросает парень.

Антон, если честно, серьёзно устал от всей этой вакханалии. Он решает пойти другим путём.

— Послушай, парень, если ты боишься, если Линчеватель тебя как-то запугал, то не стоит, мы сможем тебя защитить. Только помоги нам посадить этого урода. Расскажи, если что-то знаешь.

Антон старается по-хорошему: в конце концов, Наташа что-то знала и была убита не просто так. Что, если с Зотовым так же? Только вот парень в один миг меняется в лице, и усмешка его становится какой-то совсем не доброй.

— Вы ничерта не знаете, и Линчевателя вам не поймать.

Это кардинально меняет ход дела.

— Что ты имеешь в виду? — всё так же осторожно интересуется Антон.

— Он всегда на несколько шагов впереди, и вы это знаете. А эта сука сама заслужила всё то, что с ней произошло. Как Вам такой поворот?

Антон не рассчитывал, что, задержав этого придурка, по итогу он получит такой результат. Выходит, Зотов связан с Линчевателем напрямую?

— Разве Наташа была плохим человеком и заслужила смерти? Мне казалось, Линчеватель не убивает просто так, иначе чем он отличается от обычного убийцы?

— Наташа не понимала. Она была глупой сучкой, которая слишком много трепала своим языком. Линчеватель ничего не делает просто так, или скажете, он не прав, когда наказывает зажравшихся на чужом горе мразей?

Зотов, судя по всему, в Линчевателе видит едва ли не мессию.

— Может быть. Я согласен, чиновники иногда совершенно оторваны от простых людей, и в чём-то он, конечно же, прав. Но Наташа и Дарья… Разве заслужили они смерти, причём такой?

Антон пытается хоть немного разбудить совесть этого пацана. Возможно, он потерян ещё не до конца, возможно, тогда они смогут подобраться к Линчевателю так близко, как никогда раньше.

— Думаете, я идиот? Я понимаю, что вы делаете, но хочу вас разочаровать. Мне плевать на этих девок, как и на всех остальных. Каждый из них заслужил смерти. Можете бить меня, или что ещё вы там делаете обычно, но от меня вы не узнаете ничего.

Антон кривит губы в хмурой улыбке.

— Ты слишком мало о нас знаешь. Никто не будет тебя бить, но, поверь мне, рано или поздно ты всё расскажешь. Ты думаешь, что Линчеватель принимает тебя за равного? Суть в том, что ты — его шестёрка, и от того, чтобы оказаться на месте Наташи, тебя отделяет лишь то, что ты ещё можешь быть ему полезным.

— По крайней мере, в отличие от вас, он делает этот мир лучше, — бросает Зотов, смеряя Антона надменным взглядом.

Что ж, по крайней мере, что бы этот засранец ни думал о себе, он всего лишь подросток, и сломать такого будет не самой сложной задачей. Антону нужно лишь время и правильный подход.

— Закройте его в камеру, — бросает Шастун, прежде чем покинуть комнату допроса.

Теперь ему хотя бы становится ясно, каким боком Наташа была связана с Линчевателем. Зотов — лишь пешка в его игре, но теперь у них есть за что зацепиться. И это радует, как никогда.

— Зотов знает этого ублюдка, — говорит Антон, как только входит в кабинет.

— Теперь понятно, почему он начал драпать прямо через окно, — фыркает Арсений.

— Думаешь, он связывался с ним лично? — спрашивает Ваня.

— Судя по его пламенной речи — да. Линчеватель имел на него большое влияние.

— Но ты ведь понимаешь, что мы не можем держать его у себя вечно? У нас никаких доказательств, и рано или поздно нам придётся его отпустить, — резонно замечает Нурлан.

Мелкий засранец не признает свою вину, а улик у них ровным счётом ноль — только невнятные слова Влада, которые, возможно, он даже не повторит под присягой.

— Я дожму его. В конце концов, на деле он всего лишь зазнавшийся пиздюк. Явно переоценивший свою значимость в этом мире.

Арсений кивает головой. В Антона он верит как ни в кого другого.

Четырьмя годами ранее

Лето в этом году по-настоящему жаркое, особенно тут, на черноморском побережье. Южное солнце припекает голову, а лёгкий тёплый ветерок разносит повсюду яркий запах моря, заставляя вдыхать полной грудью, смешивая этот привкус жары с блаженной прохладой. Антон не бывал в Крыму с самого детства, ведь когда доходы отца стали расти, их отдых проходил в основном намного дальше необъятной Родины, так что он уже успел подзабыть, насколько красивым может быть полуостров.

На самом деле, он хотел поехать куда-нибудь на лазурные берега Италии, поваляться у бассейна с коктейлем в руках, чтобы всё включено и желательно без экскурсий. Серёжа думал о Таиланде, где можно полазать по экзотическим местам и попробовать не менее экзотическую кухню, но переезд потребовал слишком много средств, и зарплата полицейского диктовала свои правила. Антону приходится привыкать к новой жизни, где экономия становилась вполне обычной вещью, и поэтому в свой первый отпуск они отправились к Чёрному морю. Впрочем, на деле Антону всё равно: главное — вместе, а там хоть и в соседнее село поехать.

На Ай-Петри они поднимаются по канатке, но Серёже не сидится на месте — он уговаривает Антона подняться на самый вверх, куда идти приходится только пешком. Именно в этот момент Антон, как никогда, чётко понимает, что сигареты — зло. Он даже десяти метров пройти не успевает, прежде чем начинает задыхаться, как старик. Ещё и чёртова жара: ему кажется, что он успел умыться в своём поту.

— Антон Андреевич, Вам явно пора завязывать с курением, — освещая всё вокруг своей белозубой улыбкой, говорит Серёжа.

Кожа у него успела покрыться загаром, превращаясь в молочно-шоколадную, а тёмные волоски на кончиках ресниц забавно выгорели, но Серёжа всё равно просто до боли в глазах красивый, так идеально вписывающийся в этот южный колорит. Не то что Антон, типичный московский вампир, кожа которого от загара становится красной, а после слезает клочьями, словно он змея, решившая сбросить шкурку при смене сезонов.

— Активный отдых рассчитан не для меня, — честно признаётся Антон.

Не то чтобы он в плохой форме — в конце концов, время от времени им на работе приходится сдавать экзамены и совсем запускать себя нельзя, но горы… Чёрт, Антон их, правда, ненавидит.

— Давай поднимайся, не будь ленивой задницей, тут осталось-то всего ничего!

Антон с явным недоверием смотрит на крутой и просто бесконечный подъём, куда, словно кидая камень в его огород, резво поднимается пожилая пара, пока он умирает прямо на ближайшем камне.

— Иногда я не понимаю, почему шило в заднице у тебя, а страдать приходится мне.

Серёжа в ответ смеётся и тянет его за руку, помогая подняться. Антон, пыхтя, как старик, всё же медленно, но уверенно взбирается наверх.

— Боже, а ведь ещё вниз спускаться, — как старый дед, бурчит он себе под нос.

Серёжина ладонь так и норовит выскользнуть из потных рук, но он не отпускает, стойко продолжая буквально тянуть Антона выше.

— Сейчас скину тебя вниз, и покатишься, как колобок, — угрожает Сергей, но серьёзным не выглядит от слова совсем.

Улыбка почти не сходит с его губ. Серёже, правда, подошло бы жить здесь, на юге, среди таких же улыбчивых людей. Возможно, если бы они не были так влюблены в Питер, то смогли бы спокойно остаться где-нибудь, где всегда тепло. Крым разительно отличается от дождливого Питера — местные говорят, что солнце здесь почти круглый год и весна тут наступает рано, так же, как и в сентябре люди всё ещё купаются в море — бархатный сезон.

Говорят, это лучшее время года, чтобы побывать в этих местах. К счастью или к сожалению, отпуск у них выпадает на июль, самый жаркий месяц, хотя крымчане искренне смеются: ведь невыносимая жара начинается ещё в мае, после первых весенних дождей.

— Ты точно хочешь меня убить, — тяжело вздыхает Антон, поглядывая перед собой в надежде наконец-то увидеть окончание этого бесконечного пути.

— Поверь мне, Тош: когда ты окажешься наверху, то поймёшь, что всё это трудное восхождение было не зря, — обещает Серёжа.

Антону хотелось бы в это верить. Впрочем, он ведь не поэт и не художник, красот ему хватало и так, когда их поднимали по канатной дороге.

Тем не менее, стоит им подняться на вершину, Антон на самом деле понимает, как он был не прав. С одной стороны прямо перед ними раскинулась Ялта, а с другой открывается вид на небольшой Симеиз. Море переливается бирюзово-аквамариновым и, кажется, уходит в самое небо. Вокруг только вода, горы и бесконечные леса.

— Смотри, гора Кошка, — завороженно говорит Серёжа, притираясь к Антону вплотную.

— Почему «Кошка»?

Серёжа тяжело вздыхает и качает головой.

— Ну, разве не понятно, похожа она на кошку. Вот голова, — он тычет пальцем прямо перед собой, — а там туловище.

Антон никакой кошки там не видит. Красиво конечно, но, видимо, с фантазией у него полный ноль.

— А это тогда страус? — фыркает он, указывая на скалу, уходящую прямо в море.

— Почему страус-то? — с любопытством спрашивает Серёжа, не отрывая глаз от видов.

— Ну, вот шея и вот клюв.

Серёжа смеётся и, оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что никому до них нет дела, быстро целует Антона в уголок губ.

— Дурачина ты, конечно.

Антон смеётся, продолжая нести всякий бред, от которого Серёжа тоже не может удержаться от смеха.

Тут, на вершине, и правда, невероятно красиво — дух замирает. На самом деле, Антон хотел бы остаться тут с Серёжей только вдвоём, но вся эта красота меркнет по сравнению с солнечной улыбкой, блестящими от счастья глазами и лучиками-морщинками в их уголках. Антон смотрит на Серёжу на фоне бескрайнего моря и понимает, что вот оно, произведение искусства куда красивее, чем любой художник мог бы нарисовать. У Антона сердце щемит от нежности, и этот момент он бы хотел отложить в свою копилку памяти навсегда, чтобы холодными питерскими зимами вспоминать море, горы, леса и Серёжу тут, кажется, на самой вершине мира.

***

Арсению у Антона некомфортно. Дело не в том, что его квартира как-то кардинально отличается от жилья самого Попова, а в том, что здесь он чувствует себя совершенно чужим. Словно он какой-то преступник, ворвавшийся в жизнь посторонних людей.

Проводить дни и ночи в квартире Арсения становится чем-то привычным, потому что там они оба только вдвоём, наедине друг с другом, а тут Антон даже на кровать его не пускает, словно он любовница, оказавшаяся тут по чистой случайности. И всё вокруг давит на него, буквально сводя с ума.

В коридоре его встречает Серёжина обувь, его куртки и пара шарфов, небрежно брошенных на комоде. На кухне его ждёт Серёжина чашка, вернувшаяся на место немым напоминанием, что именно он сидел тут, по утрам выпивая свой кофе. В спальне, куда они почти не заходят, в шкафу ровными стопочками лежат его вещи, на прикроватной тумбочке — пара наушников и книга с закладкой на тридцать шестой странице: Арсений знает, слишком часто это бросается в глаза. Но всё это — ещё ничего по сравнению с кучей фотографий, с которых Серёжа смотрит на него с усмешкой, словно говоря: это мой дом, мой мужчина, а ты — лишь временная замена, потому что любит он всё равно только меня. И самое ужасное то, что Серёжа прав абсолютно во всём, и чувствовать себя утешающим призом Арсению просто невыносимо больно.

Они трахаются прямо в зале на неразложенном диване, под пристальным взглядом светло-карих глаз, наблюдающих за ними с комода, а после Антон курит, даже не удосужившись открыть окно.

Арсению хорошо бы помалкивать и не требовать от Антона больше, чем тот может ему дать, но смириться он не может. Собственные чувства к Шастуну уже давно переросли отметку простой симпатии, стоило его поцеловать в первый раз.

— Тош, скажи мне, только честно… Тебе комфортно находиться здесь? — решая зайти издалека, спрашивает Арсений.

Антон хмурит светлые брови, продолжая перебирать волосы Арсения своими длинными пальцами.

— В зале?

— Вообще, в квартире, — уточняет Попов.

Антон тяжело вздыхает и на пару секунд прикрывает глаза.

— Ты ведь знаешь, что нет. К чему эти вопросы?

Арсений, конечно же, знает, что Антон ненавидит возвращаться домой, но сама мысль о том, что будь тут Серёжа, всё было бы иначе, сводит Арсения с ума. Сегодня они тут только потому, что Антону нужно было взять хотя бы какие-нибудь вещи, потому что заявиться в участок в шмотках Попова он позволить себе не может.

— Просто, мне кажется, всё это из-за того, что ты превратил эту квартиру в музей.

Антон непонимающе смотрит в ответ, хлопая своими светлыми ресницами.

— В музей имени Серёжи, — поясняет Попов.

Ему не нужно ничего говорить — достаточно видеть, как лицо Антона в один момент меняется и весь он словно закрывается внутри себя.

— Это его дом, — коротко бросает Шастун, ощетинившись, как дикий кот. Словно не он буквально десять минут назад самозабвенно втрахивал его в этот диван.

— Я ведь не спорю, но, Тош, его больше нет. А все эти вещи… они словно ждут его домой.

Арсений старается слишком не напирать — знает, что для Антона эта тема больная, что говорить о Серёже в таком ракурсе он не любит, но, несмотря на это, его безмолвная тень словно постоянно стоит между ними, и терпеть это просто нет сил.

— Не лезь куда не нужно, Сень. Тебя это не касается.

Эти слова бьют прямиком в сердце.

— Меня не касается? — взрывается Арсений. — Тогда что между нами? Просто перепихон без обязательств?

— Ты ведь знаешь, что это не так, — шикает Антон. — Не начинай истерику, прошу тебя!

Арсений даже на ноги подлетает, не в силах больше держать всё в себе.

— Да как ты не понимаешь! Я чувствую себя дешёвой потаскухой, с которой спят только потому, что любимый парень уехал в командировку! Я знаю, что он не вернётся, но всё здесь буквально кричит о том, что его всё ещё ждут.

И Серёжа этот всё смотрит на него с фотографий и Антона обнимает, так по-собственнически, потому что где-то в душе Антон всё ещё беспрекословно его.

— И что? — срываясь на крик, отвечает Антон. — Что ты предлагаешь мне сделать? Выбросить его вещи и сжечь фото, сделать вид, что его не было в моей жизни никогда? Этого ты от меня ждёшь?!

Арсений не хотел доводить всё до скандала: он, правда, не скандалист и совершенно не королева драмы, как многие думают о нём.

— Нет, — мягко говорит он. — Я просто хочу, чтобы его было немного меньше между нами. Я не прошу избавляться от этих вещей, я прошу всего лишь убрать их. Даже не фото — хотя бы те, что лежат в коридоре. Ты даже в спальню меня не пускаешь: оно и ясно, я ведь не Серёжа, чтобы лежать на его кровати… Он умер, Антон, пойми же ты это, наконец.

Антон сжимает дотлевшую сигарету прямо рукой и смотрит так, словно готов ударить Арсения, хорошенько так, перечеркнув этим нахрен всё, чего они успели вдвоём достичь.

— Заткнись. Прекрати всё это. Ты знал, на что идёшь, и я тебя не заставлял быть рядом.

Арсению кажется, что сердце его вырвали из груди и растоптали прямо на его глазах.

— Ты ведь всё ещё любишь его?

Вопрос скорее риторический.

— Конечно, — выкрикивает Антон, разбивая всё до конца. — Конечно же, блять, я люблю его!

Арсений молча одевается и так же молча идёт к двери, мстительно пихая ногой чёртовы кроссовки, стоящие на пороге.

— Значит, оставайся жить с призраком, если тебе от этого станет легче, — бросает он, прежде чем хлопнуть дверью.

Антон понимает, что натворил, совершенно не сразу: для этого ему нужны полпачки сигарет, пара стаканов коньяка и несколько сот ругательств в сторону Попова. И до него начинает постепенно доходить: Арсений этого не заслужил.

Выходит, именно Антон в их отношениях — токсичный человек, но правда в том, что отказаться от Серёжи он всё ещё не может. Ему по-настоящему хорошо с Арсом — он живой, улыбчивый, болтливый, он приносит смысл в серые будни Антона, с ним хорошо просто трепать языком и с ним просто охренительно трахаться.

Таких, как Арсений, в мире больше нет — в этом Антон уверен, — и оттого Шастун чувствует себя особенным, ведь, несмотря на все заёбы в его голове, Арсений выбрал его. Он сделал шаг навстречу, тогда как Антон только и делает, что продолжает шагать от него назад. И продолжаться вечно это совершенно точно не может.

Антон знает, что Арсений прав, — он прав абсолютно во всём, и Шастун на самом деле не может двигаться дальше. Он застрял в том самом дне, когда Серёжа не вернулся домой, и всё в его квартире продолжает ждать, несмотря на то, что дни неумолимо бегут вперёд и больше Серёжа никогда не наденет свои кроссовки и не выпьет кофе из чёртовой кружки, Серёжа никогда не дочитает книгу и больше не ляжет в эту кровать. Серёжи просто больше нет, и всё, что осталось у Антона, — это вещи, которые на деле не значат ровным счётом ничего.

Он встаёт с дивана, достаёт из шкафа коробку, которая осталась ещё с переезда, и идёт в коридор. Антон не плачет — слёз больше не осталось, но на душе кошки раздирают всё в клочья, когда в коробку отправляются куртки, шарфы и кроссовки и коридор вдруг в один миг становится пустым. Антон убирает коробку подальше в шкаф и думает, что смог бы убрать и всё остальное, но только не сейчас. По крайней мере, он сделал шаг, а это уже дорогого стоит.

Он набирает номер Арсения раз за разом, но натыкается только на короткие гудки.

Попов же в это время находит ближайший бар. Идти домой, где всё теперь пропиталось Антоном, он не хочет, равно как и думать об Антоне, прокручивая в голове эту идиотскую ссору, о которой он уже успел пожалеть. Если бы не собственная гордость и обида, съедающая изнутри, уже давно приполз бы с извинениями — тем не менее, вместо этого он выбирает алкоголь.

Арсений в одиночку оприходует целую бутылку бабского мартини, которое он, мать вашу, просто любит, и даже выкуривает пару сигарет, ведя мысленный диалог с Серёжей, которого даже не знал никогда.

— Отпусти его, — просит Арсений в пустоту, но Серёжа в ответ только улыбается своей этой очаровательной улыбкой и молчит, словно упрекая Арсения за собственную глупость.

Боже, он ведь совершенно точно не был плохим человеком, и сам он — полный моральный урод, раз продолжает его так откровенно ненавидеть, но Попов не может больше так.

Может быть, Серёжа не был идеальным, но что-то подсказывает Арсу, что он был явно получше его, — по крайней мере, не стал бы соревноваться с тем, кого давно нет.

Если честно, Арсений никогда даже не думал, что однажды его соперником за чьё-то сердце станет призрак. До чего же нелепо, грустно и смешно!

Попов прекрасно помнит, что ничего хорошего после полуночи не происходит, — к тому же, он пьян и совершенно точно не в себе. Лучшим вариантом было бы пойти домой, но Антон продолжает ему звонить, а собственное глупое сердце бьётся в три раза быстрее в глупой надежде на то, что Антону не всё равно, что он тоже скучает и что их отношения — не простой фарс, подвязанный на сексе. Даже от мысли о подобном Арсения выворачивает наизнанку.

Ему бы пойти домой и хорошенько проспаться, но ноги ведут его к Антону — в общем и целом, как всегда.

Антон выдыхает с облегчением, когда открывает дверь и видит, что на его пороге стоит в хлам бухой Арсений. Он лохматый, щёки его раскраснелись и теперь горят румянцем, он держится за дверной косяк, чтобы не упасть, и выглядит до трогательного милым и родным, что Антон не может сдержать мягкой улыбки, которая сама по себе расползается на его губах.

— Я просто хотел тебе сказать, что ты не прав, — едва ворочая языком, говорит Арсений. — Я ведь влюбился в тебя, как идиот последний, и вообще это со мной в первый раз так, чтобы торкало настолько. Никогда такого не было. Только вот тебя не торкает совсем.

Он сморит своими голубыми глазами, кажется, в самую душу, и лицо у него такое, будто сейчас расплачется. Антон затаскивает его в дом.

— Идиот ты, Сеня, — тяжело вздыхает он и мягко целует в самый уголок губ, вдыхая яркий запах перегара.

Антон снимает с него куртку и вешает на крючок. Это странно, когда тут больше нет Серёжиной одежды, но куртка Арсения смотрится тут так правильно, словно и должна была быть тут всегда.

— Скажи мне, только честно… Я нужен тебе? Не просто чтобы служить в качестве утешения и свободных ушей, а просто потому, что, правда, нужен, весь? — продолжает лепетать Попов.

— Посмотри вокруг, — в ответ просит Антон.

Арсений забавно хмурится, щурит свои голубые глаза и ошарашенно хлопает длинными ресницами.

— Ты убрал? — он словно сам своим глазам не верит.

Антон в ответ кивает.

— Не всё, только коридор. Но я хотел сказать, что ты прав, — Антон замолкает на несколько секунд, пытаясь сформулировать мысль. — Я эгоист, и я очень благодарен тебе за терпение и прошу его ещё немного. Возможно, я пока что не готов попрощаться с ним, но я готов попытаться ради тебя.

Антону кажется, что у Арсения, и правда, глаза блестят, когда он буквально пьяно кидается ему на шею, запечатывая на губах Антона крепкий благодарный поцелуй.

— Этого достаточно, — шепчет Арсений прямо в чужие губы.

Постепенно поцелуй становится более страстным, и Арсений уже вовсю блуждает руками у Антона под футболкой, пока пьяно едва ли не валится наземь. Шастун не может сдержать искреннего смеха.

— Идём-ка спать, герой-любовник, — говорит он, помогая Арсению добраться до кровати, и даже сам укладывает его — в первый раз на ту самую кровать, что когда-то они с Серёжей купили для себя.

На удивление, Арсений на ней смотрится гармонично, равно как и его куртка в коридоре.

— Тош, ты прости меня, — просит он, наверное, уже сквозь сон.

— Спи давай, — фыркает Шастун, прижимая к себе родное тело и прикрывая глаза.

Антон забыл, как это — спать на этой кровати не одному, но, если честно, ему это определённо нравится. Впервые за долгое время он чувствует себя нужным и счастливым.

***

Утром на работу они уже привычно едут вместе. Антон не забывает заехать в «Старбакс», где Арсений покупает им два кофе, и всю дорогу сияет счастливой улыбкой, привычно подпевая всякой радийной попсе. Антон расслабленно улыбается, и, кажется, это утро можно назвать просто замечательным, если бы не одно весомое «но»: в участке их ждёт настоящий переполох.

Антон долго не может поймать никого из группы, все снуют туда-сюда, и даже Дима, словно неуловимый призрак, никак не желает попадаться на глаза. К счастью, Антон наконец-то вылавливает Лёшу — точнее, тот сам находит его.

— Тох, у меня плохие новости, — сразу же сообщает он.

Антон внутренне напрягается, буквально кожей ощущая, что дело дрянь Арсений немой статуей замирает рядом.

— Что произошло? — спрашивает Шастун, стараясь не выдавать своего беспокойства.

— Зотов ночью вскрылся прямо в камере.

Антон не может поверить своим ушам.

— Как это вообще произошло?

— Я не знаю. Видно, как-то умудрился пронести перочинный нож. Дежурный, как обычно, дрых без задних ног, утром проснулся — а там сюрприз. Весь отдел на ушах.

Иногда тупость и халатность собственных коллег просто выводит Антона из себя. Впрочем, и его вина в этом тоже есть.

— Думаю, тебе есть на что там посмотреть, — добавляет Лёха.

— И на что я должен там смотреть? — фыркает Антон.

— Он оставил кое-что. Типа послание. Эпично, я бы сказал.

Они вместе идут к КПЗ, где столпилось, наверное, пол-отдела. Антон с трудом пробивается к камере, чтобы увидеть стену, на которой кровью написано всего несколько витиеватых слов.

«Скоро конец игры».

— И что всё это значит? — спрашивает Дима. Он взвинчен и напряжён — оно и понятно, за труп в отделе ему придётся написать с десяток отписок, не считая того, с каким удовольствием его трахнут сверху.

— Я не знаю, — честно признаётся Антон.

В один момент его накрывает полнейшей безысходностью, ведь в очередной раз Линчеватель его обыграл.

Антону не стоило отпускать Зотова, не стоило играть в непонятные игры — он должен был дожать его до конца сразу!

И что по итогу: теперь у него есть труп и очередное послание от этого урода.

Кажется, они так и будут бесконечно бродить по кругу.

========== Право выбора ==========

Арсений буквально вынуждает Антона на фоне всей этой неразберихи взять выходной, который, по его мнению, Шастуну сейчас просто необходим. После того как нашли тело Зотова, история приобрела ещё более запутанный характер: осталось непонятным, как, например, могли не заметить перочинный нож у него в кармане и что, если кто-то просто передал его? Значит ли это, что среди своих может быть человек Линчевателя, или причиной была лишь невнимательность и обычная халатность?

Вопросов по итогу появилось слишком много, и в одном только Арсений был уверен наверняка: Линчеватель продолжает свои игры с Антоном. И чем это всё закончится, предположить страшно, потому что дело, и правда, приобрело слишком личный характер.

В один из дней Арсений решается задать давно мучивший его вопрос:

— Ты не думал, что знаком с Линчевателем лично?

— С чего такие выводы? — нахмурился тогда Антон, на несколько секунд оторвавшись от очередного изучения бумаг из дела.

— Просто всё это как-то слишком лично, и всё вокруг тебя. Что, если это затевалось не просто так?

— Линчеватель убивал задолго до того, как я взял это дело на себя. Думаю, ему просто нравится привлекать к себе внимание и выбивать меня из колеи. Он не хочет быть пойманным.

На самом деле, в последнем Арсений почему-то стал сильно сомневаться. Возможно, пока что это было лишь ничем не подкреплённое предчувствие чего-то нехорошего — именно тогда он и решает ненадолго оставить Антона только для себя, ведь что чувствует: это необходимо им обоим.

На улице уже давно потеплело. Капризное питерское солнце наконец-то начало греть, а не просто служить в качестве подсветки, и Попов, не слишком много думая, тащит Антона к Финскому заливу, где он уже не раз бывал один, стоило только приехать в Питер.

Арсению тут до дрожи в коленках нравится, а Антон просто старается не вспоминать Серёжу — тут они с ним бывали часто, ведь Лазарев тоже любил это место.

Они садятся почти у самого берега, и вдруг Попов достаёт припасённую бутылку вина, которое Антон, к слову сказать, не слишком-то и любит. Но ради Арсения он молчит, просто принимая с благодарностью всё, что тот пытается для него сделать. В последнее время Шастун, правда, научился быть благодарным прежде всего судьбе за то, что в это тяжёлое время, когда казалось, что всё кончено, она послала ему именно этого человека, который научил, что жить надеждой на лучшее далеко не так плохо, как могло бы показаться на первый взгляд.

— Люблю это место. Нечасто выдаётся в этой суматохе выкроить немного времени только для себя, — завороженно говорит Арсений, не сводя с Антона пристального взгляда своих невозможных голубых глаз.

— Серёже тоже тут нравилось, — Антон учится говорить о нём без разрывающей изнутри боли при каждом воспоминании. — Знаешь, вы ведь с ним чем-то похожи.

Арсений улыбается, искренне, без фальши и ненужной театральности. Он тоже учится — например, слушать о Серёже без ревности, потому что это последнее, чем он мог бы отплатить Антону за то, что тот подпустил его ближе всех.

— Чем? — интересуется он, отпивая немного из пластикового стакана.

— Он тоже любил жизнь, — отвечает Антон, уставившись перед собой на бескрайний горизонт. — Радовался каждому дню, встречал трудности с улыбкой и никогда не сдавался, даже если дело казалось безнадёжным.

— Он был замечательным человеком, я уверен, — осторожно накрывая чужие пальцы своей ладонью, отвечает Арсений.

— Лучшим, — с грустной улыбкой на губах говорит Антон. — Но знаешь, ты тоже замечательный. Просто хочу, чтобы ты это знал.

У Попова сердце вскачь пускается от одних только этих слов: он едва ли может осознать, возможно ли полюбить Антона ещё больше, или это просто он такой вот идиот?

— Я рад, что ты со мной. Всё это время. Что ты не сдавался и буквально свалился мне на голову. Я не знаю, что делал бы без тебя. Я ведь совершенно точно не подарок, и, возможно, Серёжа так и будет немой тенью стоять за моей спиной, но ты всё равно остаёшься рядом, и я, правда, это ценю.

Антон не представляет, как в этом огромном мире он смог найти этот луч солнца, который так легко и непринуждённо осветил ему путь. Арсений верит, что это судьба.

Вечером Попов ведёт Антона в свой любимый бар, где они съедают целую тарелку острых крылышек и по-глупому мешают пиво с вином. Возможно, наутро у Антона разболится голова, но это последнее, что волнует его в этот вечер.

Ночь они, как обычно, проводят вместе, и Арсений пытается всеми силами заглушить своё гадкое плохое предчувствие неизбежного, ведь послание Линчевателя не выходит у него из головы ни на секунду.

«Скоро конец игры» — что всё это может значить?

Шестью годами ранее

На первое свидание Шастун везёт Серёжу на Воробьёвы горы, когда на город уже спускаются сумерки и солнце медленно закатывается за горизонт.

Антон совершенно не романтик и не знает, каким должно быть идеальное свидание: он не слишком-то запаривался обычно, предпочитая банально сводить Иру в дорогой ресторан, даже не озаботившись букетом цветов. Впрочем, девушке куда больше было интересно его положение, чем сам Антон со своими откровенно не слишком джентльменскими замашками, но для Серёжи Шастуну всегда хотелось сделать что-то особенное, будь то кофе в постель или обычная прогулка, которую Антон до последнего боится назвать настоящим свиданием.

На смотровой сегодня совсем немного людей, и Шастун искренне радуется, что с Серёжей они смогут побыть только вдвоём. Никаких ресторанов с надоедливыми официантами и пялящимися на двоих мужчин людей.

— Выходит, у нас свидание? — хитро стреляя глазами, интересуется Серёжа.

Он вдыхает полной грудью по-вечернему прохладный воздух и присаживается на капот.

— Ты ведь не против? — настороженно спрашивает Антон.

— Не будь дураком, — смеётся Серёжа. — Просто не ожидал от тебя.

— Да ну, думаешь, я совсем деревянный во всех этих романтических штуках? — фыркает Антон немного обиженно.

— Нет, мне просто радостно, что твой кризис ориентации проходит куда быстрей, чем я думал, — усмехается Лазарев.

Если честно, Антон и сам ожидал, что принять себя в новом амплуа ему будет куда сложнее, но, как оказалось, ему достаточно просто быть с Серёжей, чтобы не мучиться своей внезапной голубизной и не запаривать себя ненужными вопросами к мирозданию. Он готов называть себя кем угодно, лишь бы просто видеть улыбку на чужих губах, которые так приятно целовать.

— Ну так что, будет вино и романтическая музыка?

Антон снова фыркает в ответ и достаёт из машины пару чашек латте из ближайшей кофейни.

— Я ведь за рулём вообще-то. Так что обойдёмся кофе — а что до музыки, я бы лучше послушал, как поёшь ты.

— О нет, я точно не собираюсь петь здесь. Не хочу лишних зрителей, — смеётся Лазарев.

Антон обожает Серёжин голос едва ли не больше его самого.

— Я ведь и не прошу делать это тут. Споёшь мне дома, когда будем одни.

— Уверен, что это то, чем мы будем заниматься по приходу домой? — прищуривается Серёжа, растягивая губы в дьявольской улыбке.

— Извращенец, — усмехается Антон, пихая Серёжу в плечо.

Москва постепенно погружается в темноту, и миллионы огней загораются, кажется, прямо под их ногами.

— Мне тут нравится. Сразу понимаешь, какой ты маленький по сравнению с этим бесконечным городом, — мечтательно говорит Антон, рассматривая бесконечные огни мегаполиса.

— Если честно, я не очень люблю Москву. Думаю, что не стал бы по ней скучать, — признаётся Серёжа.

— Почему? Ты ведь тут родился и вырос.

Антон много путешествовал, но всегда привык возвращаться в этот огромный, вечно бегущий куда-то город.

— Именно потому, что в этом бескрайнем водовороте людей и машин ты просто теряешь себя.

— И что, даже не стал бы скучать по мне? — с детской обидой в голосе спрашивает Шастун.

— Глупый ты, конечно, Тош, — говорит Серёжа, подвигаясь ближе и делясь своим теплом. — Куда же я без тебя теперь? Так-то мне всё равно — хоть Зимбабве, лишь бы ты вот так вот, под боком.

Антону просто до дрожи в коленях сейчас хочется поцеловать Серёжу. Он взгляда от него отвести не может: в этих огнях ночного города он по-особенному красив. У них под ногами почти весь город, а над головой — огромная луна в небе, но всё это меркнет по сравнению с ним.

— В комнате, полной искусства, я бы всё равно смотрел на тебя, — невольно вспоминает Антон брошенную кем-то из девочек фразу.

Серёжа снова смеётся и мягко переплетает их пальцы.

— А говоришь, что далёк от романтики.

— Это ты на меня так влияешь, — отвечает Антон.

— Что ж, я рад, что пробуждаю в тебе только лучшие качества.

Ветер немного треплет лохматую чёлку Серёжи и забирается под футболку, но Антону всё равно тепло так, как никогда не было раньше.

— Знаешь, надеюсь, однажды я смогу свободно целовать тебя вот так вот на улице, — говорит Антон.

— Что мешает тебе сейчас?

— Мы ведь всё ещё в России.

Серёжа в ответ только закатывает глаза и сам втягивает Антона в быстрый, но чувственный поцелуй.

— А мы никому не скажем, — улыбается он, отстраняясь.

Антон Серёжиной храбрости и непосредственности может только позавидовать. Сам он, хоть и срать хотел на чужое мнение, всё равно такой отвагой не отличается. Со временем он обязательно научится, но пока так свободно выражать себя на людях он откровенно ссыт. Он безмерно благодарен Серёже за то, что он так легко разбивает все его страхи, показывая, что всё, что по-настоящему имеет значение, — это они сами.

— Ты делаешь меня лучше, — признаётся Антон.

Серёжа в ответ отрицательно мотает головой.

— Ты и есть самый лучший. По крайней мере, для меня.

Антон пока не знает, что впереди их ждёт ещё много трудностей, которые им предстоит преодолеть, ведь жизнь не фабрика по исполнению желаний и не все готовы так просто принять то, что происходит между ними. Но всё это на самом деле не так важно, потому что они есть друг у друга, а остальное — лишь временные трудности.

***

— Я много думал в последнее время и заметил одну закономерность. Все последние убийства так или иначе связаны с университетом, — говорит Антон, когда наутро они собираются в участке, чтобы продумать дальнейшую линию действий.

Всё это закручивается в странный узел вокруг одного места — сначала Дарья, потом её отец, дальше — Наташа, и под конец всей истории — самоубийство Зотова, который явно тоже подвязан с университетом.

— Возможно, раньше вы об этом не задумывались в таком ключе, но я покопался и тоже заметил кое-что. Год назад был убит сын именитого олигарха в местных кругах — Андрей Сапрыкин. Он учился в этом же университете, как и ещё одна предыдущая жертва, Николь Ильина. Я подумал: что, если не родители выводили Линчевателя на детей, а наоборот — всё начиналось как раз с их отпрысков?

Антон ненавидит себя за то, что раньше не обратил внимания на эту мелочь. Если говорить откровенно, о жертвах годичной давности он успел позабыть после того, как пропал Серёжа. Возможно, он, и правда, перестал мыслить хладнокровно, когда дело приобрело настолько личный оттенок.

— А ведь действительно: слишком много жертв в одном месте. Мы искали в кругу родителей, но так и не пришли к кругу детей, — соглашается Ваня.

— Мне нужны все дела за прошедший год, — чуть погодя распоряжается Антон. — Что-то подсказывает мне, что это не все жертвы, на которых нам стоит обратить внимание.

— Если ты не против, я бы съездил в универ — потолковать с преподавателями, — просит Арсений.

— Лучше дождись меня, поедем вместе, — отвечает Антон.

— У тебя и так достаточно работы, как и у всех остальных. А это не займёт много времени: я просто хочу поспрашивать их о студентах и понять, что к чему.

Отчего-то отпускать Арсения Шастуну совершенно не хочется, но он решает уступить, так как полагаться насобственные заскоки глупо, а информация им, и правда, нужна.

— Ладно. Только не задерживайся, ты нужен здесь, — сдаётся Антон.

Попов счастливо сияет своей невозможной улыбкой и шутливо отдаёт честь.

— Не успеете заметить моего отсутствия, товарищ майор.

Антон пытается скрыть улыбку за папкой в своих руках, но у него получается откровенно плохо, потому что улыбаются даже его глаза.

Стоит Арсению закрыть за собой дверь, как они снова погружаются в работу.

Шастун поднимает все дела за всё время своего расследования и немного раньше, когда Линчеватель только начал орудовать на улицах, и буквально открывает себе глаза на некоторые вещи, которые из-за собственных переживаний он просто упустил. Почти в девяноста процентах случаев всё действительно начиналось с детей. Не все из них учились в этом же университете, но, если посудить, все так или иначе были связаны с студенческой тусовкой, и, выходит, каждый из них, возможно, знал Линчевателя в лицо и подпустил его к себе ближе, даже не думая, чем это может закончиться.

— Блять, всё это время мы шли по ложному следу, — едва ли не читая мысли Антона, говорит Нурлан. — Кому могут доверять люди как себе? От кого они не ждут ничего плохого? Это не скорая и не доставка еды. Это — преподаватели.

Шастун должен был подумать об этом сразу, но история с Серёжей просто сбила его с толку — слишком явно он выбивался из всей этой цепочки.

— Он забирал студентов, потому что они не ждали от него беды. А после через детей он находил выход к родителям, поэтому они сами открывали ему двери и шли к нему на контакт, — добавляет Нурлан.

— Кафедра китайского, — безэмоционально озвучивает свою догадку Антон.

— Она самая, — тяжело вздыхает Нурлан.

Но кто мог справиться с Серёжей? Он бы ни за что не подпустил к себе незнакомца, и, более того, он умел себя защитить! Серёжа не имел никаких контактов с преподавателями, разве что…

— Твою мать… — на выдохе произносит Антон, ведь даже сам до конца не может поверить в свою теорию.

Именно в этот момент его телефон разрывается трелью, а на дисплее высвечивается имя Арсения. Антон хватает трубку почти сразу, чтобы остановить Арса, но вместо его голоса слышит совершенно чужой, немного исковерканный, но теперь всё равно узнаваемый.

— Привет, Антон. Думаю, вы уже догадались, в какую сторону нужно копать. Впрочем, без меня вы бы вряд ли додумались своими куриными мозгами. Хочешь, расскажу забавную историю? Тебе понравится, даю слово. Игра почти закончена — интересно только одно: сможешь ли ты спасти своего нового любовника, успеешь ли?

И несколько коротких гудков. У Антона телефон из ослабевших пальцев падает, он поверить не может в то, что всё это повторяется снова, в то, что всё это время он был таким идиотом и не замечал очевидных вещей.

— Антон, что случилось? — уже не в первый раз, пытаясь докричаться до Шастуна, спрашивает Ваня.

— У него Арсений, — это всё, на что хватает Антона, прежде чем он срывается с места. — Одна группа — в университет, вторая — со мной. Линчеватель — это Влад Топалов.

На несколько секунд все замирают в немом шоке, не зная, что делать дальше.

— Какого чёрта вы стоите? Бегом! — кричит Антон, буквально вылетая из кабинета.

Ему хватает несколько минут, чтобы собрать оперативную группу и выехать по знакомому адресу. Подумать только: всё это время Антон знал, где Линчеватель живёт, как он выглядит и, более того, поддерживал с ним тесную связь!

За всей этой неразберихой и своей зацикленностью на Серёже он не заметил главного: дело было личным с самого начала. Линчеватель слишком много знал о нём и о его действиях, он всегда был на несколько шагов впереди, он был тем, кому Серёжа на все сто доверял, кого мог подпустить ближе к себе, кому Антон доверял сам, глупо и безоговорочно. Шастун не должен был быть таким беспечным, ведь, чёрт возьми, это было так очевидно! Влад убивал буквально у него под носом, пока Антон сам выкладывал ему всю нужную информацию и упивался собственным горем.

Всё это время он был рядом и, кажется, даже не планировал бежать. Антон не мог поверить в происходящее: он сам допустил всё это, и теперь Арсений в его руках. И он, чёрт возьми, не может позволить себе потерять ещё и его!

Он не церемонится и чужую дверь сносит просто с петель. Шастун ожидает увидеть всё что угодно, но точно не Влада, спокойно попивающего чаёк за столом.

***

Влад улыбается, когда видит его, но впервые за всё время Антон видит его настоящее лицо, и в этой улыбке больше нет того всепоглощающего сочувствия и понимания, которое Шастун там видел всегда. Влад открывается перед ним совершенно другим человеком.

— Где Арсений? — первым делом бросает Антон, наступая на Влада угрожающей поступью.

— Подожди, Тош. Что же ты так быстро, может, чаю для начала выпьем? — издевательски тянет тот. — Я, кстати, рад, что ты наконец-то догадался. В последнее время всё это стало слишком скучным.

— Где Арсений? И лучше тебе сейчас ответить на мой вопрос.

Влад тяжело вздыхает и отставляет чашку в сторону.

— А вот мне кажется, что тебе лучше играть по моим правилам. Иначе кто знает, что может случиться с твоим новым голубоглазым увлечением… Быстро ты, однако, Серёжу забыл. А ведь как себя в грудь бил и обещал любить вечно!

Антон до боли сжимает кулаки.

— Ладно, не злись ты так. Лучше присядь, поболтаем.

Антон бы и рад пристрелить ублюдка прямо на месте, а ещё лучше — придушить его собственными руками, чтобы видеть, как медленно из него уходит жизнь, чтобы смотреть ему в глаза в этот момент, но, увы, козырные карты не у него в рукаве. Антону в очередной раз приходится играть по чужим правилам, и поэтому он присаживается напротив.

— А ты ведь почти вышел на меня тогда, полгода назад. Забрать в тот момент у тебя Серёжу было отличным планом.

— Зачем тебе всё это? Влад, я не понимаю.

Они ведь были с Серёжей друзьями, он ведь дорожил им, Антон знает наверняка. Влад никогда не был плохим человеком — по крайней мере, Антон думал так до сегодняшнего дня.

— А сам не понимаешь? — фыркает Топалов. — Разве моя сестра заслуживала смерти, или, может быть, она была недостаточно хороша для правосудия? Если наша доблестная полиция не способна никого наказать, то почему бы это не сделать мне?

— Но Наташа… Она ведь ничего не сделала, — замечает Антон.

Сергеева не имела отношения к золотой молодёжи и была далека от коррупции и прочего дерьма.

— Наташа стала жертвой болтливого языка Даши. Трепись она поменьше, Сергеева осталась бы жива. Но я не об этом хотел поговорить.

У Антона на самом деле очень много вопросов, но теперь он не уверен, хочет ли он спрашивать хоть о чём-то ещё. Однако есть то единственное, что его всё ещё по-настоящему беспокоит.

— Серёжа доверял тебе и любил тебя. Зачем ты это сделал? Разве он заслужил? — Антон пытается сдержать эмоции в узде, но сама мысль о том, что Серёжа стал жертвой того, кого считал своим другом, просто убивает его изнутри.

— Любил? — недобро смеётся Влад. — Думаешь, он меня любил? Он любил тебя, и только тебя! Мы были с ним с детства, я всегда помогал ему и был рядом, я готов был ради него на всё, а он никого не замечал, кроме тебя. Пока ты не появился в нашей жизни, всё было намного лучше.

Это слишком для Антона, он просто не может поверить в то, что сейчас слышит.

— Я обещал тебе историю. Ну, так послушай её, — начинает Влад. — Я был ещё совсем ребёнком, когда встретил Серёжу. Я был новеньким в классе, а он был единственным, кто встал на мою сторону, когда весь класс травил меня. В этом весь Серёжа — он всегда помогал и защищал всех, кто в этом нуждался. Годы шли быстро, всё менялось, но одно было в моей жизни неизменно — это он. Я всегда смотрел на него как на какое-то божество и просто был благодарен судьбе за то, что он был рядом. Надеялся ли я на что-то? Было бы глупо сказать, что нет, — к тому же, он был рядом. Настолько рядом, что я, правда, был уверен, что рано или поздно он поймёт, как сильно нужен мне, и всё у нас обязательно будет хорошо. Вот только однажды появился ты — и всё, откровенно говоря, пошло по пизде. Кто же знал, что такой идеальный во всех отношениях Серёжа полюбит ничтожество вроде тебя?

Думал ли когда-то Антон, что чувства Влада была сильней, чем он показывал со стороны? Конечно же, нет. Антон в самом деле круглый идиот.

— Он смотрел на тебя так… Боже, ты ведь даже не представляешь, насколько сильно он в тебя вляпался! Только я вот знаю, потому что слушал о тебе, и даже в Питер за ним сорвался лишь потому, что хотел быть рядом. Только ему было всё равно. Тебе мало было того, что ты отнял у меня самое дорогое, так ты ещё решил влезть туда, где тебя не ждали, о великий, всемогущий полицейский. Ты никогда не любил Серёжу так, как люблю его я. Стоило только нарисоваться этому голубоглазому педику — и ты забыл всё, что ему обещал, бросился в омут с головой. Это твоя любовь?

— Ты ничего не знаешь, — ядовито шипит Антон.

Влад снова недобро смеётся.

— В том-то и дело, что я знаю всё. Но самое ужасное, что я понял: Серёжа никогда не полюбит меня, что бы я ни делал. Поэтому теперь я хочу сыграть в нашу с тобой последнюю игру.

— Больше не будет никаких игр, Влад. Всё кончено.

Антон и не думал, что всё закончится именно так.

— А разве ты не хочешь спасти Арсения? Или мне показалось?

Антон понимает, что он у Влада на крючке — так просто не выбраться.

— Чего ты от меня хочешь? — сквозь зубы шикает он.

— Ничего особенного. Ты просто должен выбрать.

— Что выбрать? — непонимающе переспрашивает Шастун.

И снова эта абсолютно ненормальная улыбка.

— Кого ты больше хочешь спасти: своего драгоценного Арсюшу или всё-таки Серёжу? Если ты, конечно, его ещё не забыл.

От звука родного имени Антона бросает в дрожь. Он буквально заставляет себя произнести:

— Серёжа мёртв.

Влад громогласно смеётся в ответ.

— Как просто было тебя в этом убедить!

Нурлан подходит неожиданно, наклоняется ниже и до боли сжимает плечо Шастуна.

— Он играет с тобой, Антон. Прошу тебя, не делай глупостей.

Но тот в ответ лишь отстраняется, не сводя глаз с чужого лица. Влад выдерживает этот взгляд и, усмехаясь, указывает на середину стола.

— Возьми этот телефон. Думаю, Серёже было интересно всё это послушать.

У Антона трясутся руки, и сердце, кажется, вообще перестаёт биться, когда он тянется к обычному, самому простому телефону, лежащему на столе. Он не верит Владу, потому что знает: тот всё это время манипулировал им, но призрачная надежда всё равно сжигает его изнутри.

— Серёжа? — дрожащим голосом спрашивает он, на самом деле не ожидая услышать ничего в ответ.

Поэтому, когда в трубке раздаётся до каждой интонации родной голос, Антону кажется, что он умирает.

— Тоша? — хрипит тот. — Антон, Господи, это ты!

Шастуну кажется, что он спит, что всё это — его очередной сон, и сейчас он проснётся в мире, где Серёжи нет, но реальность бьёт его по голове наотмашь.

— Серёжа, где ты? Что с тобой? — сыплет вопросами Антон.

Ему кажется, что он буквально видит печальную улыбку на любимых губах.

— Я не знаю, Тош, ничего не знаю. Боже, как же я рад тебя слышать! С тобой ведь всё в порядке? Прости меня, пожалуйста, прости…

— Я найду тебя. Слышишь меня, найду, чего бы мне это ни стоило, — шепчет Антон в холодную трубку, даже через расстояние ощущая чужое тепло. — Я больше никогда тебя не отпущу, Серёж, слышишь меня? Ты только дождись.

Ответить Лазарев ничего не успевает, так как вызов обрывается. Антон не хочет рыдать, не хочет показывать свою слабость, но слёзы сами срываются с глаз, прочерчивая влажные дорожки по щекам. Влад издевательски хлопает в ладоши.

— Браво! Интересно, Арсению ты говорил так же?

Антон не знает, откуда в нём берутся силы, чтобы не ударить отморозка прямо сейчас.

— Впрочем, это неважно. Сейчас станет кристально ясно другое.

— Чего ты хочешь от меня? — в очередной раз спрашивает Антон: теперь, когда его мир в один момент перевернули с ног на голову, он едва ли может держать себя в руках.

— Забавная штука: в двух разных концах города сейчас отсчитывает минуты бомба, которую можешь обезвредить только ты с помощью своих отпечатков, — Влад раскладывает перед Антоном обычную бумажную карту. — Тут тебя ждёт Арсений, а здесь — Серёжа. Интересная игрушка, но спасти ты можешь только одного.

Может ли обычный человек выдержать всё это, Антон очень сомневается. Думал ли он однажды, что его поставят перед таким выбором и что в любом случае, при любом раскладе он будет тем, кто пожертвовал одним человеком ради другого?

— Какой же ты ублюдок… — на выдохе произносит Антон.

Влад в ответ улыбается и пожимает плечами. Антон не может сдержаться и буквально хватает его за отвороты футболки, поднимая на ноги.

— Думаешь, можешь играть со мной, как пожелаешь? Я спасу их обоих, а ты сгниёшь в тюрьме!

— Ох, боюсь тебя разочаровать. Времени у тебя уже, наверное, минут сорок, и не вздумай хитрить: бомба взорвётся сразу, если к ней притронется кто-то другой.

До этого момента Антон, правда, верил, что безвыходных ситуаций не бывает.

— Ты сдохнешь, как грязное животное, и никто даже не вспомнит о тебе!

— Только после того, как один из твоих любовников взлетит в воздух.

Антон бросает Влада прямо на пол, разворачиваясь к ребятам из оперативной группы. Нурлан смотрит на него с нескрываемым беспокойством.

— Антон, ты ведь понимаешь, что это может быть ловушкой? — спрашивает он. Но Шастуну, если честно, плевать: в голове всё ещё звучит Серёжин голос, и это всё, что имеет для него хоть какое-то значение.

— Я еду за Серёжей. Возьмите сапёров и отправляйтесь по второму адресу, вы должны успеть, — бросает он, прежде чем услышать саркастичный смех Топалова.

— Бедный Арсений, мне его даже жаль.

Антон старается не думать о Попове, хоть и получается это с трудом. Встать перед таким выбором Антон не ожидал никогда, и инструкций, как поступать в таких случаях, ему никто не давал. Возможно, он ужасный человек и совершенно не заслуживает ни Арсения, ни Серёжи, но всё, о чём он может думать, — это то, что Серёжа жив, и Антон сделает всё возможное и невозможное, чтобы его спасти.

========== Эпилог ==========

Антон не обращает внимания на зевак на дорогах и откровенно забивает на правила дорожного движения. Машина летит по питерским дорогам с такой скоростью, что впору отправлять Шастуна на «Формулу-1». Он до упора вжимает педаль газа в пол и думает только о том, что всё случится скоро: ещё немного — и он увидит Серёжу. В голове всё ещё звучит его голос, его слова, что, кажется, отпечатались на сердце, и всё, что отделяет Антона от него — это несколько бесконечных километров.

Дорога словно превращается в одну бесконечную линию, уходящую в никуда. Шастун ведь почти перестал надеяться, что когда-нибудь увидит его вновь. Всё это время Серёжа был жив, а Антон позволил себе поверить в то, что его больше нет, и уже даже почти отпустил. Он с головой нырнул в Арсения, напитываясь им, его энергией и жаждой жизни, он успел его полюбить — пусть и не так, как Серёжу: любить кого-то так же сильно он вряд ли смог бы теперь хоть когда-нибудь. Но отрицать существование чувств Антон не может, и оттого больнее вдвойне — Арсений должен был держаться от него подальше, потому что всё, что делает Антон, — это приносит несчастья людям, которые ему дороги.

Если бы Шастун мог оказаться в двух местах одновременно, он бы обязательно сделал это, а в этой ситуации сердце просто не позволило ему сделать другой выбор. Антон старается не думать о том, что Арсения могут не спасти, потому что он больше всех других заслужил жить. Может быть, если Антон будет быстрее, он сможет спасти обоих — по крайней мере, он попытается.

Он съезжает с дороги на пути к заброшенному складу. Машина едва ли не гудит от напряжения, подскакивая на бесконечных ухабах и ямах, но это всё совершенно неважно — у Антона слишком мало времени.

Никогда раньше он не мог подумать, что Влад на самом деле настолько жесток.

Вся эта история откровенно выбивает Шастуна из колеи. Неужели он был настолько невнимательным, что не заметил его чувств, неужели он был настолько слеп, чтобы так откровенно открыться этому человеку, который забрал у него Серёжу, человеку, гонимому своими эгоистичными порывами или просто своей нездоровой головой? Антон оберегал Серёжу от всего, но не уберёг от главного — от того, кому он сам безоговорочно доверял. Знал ли Серёжа о чувствах Влада? Догадывался ли?

Антон выбегает из машины, даже не закрыв дверь, и мчится вперёд, влетая прямо в парадный вход старого, давно заброшенного склада. Он не даёт себе даже пяти минут на то, чтобы отдышаться, оглядывается по сторонам, пытаясь понять, куда бежать дальше: склад просто бесконечный, с множеством маленьких комнатушек.

— Серёжа! — кричит он, напрочь срывая голос. — Серёжа!

Сердце в груди как будто останавливается: каких-то несколько метров — и он снова увидит его! Все месяцы этого кромешного ада кажутся Антону всего лишь сном, который вот-вот подойдёт к концу, — нужно только немного потерпеть и вырвать у этой чёртовой жизни то, что всегда принадлежало ему.

— Антон, я тут! — кричат в ответ, и в бьющем через край адреналине Шастун даже не различает голосов — просто бежит на звук, и сердце в груди начинает свой отсчёт, бешено прорываясь сквозь грудную клетку.

Он буквально влетает в одну из небольших хозяйственных комнат, снося дверь с петель, чтобы замереть в немом шоке: прямо перед ним, связанный по рукам и ногам, грязный, с ссадинами на лице, сидит Арсений, и в глазах его — облегчение и счастье, которое не скрыть ничем. В это мгновение Антон ненавидит себя за разочарование поглотившее его с головой.

Влад оказался куда хуже, чем Антон ожидал. Тем не менее, на подумать у Антона времени нет, и он бросается к тикающей бомбе в надежде её обезвредить.

— Осторожно, — хрипло просит Арсений, даже сейчас волнуясь о нём куда больше, чем о себе. Вот только Шастун его совсем не слышит, тянется пальцами и едва-едва касается взрывного устройства.

В следующую секунду он падает на землю, прикрывая собой Арсения машинально, когда слышит хлопок, но вместо ожидаемого взрыва на них обрушивается мишура и из динамика на мудрёном механизме раздаётся смех, отбиваясь в ушах Антона похоронным маршем.

— Ублюдок, — шикает Арс, прикрывая глаза.

Неужели судьба решила сыграть с ним такую злую шутку?

— Это Влад, — сообщает Арсений, когда Антон хватается за верёвки, чтобы скорее его освободить. — Я полный идиот, попался, как ребёнок.

— Скорее, нужно спешить. У него Серёжа, — говорит Антон в ответ.

У него ещё есть двадцать минут. Сможет ли он успеть?

— Он здесь? Ты звал его, — замечает Арсений.

У Антона не хватает совести ответить, что спасал он совсем не его. Может быть, позже он об этом скажет, но точно не сейчас.

Боже, Арсений заслужил лучшей судьбы.

— Нет, нужно быстрее ехать, — бросает Шастун, наконец освобождая Попова и буквально срываясь с места. — Быстрее!

Влад оказался куда хитрее, чем Антон мог ожидать. Он ведь с самого начала знал, что тот выберет Серёжу, прекрасно это понимал и подстроил всё так, чтобы Шастун просто не успел. В том, что на втором месте бомба самая настоящая, Антон не сомневается, поэтому бежит что есть сил, так что Арсений едва поспевает за ним.

В машину они влетают почти одновременно, и Шастун снова срывается с места.

— Мы должны были догадаться раньше, это было так очевидно, — сокрушается Арсений.

Он презирает себя за собственную глупость, ведь всё это время он знал, чувствовал, что Линчеватель связан с Антоном напрямую. Но почему-то ни разу на этой теории не настоял — наверное, слишком боялся ранить Антона ещё сильнее. Впрочем, за свою глупость он поплатился сполна. Он ничего не знал до последнего, даже когда наивно поплёлся за Владом к нему в машину.

— Что с Серёжей? — спрашивает Арсений, потому что всё ещё отчётливо помнит, что Антон звал совсем не его.

— Он на другом складе, и у меня есть двадцать минут на то, чтобы его спасти, — холодно заявляет Антон, всё больше и больше набирая скорость.

— Далеко?

— В другом конце города.

Попов бросает короткий взгляд на часы. Верит ли он, что Антон успеет? Арсений знает, что это почти невозможно, но ничего не говорит: он не вправе отнимать у Антона последнюю надежду.

— Спасибо, — осторожно говорит он, — что спас меня.

Антон чувствует неприятный укол совести где-то в районе солнечного сплетения. Он готов головой биться от отчаянья, потому что Арсений жив, и Антону радоваться бы этому, но он не может, зная, что на кону стоит жизнь Серёжи.

Антон снова несётся по дороге, пытаясь унять бесконтрольную дрожь по всему телу. Каждая минута словно гвоздь, забитый в его собственный гроб: рациональной частью себя — той, которая сейчас молчит, он понимает, что не успеет, но сердце вопреки всему живёт по своим законам.

Пейзажи за окном буквально со скоростью света сменяют друг друга. Арсений знает, что, возможно, в скором времени история повторится, но он молится всем несуществующим богам, чтобы Антону вновь не пришлось терять.

Всё происходит за секунду. Они въезжают на оцепленную территорию, на скорости влетая в крутой поворот, Антон успевает увидеть здание склада, и буквально в эту же минуту оно взлетает в воздух.

— Иногда я думаю, что любить тебя сильнее уже не смогу, но ты каждый раз убеждаешь меня в обратном.

Серёжа улыбается, освещая этот пасмурный день и согревая своим теплом.

Антон ничего не слышит — только шум в ушах и бесконечный писк. Он пытается что-то разглядеть, но вокруг только дым — такой, что невозможно дышать.

— Это всего лишь кошмар, я никуда от тебя не денусь, ты ведь знаешь.

Руки у Серёжи сильные, но нежные, он мягко зарывается пальцами Антону в спутанные волосы и невинно, но ласково целует в лоб.

Всё словно в замедленной съёмке: он чувствует, как его буквально вытаскивают из машины, и смотрит, не в силах оторваться, на голубое бескрайнее небо сквозь клубы серого дыма.

— Веришь в судьбу, Тош? Мне кажется, что я всю жизнь жил только ради того, чтоб однажды встретить тебя.

Серёжа податливый и такой горячий в его руках. Жмётся доверчиво, ближе и с нескрываемой страстью отвечает на поцелуи.

— Мы не успели его найти, Антон. Просто не успели, — говорит очередной ничего не значащий голос.

Шастун чувствует, как слёзы стекают вниз, падая куда-то на грязную пыльную землю. Голубое небо скрывают голубые глаза.

— Всё будет хорошо, Тош. Всё будет хорошо… — как мантру, повторяет Арсений, хотя сам в это «хорошо» ни черта не верит.

— Давай в следующий отпуск махнём куда-нибудь в Европу. Хочу держать тебя за руку и целовать прямо посреди улицы.

У Серёжи глаза светятся, как самые яркие звёзды, — в них отражается целая бесконечность, и утонуть в них — дело пары секунд. Серёжа красивый, какой же он, чёрт возьми, красивый — разве можно быть таким?

— Люблю тебя, Серёж.

Антон закрывает глаза.

***

В комнате для свиданий холодно, сыро и темно. Обшарпанные стены и тяжёлый воздух давят, заставляя чувствовать себя в этом месте каким-то абсолютно чужеродным объектом, невзирая на то, что Антон к этому уже привык. Он смотрит на Влада, уже не такого ухоженного и лощёного блондинчика с всегда приветливой улыбкой на губах, и больше не узнаёт в нём человека, каким тот был раньше.

Вся прошлая жизнь, все «хорошо» и «плохо» словно пеплом осыпаются на грязную жестокую реальность, тыкая носом Антона в его собственные ошибки.

— Ты говорил, что любишь его. Тогда зачем ты так с ним поступил? За что лишил его жизни?

Влад невесело кривит губы в некрасивой усмешке и до боли потирает пальцами запястье, закованное в наручники.

— Вы в своём трогательном счастливом мирке никогда не замечали, что есть те, кому по-настоящему больно. Может быть, мне хотелось, чтобы ты узнал, что такое страдать.

Неужели почти целый год кромешного ада был недостаточным наказанием за все его грехи?

— Хочешь сказать, что просто хотел преподать мне урок?

— Я просто хотел, чтобы он любил меня. Чтобы хоть раз в жизни он посмотрел на меня так, как смотрит на тебя. Разве это так много? — с явным отчаяньем в голосе проговорил Влад.

Всю свою жизнь Антон был уверен, что любовь заставляет людей идти на подвиги, проходить вместе все дороги, даже если придётся истоптать ноги в кровь. Он был уверен, что любовь — это то светлое, что несёт в мир только самое лучшее: надежду, самопожертвование, нежность и преданность — но теперь он знает, что любовь разрушает людей. Она превращает их в чудовищ, способных на что угодно во имя своей любви. Влад любил свою сестру, и из-за этой любви пострадали десятки человек; Влад любил Серёжу — возможно, своей ненормальной любовью, и в итоге из-за неё Серёжи больше нет.

— Он не заслуживал умереть, — до боли сжимая руки отвечает Антон.

Серёжа, как никто другой, заслуживал жить как угодно, пусть даже где-то вдали от него, но просто жить. Встречать рассветы и провожать за горизонт солнце, подпевать песням по радио и пританцовывать в такт, есть мороженое летом и запивать вином тоску — просто быть в этом огромном мире!

— Ты ничего не знаешь, Антон, — тяжело вздыхает Влад. — Есть много вещей, в которых ты всё ещё полный профан. Серёжа не заслуживал смерти — так же, как и ты не заслуживал его никогда.

— Почему ты сдался? — спрашивает Антон, потому что дальше говорить о Серёже просто выше его сил.

По сути, Влад сам шёл им в руки — в какой-то степени даже самостоятельно вывел на себя.

— Я сделал всё, что хотел. Я думал, что месть поможет мне успокоить душу, но в итоге получил лишь горькое послевкусие от победы. Моя сестра всё равно мертва, а Серёжа… Он всё равно всегда будет любить только тебя. Всё было бессмысленно.

Влад кажется абсолютно раздавленным и разбитым. Соболезнует ли ему Антон? Ни на грамм. Он заслужил всё, что с ним произошло. Возможно, с какой-то стороны они все получили по заслугам.

Все, кроме Серёжи.

Антон до боли закусывает губы и поднимается на ноги, нависая над совершенно чужим для себя человеком.

— Может быть, я никогда не заслуживал его, но одно могу сказать точно: ты ничего не знаешь о любви.

В следующий раз он видит Влада на суде, где тот получает высшую меру наказания. Он смотрит на человека, которого когда-то считал свои другом, и мысленно отпускает всё, что произошло с ним за этот чёртов год.

Через два дня, когда Влада доставляют в особую колонию строгого режима, один из сокамерников убивает его во сне.

Арсений смотрит в глаза Антону и видит в них ответ на свой немой вопрос. Жаль ли ему Линчевателя? Определённо, нет. Они прощаются с Владом раз и навсегда, и в их жизни начинается новая глава.

***

Следующие три месяца пролетают незаметно. На смену весне приходит жаркое и влажное питерское лето, они делают ремонт в квартире, и теперь всё, что напоминает в ней о Серёже — это одно дорогое сердцу фото на полке и кольцо, которое Антон не снимает.

Арсению нужно немало времени, чтобы принять мысль о том, что Антон ехал спасать не его. По-честному, где-то в глубине души Арсений его, конечно же, понимает и даже проникается к Антону уважением за то, что тот всё-таки признался, не покривил душой, но сердце всё равно болит при мысли, что любимый человек выбрал не его. В один момент его даже посещают мысли бросить всё и уехать обратно в Омск, но он смотрит на Антона, видит его глаза — и в них немую мольбу, и Арсений понимает, что Антону он просто необходим. Ему нужно время, но он это отпускает, потому что Антон наконец-то отпускает Серёжу, а это дорогого стоит.

Теперь Антон говорит о нём спокойно, со светлой грустью и такой же светлой тоской. Они оба понимают, что это его прошлое, от которого откреститься просто так не получится, но, по крайней мере, теперь Серёжа стоит за его спиной, оберегая, и больше никогда не стоит между ними. У них с Антоном всё, правда, налаживается.

Квартира наконец-то становится их домом, и в один из дней Арсений притаскивает с улицы маленького испуганного котёнка. Антон сопротивляется для вида, но той же ночью засыпает рядом с ним в обнимку, как будто бы защищая от всех бед, которые успело пережить это маленькое существо.

Антон меняется незаметно — просто в один момент его улыбки становятся шире, он смеётся над очередным дурацким Арсовым каламбуром, и в уголках глаз его появляются так полюбившиеся Попову лучики-морщинки. На самом деле, Шастун, оказывается, очень любит смеяться, и энергия из него порой просто бьёт ключом.

Антон становится собой.

— Ты опять скормил Орешку все запасы корма, — тяжело вздыхает Арсений, стоит только заглянуть в шкаф.

Наглый пушистый засранец, до этого сжевавший всё, что было в доме, довольно мяукает и явно просит ещё.

— Мне кажется, он недоедает: посмотри, какой худой, — заботливо подхватывая кота на руки, отвечает Антон.

Арсений в ответ улыбается и с наигранным возмущением закатывает глаза.

— Тош, он жирный, — фыркает он. — А ещё наглый манипулятор, которому ты не умеешь говорить «нет».

— Не ругайся, Сень. Лучше сходи в магазин за едой Орешку, и пивка захвати!

— Действительно, и в кого он только такой манипулятор, — по-доброму ворчит Арсений, чмокая Антона в губы.

Шастун мягко почёсывает кошака за ухом и спускает с рук, чтобы закурить. Он видит, как Арсений выбегает из подъезда, как обычно, сверкая своими охренительными щиколотками, и скрывается за поворотом. На улице стоит настоящая августовская жара. Антон выкидывает бычок прямо в окно и с сожалением думает о бутылочке холодного пива, когда заваливается на диван, бессмысленно клацая каналы.

Шастун думает о всякой ерунде: например, о завтрашней планёрке или о том, что в такую жару в участок придётся тащиться в форме, когда в дверь начинают звонить.

— Вот же балбес, опять ключи забыл, — шутливо ругается Антон себе под нос и не торопясь направляется к двери.

Он щёлкает замком в намерении отчитать Арсения за невнимательность, открывает дверь — и весь мир крошевом осыпается к его ногам.

Антон больше не верит в чудеса, он в общем и целом никогда в них особо и не верил: он знал, что сказки — это всего лишь выдумки и что желания никогда не исполняются, даже если скрестить пальцы и загадать их на падающую звезду. Но в этот момент вся его жизнь словно переворачивается с ног на голову, давая Антону хорошего пинка.

Он не верит своим глазам, потому что прямо перед ним, грязный, весь в ссадинах и явно виднеющихся из-под ободранной одежды гематомах, стоит его Серёжа — с печальной, но самой прекрасной улыбкой на губах.

— Привет, Тош.

Словно пять минут назад он ушёл в магазин и теперь вернулся — и не было ничего: не было ни куртки в крови, ни долгих ночей, мучивших кошмарами, не было пустой квартиры и взрыва, который разделил всю жизнь Антона на до и после.

Вот он, всего лишь вышел в магазин.

Антон чувствует, как у него подкашиваются ноги, и он бы, наверное, упал, если бы не Серёжа, удержавший его своими сильными руками.

От Серёжи пахнет кровью, потом и грязью, но Антон всё равно улавливает его особенный запах, который не спутал бы ни с чем. Он чувствует, как сердце, разорванное на две половины, разрывается от боли и кричит, когда вторая половинка наконец-то возвращается на место.

Антон закрывает глаза, до боли цепляется в чужие плечи и плачет, не в силах остановить этот бесконечный поток слёз.

— Прости меня, Тош, я просто немного задержался…