Не в этом доме (СИ) [Hitch_642] (fb2) читать онлайн

========== 1. Неймется (Сфинкс, Слепой) ==========

Чужие тонкие пальцы к его губам дотлевающую сигарету подносят. Жест привычный: осторожный и уверенный одновременно. Слепой рядом опускается, Сфинкс даже не оборачивается, только взгляд короткий на него бросает.

Чужим ядом, до конца невыкуренным из своей оболочки, затягивается.

— Последняя, — тихо говорит Слепой. — Остальные закатились.

Сфинкс глаза прикрывает.

На подоконнике ужасно холодно, с деревянных щелей в раме сквозняком тянет. Но возвращаться в комнату не хочется пока.

Ни дня без происшествий, как говорится. Ни дня без истерик, без драмы до переворачивания и так на ладан дышащих столов, стульев. Кроватей вот, на этот раз. Ещё и новенького перетягивает к себе. Вот ведь заняться человеку нечем. Что на Чёрного находит, пёс его знает. Они уже почти что и привыкли к такому.

— И чего ему неймётся, — Сфинкс морщится, когда чужие руки заслуженную сигарету от его лица убирают. Тянется следом. — Слепой.

Тот мотает головой неопределенно — почти можно принять за извинение, если бы было, за что извиняться. Нехотя возвращает окурок обратно.

— Скучно живём, вот и неймётся, — комментирует.

Напрягает плечи, когда в нескольких метрах за закрытой дверью грохот раздаётся. Сфинкс с любопытством вперёд подаётся.

— Что они там…

— Опять уронили, — Слепой усмехается какой-то садистской ухмылкой.

Что уронили или кого — не уточняет. Сфинкс сейчас даже рад, что не учился долгие годы и не умеет слухом видеть то, что за закрытыми дверями делается.

— Снова ведь всю ночь шляться будет, — затягивается последний раз, провожает взглядом брошенный вниз окурок.

— Ну и хорошо, — Слепой пяткой тлеющий огонек тушит, сползает с подоконника. — Пускай себе шляется, хоть поспим спокойно.

Звук за дверью повторяется, сопровождаемый громким голосом Табаки, когда тот разражается изощренными ругательствами.

— Да похоже нет, — отвечает Сфинкс. — Не в этом доме.

— Не в этой жизни, — поправляет Слепой.

Ирония в его голосе неявная.

Сфинкс старательно убеждает себя, что она ему — слышится.

========== 2. Синичка (Кузнечик, Слепой) ==========

— Я ведь просил говорить только о том, что есть.

Кузнечик обрывает себя на полуслове. Именно что сам обрывает, несмотря на то, что это Слепой его перебил. Почему-то с ним это так работает. Это неприятно, от этого в носу щиплет, но Кузнечик не жалуется. У него есть друг. Лучший. Который за него на прошлой неделе старшему попытался в глотку вцепиться зубами. Промахнулся, правда, да и не успел бы ничего сделать. Лось вовремя всех по углам разогнал.

А жаль.

Кузнечик затихает и виновато улыбается. Слепой лежит рядом, неподвижно замерев и сложив на груди руки. Лохматые волосы пол подметают, и Кузнечик догадывается, что ему как-то всё равно. Ну, он предлагал лечь на плед, а не на грязный пол. Слепому же по барабану на всё, вот и пускай полы протирает.

— Извини, — он неуверенно передёргивает плечами. — Увлёкся.

— Давай с того места, где до розовых закатов, — просит Слепой и чуть поворачивает голову на звук чужого голоса. — Только как есть.

Кузнечик торопливо кивает.

— Просто сейчас всё очень унылое, — оправдывает свою мечтательность он. — Листья вон падают.

Слепой хмурится.

— И это тебя расстраивает? — снова отворачивается, когда Кузнечик непоседливо рядом укладывается и для удобства подбородок на чужое острое плечо ставит.

— Ещё как, — жалобно. — Деревья голые.

— Зато листья так здорово под ногами шуршат, — замечает Слепой. — Нашёл из-за чего грустить.

— Реальность хуже, чем то, что можно представить, — пытается отстоять своё Кузнечик.

Сильно он не настаивает, если Слепой не захочет спорить сейчас, сразу на попятную пойдёт. Но выразить свою точку зрения всё равно должен — обязан же!

— Ты и про зеркала так же говорил, — к радости друга, принимает чужую игру Слепой. — Только они хуже реальности. Ты уж определись, хороша эта твоя реальность или так себе.

Кузнечик злится. Ну или испытывает чувство, близкое к тому, что можно было бы назвать злостью, умей он на Слепого вообще злиться.

— Там птица на перила села, — отводит взгляд он. Переводит тему на то, что есть. Вот из вредности.

— Слышу.

— Синичка.

Слепой размышляет пару мгновений.

— Синяя? — уточняет.

Из праздного любопытства.

— Жёлтая, — поправляет Кузнечик.

— Логично, — Слепой обычно не закатывает глаза, но иногда его лицо приобретает именно то выражение, которое другим определением и не назовёшь.

========== 3. Вслух (Табаки, Сфинкс, Слепой) ==========

Комментарий к 3. Вслух (Табаки, Сфинкс, Слепой)

да, внезапно от первого лица.

не знаю, как так вышло.

Сфинкс зануда.

Не такой, конечно, как Курильщик, но явно стремится. Это надо же постараться читать интересную, мою любимую (!) книжку так, что она кажется самой скучной мутью в мире.

Оскорбление.

Кошусь на этих двоих, устроившихся на моей кровати. Подразумевается, что Слепой должен переворачивать страницы в книге каждый раз, когда Сфинкс многозначительную паузу выдерживает. Только он дрыхнет уже походу. Кладу деревянную бусинку на стол, смотрю на них. Со злорадством замечаю недовольство на лице Сфинкса, когда страница уже закончилась, а реакции на это ноль. Он тыкает пристроившегося рядом Слепого носом в висок. Нет, ну я его понимаю. Я бы на месте Слепого под такое монотонное чтение над ухом тоже вырубился.

Да что там. Я сейчас на своём месте вырублюсь.

Лелею надежду, что эта тягомотина завершится. Но нет, рука Слепого выползает тонкой бледной гадюкой из-под его щеки и переворачивает злополучную страницу. Слушает всё-таки, собака. Сфинкс сразу радостно, но всё ещё без выражения, продолжает читать.

Гадство.

Вот я мог бы лучше. С чувством, с толком, с расстановкой. И даже с комментариями.

Выруливаю из-за стола.

— Ты читаешь как умирающий лебедь, Сфинкс, я усну сейчас, — ехидничаю.

Слепой, кажется, негромко фыркает в подушку. Самодовольно улыбаюсь своей колкости. В отличие от Слепого, правда, Сфинкс её не оценил.

— Может, я так читаю, потому что кто-то забывает вовремя переворачивать страницы? — Сфинкс с выражением косится на Слепого.

Тот смущенным не выглядит.

Я с готовностью подъезжаю ближе. Флаг мне в руки, барабан на шею. Сфинкса за язык никто не тянул.

— Ты только поэтому так тупо читаешь? — бросаю вызов. — Ну так давай я буду переворачивать, раз вся твоя проблема в этом. Слепой, уступай место.

Тот, не поднимая головы и уж точно не собираясь уступать место, показывает кулак.

— Я левее, — издеваюсь? Да, издеваюсь.

— Не ври, — тут же сдаёт Сфинкс. — Тебя бы даже я с закрытыми глазами нашёл по голосу.

Я выше обид, так что лишь закатываю глаза на такое подлое предательство.

Засранец.

========== 4. Простыл (Сфинкс, Слепой) ==========

Сфинкс просыпается, когда чувствует, как кто-то неуклюже пихает его коленом под бок. Уже почти хочет возмутиться спросонья, но вовремя осекается, когда поворачивает голову.

Слепой ложится рядом. Хмурится и осторожно касается чужого плеча. Ладонь скользит медленно. Проверяет. Замирает в воздухе там, где должна быть рука. Пальцы сжимают пустой рукав толстовки, и Слепой тут же выдыхает облегчённо и уже более уверенно устраивается под чужим боком.

Сфинкс почти оскорблён такой проверкой.

— Ты чего? — спрашивает.

Поворачивается, чтобы в темноте разглядеть чужое лицо.

Бледное. Бледнее обычного.

— Плохо, — лаконично, ёмко и аргументированно.

Сфинкс обеспокоенно поднимает голову. Подаётся вперёд, неловко впечатываясь подбородком в чужой висок. До ближайшего градусника нужно пройти половину дома по тёмным коридорам, так что проверять температуру приходится старыми ненадёжными методами.

— Горячий, — замечает он. — Простыл?

— Как видишь.

— Может, стоит разбудить остальн…

— Тише, — Слепой прислушивается. — Не вздумай. Меня их лечение только в гроб загонит.

Сфинкс не спорит. Нет, хочется, конечно. Часть души анархиста требует устроить дестрой и самолечение, а любопытной части его души хочется ещё и узнать, что на этот раз изобретёт Табаки.

Обе эти части души он самоотверженно загоняет куда подальше.

Правда вот наставительное «а я говорил, нефиг шататься босиком в холод» сдержать не удаётся. Слепой в ответ только недовольно поджимает губы. Сфинкс качает головой.

— Укройся, — он ёрзает, делится одеялом.

Слепой послушно кутается в тонкое одеяло. Сворачивается рядом, утыкаясь лбом в чужой бок, обнимает себя руками.

Горячий, как печка.

Сфинкс морщится. Пришёл ведь тут заражать его. Зато к нему пришёл. Совсем как в детстве.

А зараза к заразе, пожалуй, и не липнет.

— Табаки всё равно тебя спалит на утро, — замечает он.

— Ты главное не разбуди его сейчас, — усмехается в ответ Слепой. — Дай надышаться перед смертью.

— Как же, перед смертью. Мечтай дальше, — Сфинкс почти не злорадствует. — Хуже. Он тебя лечить будет.

========== 5. В шкафу (Лэри, Курильщик, Табаки, Слепой) ==========

Курильщик молча пялится на новый предмет своего гардероба, после чего медленно закрывает шкаф. Поворачивается к пьющему что-то дымящееся из кружки Табаки, смотрит на невозмутимо развалившегося на кровати Слепого и неуверенно кашляет.

— Что такое, детка? — Табаки ухмыляется так хитро, потому что знает прекрасно, что такое.

Курильщик ещё раз открывает дверцу шкафа. Кивает и снова осторожно закрывает.

— Почему Лэри сидит в шкафу? — тяжело быть в четвёртой тем, кто задаёт вопросы.

Адекватного объяснения он не ждёт.

Но всё равно спрашивает.

— Он прячется там от Слепого, — Табаки пожимает плечами и протягивает вожаку чашку. — На попробуй?

Слепой нехотя поднимается на локтях, принимает врученную ему чашку и, не морщась, отпивает.

Курильщик начинает думать, что, что бы там в чашке ни было, ему тоже не помешает.

Так, чтоб не свихнуться.

— А почему Лэри прячется от Слепого? — уточняет он.

Вообще, тут он Лэри понимает. Сам бы от этого Слепого в шкаф спрятался, а лучше и ещё куда подальше. Только вот у Лэри ведь наверняка есть свои причины.

— Потому что, — Слепой краток, как всегда.

Он вдруг наклоняется с кровати, нашаривает чужой кроссовок с толстенной подошвой и швыряет поразительно метко в шкаф. Кроссовок бьёт по дверце, из-за которой доносится тихое зашуганное бормотание.

— У нас есть правило, не разбрасывать вещи на полу, — констатирует Табаки. — Догадываешься, наверное, почему?

Курильщик кивает. При всей захламленности комнаты, пол у них идеально чистый. Не считая мышей, конечно, но и те всегда пропадают.

— Так вот Лэри это правило нарушает периодически, — Табаки довольно улыбается, радуясь такому шоу, и разводит руками. — А потом сам же себя и наказывает.

— И зачем он себя наказывает? — Курильщик уже привык общаться одними вопросами и ничему не удивляться.

Второе пока было лишь самообманом, но он честно старался.

— Видимо, чтобы его не наказывал я, — предполагает Слепой и криво улыбается.

Курильщик отгоняет от себя напрашивающийся вопрос, достаточно ли в шкафу места для двоих.

========== 6. Мелки (Сфинкс, маленький Слепой, постканон) ==========

— Выплюнь.

Сфинкс старается вложить в голос как можно больше недовольства, строгости, ну и чего там дети ещё боятся? Ах да, забыл, с кем имеет дело?

— Положи сейчас же, — и вкладывает в голос побольше… ральфости.

Пацан замирает, не донеся до рта стыренный кусок мела. Рыжий прав был, когда пророчествовал, что Сфинкс с этим маленьким Слепым ещё намучается. Отступать было некуда, да и Сфинкс знал, на что идёт. Справится он с этим ребёнком. Подумаешь, мелкий. Слепой — он и в Наружности Слепой. А Сфинкс вырос с этим парнем буквально бок о бок, знал его наизусть.

И в то же время не знал от слова совсем.

Например, не понимал его дичайшую привычку отколупывать вечно от стен в Доме штукатурку и жрать её кусками. О том, что ребёнку может элементарно не хватать кальция, в свои собственные девять лет он не задумывался.

Вот и сейчас картина маслом, а вернее, мелом: он заходит в комнату, а пацан устроился на полу у дивана и с упоением грызёт кусок мела. Даже глаза от удовольствия прикрыл — это вам не сникерсы уплетать, тут гурманом быть надо.

— У тебя на столе лежало, — поясняет мальчик и снова суёт кусок в рот.

Пока ворчливый взрослый не отобрал лакомство.

Сфинкс этого не делает. Подходит ближе и опускается на корты, наклоняясь к пацану. Тот облизывает перепачканные мелом руки и поднимает голову, ожидая, что ему скажут.

— Зачем ты это делаешь? — Сфинкс почти надеется вызнать тайны вселенной, мучавшие его ещё со времён Дома.

Незрячие глаза долго пялятся на него, пока ребёнок обдумывает свой ответ.

А затем он просто — и совершенно в своём стиле — пожимает плечами.

========== 7. В обнимку (Табаки, Сфинкс, Слепой) ==========

Офигевшие.

Нет, ну в край офигевшие.

Табаки недовольно щурится, рассматривает спящих пристально. Таким специальным, особенным взглядом, который, как подразумевалось, и мёртвого разбудить должен.

На его состайниках этот взгляд, видимо, не действует от слова совсем.

Он не беспокоит крепко дрыхнувших остальных, его бесит то, что в куче одеял и подушек на сдвинутых кроватях Слепой во сне прибился к Сфинксу и, по-коальи обвив руками, крепко спит, зарывшись лицом в чужое плечо.

Наглёж. Нет, ну наглёж.

Табаки покосился на Курильщика, который, не найдя в своём обыкновении места приткнуться, устроился с краю, с боку от них. Вот он молодец. Он не офигел. А эти двое — офигели.

Спать в обнимку? И без него?

Офигевшие.

Нет, он всё может понять, и холодно, и отопление не включили, но чтобы кто-то в этой стае без него кого-то обнимал? Недопустимо.

Табаки решительно морщит нос и перебирается на кровать. Падает на Сфинкса, отчего тот просыпается и едва не подскакивает. Шакал пробивает себе путь острыми локтями, пихаясь, чтобы пролезть в серединку и получить свою заслуженную, между прочим, порцию объятий.

— Табаки, какого хрена, — бормочет Сфинкс, разлепив глаза и расценив масштабы катастрофы, из-за которой его разбудили.

— Это я какого хрена? — пыхтит Табаки в праведном гневе. — Это вы какого хрена?

— Конкретизируй, — поднимает со своей подушки с краю заспанную морду Курильщик.

— Да я не тебе, — отмахивается Табаки и дожидается, пока тот с коротким «а» свалится спать обратно. — А вот этим двум предателям.

— Господи, Сфинкс, уступи ты ему, — ворчит Слепой, потирая глаз, в который Табаки, слабо ориентируясь в темноте, зарядил ему локтём.

— Вот, слышал, что тебе вожак говорит, — с важным видом поддакивает Табаки и падает, наконец, на подушку, удобно устраиваясь. — А то совсем от рук отбились.

— От твоих или моих? — на всякий случай уточняет Слепой, печёнкой чуя, что, пока он спит, у него тут главенство отжать пытаются откровенно.

Табаки открывает рот.

— Скажешь, что от моих, — урою, — предупреждает Сфинкс.

Табаки, поразмыслив, закрывает рот.

========== 8. На изнанке (Сфинкс, Слепой) ==========

Комментарий к 8. На изнанке (Сфинкс, Слепой)

Меня зацепил альтернативный вариант финального разговора в кофейнике и то, что у Слепого в Изнанке есть очень даже свой домик, и вообще он там видит, и у Сфинкса, как бы грубо ни звучало, есть руки, так что вот такое вот недостекло-перефлафф

— Чёрт его знает, зачем мне это понадобится.

Сфинкс поворачивается, смотрит на устроившегося у его бока и положившего голову ему на плечо Слепого. Тот трёт обретшие тёмный цвет глаза, пялится во взятую с полки книгу.

Изнаночный свет кажется одновременно и тусклым до ужаса, и в то же время ослепляющим. Сфинксу всё это не нравится. Слепой в своей стихии, он на своём месте, а Сфинксу эта возможность держать в руках горячую чашку кажется слишком издевательской, чтобы оставаться надолго.

Время здесь идёт иначе. Сфинкс поднимает глаза на тикающие на стене часы. Они здесь не больше получаса по их реальности, а меж тем здесь, в этом тёплом доме на границе Изнанки прошло уже несколько часов. Достаточно, чтобы устать от бесполезной попытки научиться читать в свои восемнадцать.

— О-ом, — Слепой запинается и вздыхает. — Твою мать.

— Сомнения, — тихо подсказывает Сфинкс, наклоняясь к книге и проводя указательным пальцем по слову на странице.

— Да как так, — Слепой морщится.

— Первая «с».

— На «о» похожа.

Сфинкс снисходительно улыбается. Здесь, в Изнанке, всё настолько естественно, что он позволяет себе забыть, насколько у уткнувшего нос в книгу Слепого особенный слух.

Улыбку он слышит. И тут же возмущённо фыркает.

— Ты чего лыбишься? — негодует. — Тебя посадить сейчас по Брайлю читать, так же тупить будешь.

Сфинкс виновато отводит взгляд.

Его правда.

Слепой недовольно дёргает плечом и отправляется покорять следующее слово. Сфинкс лениво скользит взглядом по строчкам, по нахмуренным бровям друга отгадывая, когда следует подсказать.

— Давай ещё раз, всё вместе, — советует он.

— Меня с-дов…

— Одолевали.

— Это «о»?

— Да.

— Да какого хрена?

Сфинкс тихо смеётся над недовольством друга. Не может заставить себя не смеяться, хотя из уважения к вожаку этого, пожалуй, делать не стоит.

— Меня одолевали сомнения, — без запинки прочитывает он. — Ну же, Слепой.

Тот раздражённо откладывает книгу на колени и устало зевает.

— Ну или сдайся и завались дрыхнуть, — веселится Сфинкс, но не настаивает на продолжении урока.

В этой жужжащей странными заоконными звуками тишине морит обоих. Слепой прячет лицо в ладонях, поворачивается к Сфинксу, устраивается удобнее. Тот растерянно замирает. Неуверенно косится на левую руку.

— Отлежал, — поясняет Слепой, по-своему толкуя удивление Сфинкса. — Я тяжёлый, извини.

Он приподнимается, укладывается, съезжая ниже, чтобы не давить на руку друга. Сфинкс мотает головой.

— Нет, — торопливо заверяет он.

Слепой поднимает на него глаза. Пытается прочесть эмоции, догадывается Сфинкс. И усмехается, когда он снова прячет лицо и напрягает слух.

Слишком не привык.

— Я просто, — Сфинкс неуверенно хмурится, — обнять тебя хотел.

Слепой тут же вскидывает голову.

— Чего? — о, а вот теперь похохотать, видимо, настала уже его очередь.

Сфинкс закатывает глаза.

— Нет, конечно, я предпочёл бы обнимать Русалку, — ворчит он. — И будь она здесь, ты бы вообще сейчас учился самостоятельно.

— Я от тебя тоже не в восторге, знаешь ли, — не уступает Слепой.

— Прекрати, ты понял меня прекрасно, — теперь Сфинксу хочется уже не обнять Слепого, а поставить ему фонарь под глазом.

Бесит он его. Вот всегда бесил и сейчас бесит.

Лучший друг, всё-таки.

— Понял, — Слепой улыбается надменно.

Сфинксу на мгновение кажется, что его ухмылки над чужими попытками читать были примерно такими же.

— Обнимай, — разрешает Слепой и кладёт голову на чужое плечо обратно.

Сфинкс медлит. Нет, серьёзно, лучше бы ходоком в Изнанку была Русалка. Она его, в отличие от этого вот, любит, ценит и уважает, и смеяться бы не стала.

Сфинкс с подозрением косится на терпеливо ждущего Слепого.

Вроде пока тоже со смеху по полу не катается.

Сфинкс неуверенно кладёт ладонь на чужую спину. Свитер колючий, с засохшей шершавой грязью. Сфинкс морщится. Под пальцами под греющей кожу тканью выступающие позвонки — худой, чёрт.

Слепой опять зевает в чужое плечо и закрывает глаза. Молчит, никак не комментирует чужую нерешительность. Сфинкс чувствует укор собственной совести. Он вот не молчал, когда Слепой тупил.

Сфинкс злится на самого себя и обхватывает чужое плечо второй рукой. Слишком резко, понимает он, когда Слепой вздрагивает. Чужое молчание всё ещё действует хуже любого укора, поэтому Сфинкс торопливо ослабляет хватку.

Устраивает руки на чужой спине и замирает. Напряжённо пялится перед собой, боясь опустить глаза, пальцами запоминая колючие ворсинки на чужом свитере, выпирающие лопатки и попавшие в капкан чужих ладоней грязные прядки.

— Ты в порядке? — уточняет Слепой.

Голос чуть приглушён. Сфинкс списывает это одновременно и на своё собственное волнение, и на свою рубашку, в которую эта морда уткнулась.

— В порядке, — отвечает резковато, пожалуй.

— Тогда дышать тоже не забывай, — комментирует Слепой.

Честное слово, если бы Сфинкс не хотел знать, каково это, обнимать другого человека, он бы этому Слепому так под дых коленом вмазал, что…

— Прекращай давить, рёбра мне сломаешь, — просит.

Сфинкс обеспокоенно приподнимает руки. Кладёт обратно, стараясь не сжимать так сильно. С непривычки, с неуверенности. Поднимает ладонь и опускает на чужой затылок. Ощущать под пальцами спутанные грязные волосы оказывается не так приятно, как тёплый свитер, и он возвращает руку обратно на спину. Слепой замечает манёвр, тихо усмехается в его плечо.

Сфинкс снова жалеет, что здесь нет Русалки. От неё хоть блох не подцепишь, как от некоторых.

Для остальных объятия что-то обычное, и это бесит. Слепой вон никак не реагирует, у него руки — зрячие. Он привык к этому. Привык к шершавым стенам Дома, привык к занозам на ищущих по столу в столовой ладоням. Сфинкс успокаивается, пальцами сжимая чужой свитер и ищет тепло, которое, по идее, должны дарить эти самые пресловутые объятия.

И чувствует его только тогда, когда его вдруг обнимают в ответ.

Сфинкс открывает глаза, смотрит на обвившие его плечи руки, косится на свои собственные, сцепившиеся в замочек пальцы. Слепой не движется с места, не торопится выпутаться из объятий. Сфинкс расцепляет пальцы, проводит ладонью по свитеру, считает пальцами выступающие позвонки и понимает, наконец, в чём суть.

И почему-то Слепой вдруг резко перестаёт его раздражать, а вечно скребущее изнутри желание пришибить его и вынести из этой лохматой головы мозг — притихает.

========== 9. Косички (Табаки, Лорд, Сфинкс, Слепой) ==========

— Ты следующий.

Табаки указывает пальцем на ввалившегося в комнату Слепого. Лицо Шакала невозмутимо, словно всё так и задумывалось, и возвращение с ночных прогулок по лесам Слепого именно в этот момент входило в его планы.

Слепой замирает на пороге, соображая, на что именно он следующий, да и он ли вообще следующий.

Сфинкс косится на Табаки, который выпускает из руки тонкую косичку Лорда, уснувшего крайне неосмотрительно рядом, пристроив голову на чужих коленях. Табаки испуганно охает, подбирает выпавшую косичку и едва не укатившуюся колобочком бусинку.

— Он тут Лорду косички плетёт, — объясняет Сфинкс впавшему в ступор Слепому. — И тебя, видимо, выбрал в качестве следующей жертвы.

— Ещё как выбрал, — скалится Табаки, хищно рассматривая запас ниточек и бусинок, которых многовато для одного несчастного Лорда.

Ситуацию Слепой понял, из ступора, правда, не выпал.

— Давай сюда, — Табаки хлопает по матрасу рядом с собой.

Сфинкс думает о том, насколько же всё-таки Табаки и впрямь на особом счету в их комнате.

— Ну ладно, — Слепой безразлично пожимает плечами и падает на кровать с ними.

— Ща, погоди, закончу здесь с Лордом, — Табаки тут же тянет Слепого на себя, заставляя того навалиться себе на плечо и отрезая ему все пути к побегу.

Сфинкс давится смешком при виде Шакала, решившего, видимо, взять на себя роль подушки для, как минимум, половины стаи.

Табаки доплетает косичку, закрепляет её. Лорд, на его счастье, по-прежнему крепко спит.

Сфинкс косится на прошлёпавшего мимо них к своей кровати Македонского с перышками в лохматых волосах и отстраненно думает, что из всех присутствующих ему здесь повезло, пожалуй, больше всего.

— Вплету тебе вот эту, — Табаки поворачивается к Слепому осторожно, чтобы не потревожить Лорда, и протягивает вожаку блестящую ниточку.

Слепой щупает ниточку указательным и большим пальцами и снова пожимает плечами.

Единственное, что удерживает Табаки от восторженного визга, это крепко спящий рядышком Лорд.

— Она серенькая, — охотно делится Шакал. — Точнее серебряная, — задумывается на мгновение. — Тебе под цвет глаз.

— Будет у нас седой вожак, — фыркает Сфинкс, лениво поднимая голову и глядя на развалившийся перед ним цирк.

Табаки корчит недовольную рожицу в ответ и отделяет чужие прядки, привязывая ниточку.

— С вами поседеешь, — замечает Слепой и зевает в кулак.

— А ну цыц, — строго бросает Табаки Сфинксу. — Не разбуди мне Лорда. А то он ведь неблагодарный, увидит косички, скандал закатит. Вот такое тебе нравится?

Последний вопрос адресуется уже Слепому, которому Табаки в ладонь вложил длинное раскрашенное перышко. Слепой крутит его в руке, словно выбор и впрямь максимально серьёзный, после чего кивает.

Глаза у Табаки загораются даже ещё большим восторгом.

========== 10. Чашка (Курильщик, Сфинкс, Табаки) ==========

На спящих в четвёртой разве что посуду не ставят.

А нет. Ставят.

Курильщик застывает, не донося до губ зажатую в пальцах сигарету. Табаки, отставив чашку с отравленным мутным молоком кофе в сторону, невозмутимо продолжает вещать. Активно жестикулирует, таращит глаза, не обращает внимания на Курильщика, вытаращившего глаза на него. Лорд и Горбач лениво слушают то, что он там себе рассказывает, Сфинкс, в отличие от них, не пытается лицемерить и демонстративно отвернулся к окну.

Слепой, на спину которому водрузили чашку на блюдечке, продолжает безмятежно дрыхнуть.

Нет, со сдвинутыми по центру комнаты кроватями Курильщик смирился. С тем, что посреди ночи ему может как следует захреначить локтём в глаз Табаки, тоже. Даже с гнусной привычкой Слепого периодически включать свет, когда все привыкают к темноте, и ехидно лыбиться, он тоже уже почти смирился.

Курильщик смотрит на Табаки осуждающе. Самому Шакалу взгляд Курильщика кажется осуждающим двадцать четыре на семь, так что значения он не придаёт.

— Чашка упадёт, — замечает Курильщик, когда Слепой во сне дёргает рукой.

Чашка почему-то не сдвинулась с места. Табаки походу явно поймал дзен и распространил его на свой кофе. Но Курильщик лежит рядом, и ему не очень хочется, чтобы кофе, пускай и холодный, вылился ему на брюки только потому, что кому-то лень дотянуться до тумбочки.

Табаки замолкает.

К Курильщику, заинтересовавшись, наконец, беседой, поворачивается Сфинкс.

— Какая чашка упадёт? — хлопает глазами Табаки и следит за осуждающим взглядом. — А, эта. Не, она не упадёт.

Курильщик отстранённо думает о том, что, не кури он до попадания в четвёртую, определённо закурил бы после.

— Переставь на тумбочку, — нервно просит он, когда чашка снова угрожающе наклоняется к его брюкам.

Он бы сам переставил, но перелезать для этого через Слепого и Табаки к тумбочке? С тем же успехом он мог докинуть её, надеясь, что в конце пути она не разобьётся.

— Тумбочка шатается, — отмахивается Табаки и для подтверждения своих слов хлопает ладонью по тумбочке.

От резкого звука Слепой снова дёргается. Кофе почему-то всё ещё с завидным упрямством держится внутри чашки.

— А Слепой не шатается, — язвит Курильщик, нехотя отползая к краю. Там вообще-то пружинка торчит и неудобно, но, видимо, лучше потерпеть неудобства, чем спорить с этим вот.

— Ну у тумбочки ножка сломана, — Табаки косится на чашку чуть виновато. — Свалится же.

— Чего ты беспокоишься? — ухмыляется Сфинкс, спускаясь с подоконника и подходя к ним. Опускается на край кровати, прислоняется к спинке и пихает коленом ногу спящего. — Слепой не против. Не против же?

Слепой возражений не высказывает.

— Вот видишь, — Сфинкс кивает Табаки, обрадованному поддержкой.

— Но если ты настолько нервная личность, — Шакал наклоняется к Курильщику через Слепого и машет пальцем перед его лицом. — Я, так и быть, пойду тебе на уступки.

Курильщик с облегчением вздыхает, когда Табаки подхватывает чашку и переставляет её на тумбочку.

— Так вот, — поворачивается Табаки. — На чём я остановился?

Слушавшие его рассказ наиболее внимательно стыдливо изучают взглядом потолок.

Красивый.

— На перечницах, — напоминает Сфинкс, безразлично прикрывая глаза и удивляя Курильщика тем, что, оказывается, слушает.

— Точно, — Табаки кивает головой, отчего с волос слетает пёрышко. — Как я всегда и говорю, старая школа намного…

Голос тонет в звоне, обрывая снова рассказ, которому этим вечером явно не суждено закончиться. Табаки дёргается от шума над самым ухом, Курильщик планирует начать курить в третий раз.

Подкошенная сломанной ножкой тумбочка накреняется, позволяя чрезвычайно тяжёлой чашке с кофе весело скатиться на пол.

========== 11. Нужен (Слепой, Лось, Кузнечик) ==========

Слепой к этому не привык. Ощущение нужности какое-то странное. Новое и тёплое — где-то под рёбрами.

Откуда-то с улицы он слышит шелест сочных листьев, навязчивый, раздражающий скрежет сверчка, которого поймать бы за противную лапку и спрятать где-нибудь в кабинете директора, пускай побесится. Слепой почти смеётся от этой мысли, но вовремя спохватывается, когда кашель над ухом прекращается. Он слышит тихий стук — стакан отставляют в сторону, поворачивает голову.

Лось продолжает читать ему вслух. Слепой вертится, устраивается удобнее, стараясь не издавать лишних шорохов, которые могли бы это всё разрушить. Потому что здесь есть, что, пожалуй, разрушать. Колени у старшего жёсткие, но после нескольких ночей на полу под чужой дверью внимания на это не обращаешь.

Лось отложил все свои важные взрослинческие дела, стоило Слепому появиться у него на пороге. Отложил работу, встал из-за стола. Предложил устроиться на своём ужасно старом диване, долго шуршал страницами книг.

— Вот эта тебе наверняка понравится. Я её в твоём возрасте читал.

И Слепой жадно, преданно ловит каждое слово, чтобы книжка наверняка понравилась. Молчит, слушает. Мысль, что Лось бросил дела только для того, чтобы почитать вслух поздним вечером для единственного ребёнка в доме, кто не пошёл на вечерний киносеанс в Кофейнике, греет душу. Греет так, что можно захлебнуться в понимании, что он нужен — не для того, чтобы защитить кого-то, нужен не потому, что без него не могут.

Он нужен этому невероятно всемогущему взрослому просто так — сам по себе.

Голос взрослого низкий, вкрадчивый, чуть с хрипотцой, наверное, долго говорить вслух не так приятно, как долго слушать. Слепой складывает руки на животе, перестаёт ёрзать. Слова стекаются тягучим мёдом во фразы, из фраз складывается неторопливый вечерний рассказ. Где-то этажом ниже гремят киношные выстрелы и восторженный вопль Волка. Большая часть детей проводит лето вне Дома, а оставшихся всё же надо как-то развлекать, чтобы со скуки не сдохли.

Слепой зевает, закрывая рот ладонью, ловит себя на мысли, что, наверное, сейчас Лось обидится на его сонливость. Захлопнет книжку, подтолкнёт коленом, чтобы поднял лохматую немытую голову. Слепой замирает, как зашуганный зверёк, готовый уйти по первому же полунамёку.

— Разморило?

Голос добрый, негромкий и ласковый. Немного насмешливый, что простительно. Слепой мотает головой. Ничего его не разморило.

— У тебя глаза слипаются, надеялся, что я не замечу? — в голосе слышен смех.

Ну, если честно, да. Надеялся.

Просто ему слишком тепло от всех этих роящихся мыслей, что он нужен, тепло от того, что ветер заглядывает в комнату, но не пробирает, как летняя прохлада, тепло от окутавшего тишину голоса.

Отложенную книгу провожает на диван рядом тихий шорох, шелест страницы и загибаемого уголка. Взрослые обычно так не делают. Взрослые берегут вещи. Слепой запрокидывает подбородок, как если бы мог проводить взглядом, как везучий шорох, закрытую историю, и натыкается макушкой на чужую руку.

— Спокойно, я тебя не прогоняю, — Лось снова улыбается, и в голосе это слышно. — Если хочешь, можешь остаться тут, пока твои кино смотрят. Уверен, твой друг тебе потом всё в таких красках расскажет, что Клинту и не снилось.

Чужая ладонь накрывает макушку полностью. Треплет покровительственно по волосам. Слепой благодарно улыбается. Неумело растягивает губы — ему самому кажется, что это жутко, но раз другим это нравится, если Лосю кажется, что улыбка в человеке это с какого-то вдруг перепуга важно, то он будет стараться. Даже лучше стараться, чем старался полюбить унылую книжку. Честное слово, что за бредятина эти ваши «Маугли», да он примерно с тем же самым каждый день сталкивается.

Ему не надо говорить, что он хочет остаться. Его взрослый слишком мудр, чтобы этого не понять.

Он слушает рассорившихся под подоконником воробьёв, слушает потерявшийся в ветвях ветер и тихое пение почему-то вдруг любящего его — правда-правда! — старшего. Лось тихо бормочет, недовольный, выплетая из длинных грязных прядей затерявшийся листочек, говорит что-то про ванную и какие-то скучные нудные правила, которые всё равно не делают его одним из тех, неправильных, взрослых, коих большинство. Прядки путаются в огрубевших пальцах, как падающие на голову листочки. Большой и указательный пальцы зацепляют по прядке, скользя по всей длине, отчего очень щекотно и очень, очень приятно. Слепой проваливается в полудрёму. Старается не засыпать — это тёплое состояние между сном и явью хочется зацепить, продлить. Во сне время идёт быстрее, поэтому спать сейчас нельзя. Голос над ухом напевает что-то очень весёлое, что-то привязавшееся с утра из-за неосторожно включённого за завтраком радио. Слова в песне стягиваются в одно, гулом заполняя мысли. Дремотное состояние становится всё теплее и невесомее, в него хочется провалиться полностью, и требуется усилие воли, чтобы держаться.

— Лось, ты здесь? — дверь хлопает, когда её грубо пинают, взбудоражено и с каким-то диким восторгом. — Ты не видел Сле…

Голос обрывается, замирает где-то там, на пороге, не пересекая комнату. Слепой досадливо морщит нос, сворачивается клубком, прячет лицо в чужое колено. Только вопреки его досаде, дремотное чувство не успевает рассеяться, когда убранная было ладонь возвращается обратно, накрывает собой висок и затылок почти полностью, прячет от бешеного мира. Слепой благодарен за это Лосю — понимающему, читающему не только тексты книг. Плечи опускаются, а белёсые глаза — слипаются снова.

— Он что, спит? — голос слышится почти над ухом, благо, Кузнечик догадался перейти на шёпот.

— Нет, — Лось усмехается, опускает взгляд на протяжно зевающего ребёнка, уютно пристроившегося у него на коленях. — Пока, — добавляет он.

— Я хотел рассказать ему про фильм, — голос Кузнечика такой разочарованный, что Слепому хочется фыркнуть со смеху.

Ну только тогда ему придётся про фильм этот несчастный слушать. С шуршанием Кузнечик забирается на диван рядом, прислоняется к чужому плечу. Трётся щекой.

— Завтра расскажешь. Сегодня разрешаю лечь попозже, не думаю, что ты сейчас уснёшь.

— Там Волк возомнил себя индейцем, — Кузнечик хихикает.

— Беги к остальным, — Лось хлопает Кузнечика по плечу мягко, и голос снова становится тише. — я перенесу его к вам, когда уснёт покрепче, хорошо? Утром наговоритесь.

— Хорошо, — голос звонкий, и Кузнечик тут же ойкает, когда Слепой дёргается от неожиданности. Голос срывается на противно громкий шёпот. — Доброй ночи.

Он убегает, благо, не хлопая громко дверью, и его шаги, как равно и вся надоевшая реальность постепенно сворачиваются и тонут в тихом шелесте листьев, в тёплом пении и тяжёлой, ласковой ладони.

========== 12. Серёжка (Табаки, Лорд, Сфинкс, Слепой) ==========

— У тебя появилась невероятная возможность меня помучить.

Лорд переводит взгляд с бешеных, наверняка не совсем трезвых огоньков в глазах Табаки на блеснувшую в свете настольной лампы иголку в его руке.

Моргает.

— Что? — переспрашивает он, неуверенно косясь на остальных.

Те подло делают вид, что в комнате их нет, да и не было никогда.

— Ты же её не упустишь, — Шакал подносит иголку к лицу Лорда, отчего тот отшатывается.

Гордость гордостью, а страх перед дикими выходками Табаки никто не отменял.

— Чего ты от меня хочешь? — говорит он вдруг охрипшим почему-то голосом.

— Мне нужен кто-то смелый и не жалеющий ближних своих, — поясняет Шакал, подкатывая Мустанг поближе. — Кто-то, кому раз плюнуть причинить боль, кто не станет жалиться над мольбами о помощи, кто не… опусти руку, Слепой, я уже выбрал Лорда и отвешиваю комплименты ему, чтобы уговорить.

Выдав свои планы, он расплывается в пугающей улыбке чеширского кота. Ничего хорошего Лорд от этой улыбки не ждёт.

От её обладателя тоже.

— Правое, — говорит Табаки и дёргает себя грязными пальцами за мочку уха. — Вот тут, одну. Сможешь?

И снова протягивает Лорду иголку.

— Ну пожалуйста! — приводит свой последний оставшийся в запасе аргумент он.

Лорд нехотя берёт из его рук иголку, понимая, что после этого пути назад уже нет.

— Если вы занесёте туда грязь, его ухо разбухнет и станет размером с голову, — подаёт голос с общей кровати Сфинкс. — поэтому я бы…

Голос приглушается безошибочно накрывшей его рот ладонью валяющегося рядом Слепого.

— Не слушайте, я хочу знать, что будет. Дерзайте.

Подбодренный вожаком Табаки елозит вперёд-назад. Лорд тихо вздыхает, косится на благоразумно спрятавшего голову под подушку Македонского, на явно ждущего криков и брызг крови Слепого и на Сфинкса, который буравит того взглядом.

— Хорошо, — кивает Лорд и поворачивает настольную лампу.

Сфинкс поворачивает голову, кусает зажавшие рот пальцы и резко садится, пока Слепой возмущённо шипит.

— Обработайте хотя бы спиртом! — требует он.

— Иголку или ухо? — растерянно уточняет Лорд.

— Желудок, — советует Слепой, хищно улыбаясь. — Такое на трезвую голову делать вредно, можно и передумать.

========== 13. Вернут (Табаки, Слепой) ==========

Подбородок утопает в мягкой подушке, вместо того чтобы опереться на неё, как о твёрдую поверхность. Табаки досадливо фыркает, отчего лёгкое перышко слетает с чёлки. Покрутившись в воздухе, опускается перед глазами на подушку. Табаки скашивает глаза по-дурацки к носу, разглядывает своевольное перышко и, снова фыркнув, зарывается в подушку лицом.

В комнате никого — обед Табаки никогда не пропускает, и, скорее всего, состайники вернутся к нему с горой бутеров, если, конечно, он не слишком о них хорошего мнения. Может, кто-нибудь потреплет по плечу, скажет волшебное «да ты не грусти», и всё пройдёт.

Комнату через несколько минут наполнят голоса.

И одного из них хватать чертовски не будет.

Табаки слышит, как открывается дверь, но голову от подушки не поднимает. Вернувшийся идёт тихо, по крадуче тихому звуку босых шагов Табаки понимает сразу: Слепой.

Кровать скрипит под чужим весом. Табаки чувствует холодную ладонь, осторожно скользящую на спину. Длинные пальцы поднимаются к затылку, проводят по слегка вьющимся волосам, натыкаются на мелкую косичку с деревянной бусинкой.

— Табаки, — негромко зовёт Слепой.

— Как прошёл обед? — Шакал тут же поворачивает голову.

Не нужно, чтобы Слепой решил, что он тут спрятался от всех поплакать, потому что скучает. Все скучают, но никто же не плачет. Вот ещё. С чего бы вообще поддаваться унынию?Стареет, не иначе. Слёзы хотя бы нельзя услышать, а придать своему голосу бодрости — раз плюнуть.

Табаки это уже целую вечность практикует весьма и весьма успешно.

Чужие пальцы ложатся на его щеку. Слепой морщится, нащупывая на горячем лице влагу. Табаки кривит лицо, хочет отшатнуться. Гадство. Он снова слишком громко думал.

Слепой устраивается рядом, ставит подбородок так же, как Табаки, на подушку.

— Лорда же должны вернуть, — шепчет Табаки. — Я это понимаю, нельзя, чтобы не вернули. Просто мне без него…

Он запинается, думая, какое слово можно подобрать. Слепой молчит достаточно, по его мнению долго, после чего, видимо, опасаясь нового потока слёз, тихо шелестит:

— Скучно?

Табаки торопливо кивает. Вредная привычка в разговоре с незрячим, но Слепой его, кажется, понимает.

— Вернут, — говорит он так уверенно, словно сейчас сам встанет и отправится в ледяную Наружность, схватит блудного сына Четвёртой за ухо и приведёт обратно Домой.

Табаки делает глубокий вдох и с таким же усилием выдыхает. Упирается макушкой в острое плечо, пялится тоскливыми, без вечных огоньков, глазами в никуда.

— Македонский отложил для тебя бутерброды, — будничным тоном говорит Слепой.

Есть Табаки не хочется. Хочется уткнуться носом Слепому в плечо и разрыдаться так, чтобы вся стая из столовой на вой слетелась.

— С ветчиной? — вяло спрашивает он и пододвигается поближе, когда чужая рука накрывает ухо, треплет по волосам успокаивающе.

— С помидорами, — отвечает Слепой, — ветчины сегодня не было.

— Ну и славно. Она у меня уже в печёнках сидит.

— У меня тоже.

Табаки чуть улыбается.

Вовремя: тишина в коридоре за дверью разбавляется чьими-то спорами.

— Да в твоих печёнках кто только не сидит, — фыркает он и вытирает мокрое лицо рукавом.

========== 14. Попрыгунчик (Сфинкс, маленький Слепой, постканон) ==========

— С каких пор ты вообще носишься сломя голову?

Сфинкс буравит ребёнка взглядом очень разочарованного взрослого. Мальчик пожимает плечами и шипит, протирая разодранный в хлам подбородок сырой ватой.

— Попрыгунчик катился под диван, — объясняет свое нестандартное поведение он. — Хотел поймать, пока не закатился.

— Поймал? — Сфинкс вкладывает в голос всё своё ехидство, впихивая в него ещё и традиционное «а я говорил, я предупреждал».

Мальчик сердито хмурит брови и протягивает перед собой перепачканную ватку. Сфинкс вздыхает, качает головой. Отрывает ещё кусок, замедленными, неестественным, но привычными движениями поливает вату перекисью.

— Кровь не остановилась, держи дальше, — и пихает вату в руку ребёнка.

Тот кривит губы.

— Можно просто не оставлять вещи на полу, — тихо бормочет он.

Злить взрослого он не хочет, но они оба, вообще-то, прекрасно знают, что стоявшие непреодолимой преградой между ним и игрушкой ботинки оставлены были Сфинксом. Тот, если честно, сам себя за это корил. Приученный же ещё с детства на полу ничего не оставлять, наученный вечными синяками Слепого.

Сфинкс поджимает губы, изучает ребёнка с минуту. После — сдаётся.

— Да, ты прав. Прости, — говорит он.

Мальчик резко поднимает голову, удивлённое лицо вытягивается. Сфинксу хочется смеяться. Ну да, какой ребёнок будет ждать, что взрослый перед ним возьмёт да извинится.

— Не нужно в следующий раз бежать, хорошо? — Сфинкс наклоняется, рассматривает пострадавший подбородок, — можешь убрать вату. Я бы тебе помог достать твой попрыгунчик, стоило попросить.

— Я не хочу просить.

Сфинкс обречённо вздыхает.

Ну конечно.

========== 15. Шесть лет (Сфинкс, Слепой) ==========

Меня не было шесть лет.

Здесь — прошёл месяц.

Месяц суетливо носящихся с непонятно чем захворавшим ребёнком. Месяц творившегося за пределами Могильника оживленного хаоса, месяц бессонных ночей для потерявшего сразу и меня, и нашего наставника Бледного.

Месяц для оставшегося в прошлой жизни Кузнечика.

Я открываю глаза, просыпаясь от ночного кошмара.

Меня не было долгий месяц.

Луна полная, благодаря чему в комнате не очень темно. Слышно чужое сопение прямо над ухом. Поворачиваю голову. Слепому почему-то разрешили остаться со мной в палате. Сердобольная сестра сказала, что несчастное дитятко тут чуть ли не поселилось, ночами не спало. Сначала кружась вокруг Лося, которого спасти не удалось, потом — вокруг меня. Я, видимо, подавал Слепому какие-то ещё надежды.

Меня разбудил Дом. Точнее то, что он со мной сотворил за этот долгий, растянувшийся на шесть бесконечных лет, месяц. Во сне я снова слышал тот голос, чувствовал жжение в руках. В сонном бреду я сам потревожил себя криком. На лбу испарина, тело — скованно, словно меня связали, бросили здесь, в тёмной комнате. Ещё не до конца проснувшись, пытаюсь выпутаться, пока не понимаю: сковавшие меня во сне цепи в реальности оказались обвившими меня по-коальи руками и ногами. Выдыхаю, восстанавливая дыхание. Присматриваюсь в лунном свете к лицу, уткнувшемуся в подушку рядом. Краснющее, с мокрыми грязными разводами на щеках.

Пытаюсь отодвинуть Слепого от себя, положив ладонь* на плечо.

Не выходит.

Изнанка Дома — насмешница, и теперь мне привыкать ко всему заново. И снова проживать следующие шесть лет, взрослея.

— Слепой, — шёпотом зову я.

Странно, что его не разбудил мой крик. Мне спросонья показалось, что орал будь здоров.

Он отзывается не сразу. Слишком спокоен, расслаблен. Спит крепко, полагаю, впервые за этот месяц. Переживал — забавно. Весь в красных пятнах: я уснул раньше и даже подумать не мог, что он станет плакать. Таким его, вымотанным непривычными для него эмоциями, я ещё не видел. Прежнего меня это бы растрогало. Сейчас мне слишком жаль нас всех.

Подаюсь вперёд. Утыкаюсь носом ему в висок, чтобы рассерженно прошипеть в самое ухо:

— А ну просыпайся.

— М?

Реагирует, наконец. Он сонно поднимает голову. Всё тело спрятано под огроменным больничным халатом, который его заставили напялить при посещении палаты медсестры и из-под которого он теперь пытается выпутаться.

— Ты меня задушишь, — жалуюсь.

Из-под ресниц слабо прорезается его мёртвый взгляд. Слепой разлепляет глаза с большим трудом, и когда это, наконец, происходит, он неуверенно отползает к стене, выпуская меня из слишком крепких объятий.

Нехотя.

Сдаюсь. От ударившегося в эмоции Слепого меня самого уже перекручивает.

— Я никуда не денусь, — обещаю ему я.

Сам себе не верю. Я был здесь всё это несчастное время, а если верить тем, кто за мной следил, иногда даже бродил и разговаривал — в лучших традициях лунатика.

— Ты это не контролируешь, — бормочет он. — Так что не обещай.

Меня как под дых ударяет. Само собой, никому такое не расскажешь, психом сочтут. И тут он такие вещи так спокойно говорит. Получается, Слепой что-то об этом знает.

Ловлю себя на мысли, что совершенно не удивлён.

Хочется встряхнуть его как следует за плечи. Оставляю прошлое в прошлом, и пинаю его, малость не рассчитав с непривычки силы, под колено. Он шипит и зарывается носом в подушку. Недовольно пыхтит с минуту, потом поворачивает свою предательскую зарёванную морду ко мне.

— Чего ты от меня хочешь? — зло выдаёт он.

— Объяснений, — требую я.

Резко сажусь на кровати.

Слепой знает. Всё знает. И то, куда я ушёл, и то, что я вернусь. Вот что тешило его надежду.

Уверенность.

— Я пытался тебя вытащить, — он садится позади меня, слегка пошатываясь. — Но ты не поддавался.

Плохо пытался, хочется сказать мне, но я вовремя кусаю себя за язык. Черт. Не могу его винить за то, что сильнее его. Фиг его знает, может, он правда пытался вернуть меня.

Наверное, в моем молчании сомнение как-то проявилось.

Злюсь недолго. Бледный за моей спиной продолжает полусонно шататься. Все силы потратил на эти ваши эмоции, и теперь, кажется, хочет только лечь спать обратно, вцепившись в меня своими паучьими лапками. И катился бы ты, Сфинкс, куда-нибудь до ближайшего утра со своими вопросами.

Он ничего не говорит, но я слышу его осуждение. С его точки зрения, наверное, это всё выглядит так, словно я зря психую, хотя посмотрел бы я на него в той же ситуации.

— Мы не станем это обсуждать. В следующий раз просто дай мне себя вытащить, хорошо?

Чувствую на плече его холодную ладонь. Морщусь.

Киваю.

— Это уже в твоих силах, — говорит он. — Вполне.

Я поворачиваюсь к нему. Укладываюсь снова: злость сошла на нет, выбеленная прозрачным светом луны. Слепой ложится рядом тут же, зарывается носом мне в майку и снова пытается обнять.

На него непохоже. Затыкаю совесть.

— Меня не было шесть лет, — тихо шепчу я, зная, что он мне навредить не сможет. И никого не позовёт.

— Шесть?

Киваю. Слепой думает какое-то время. Может, не хочет меня выводить, может, боится, что за такой период я стал совершенно другим человеком. Я бы на его месте подумал об этом. Ему навязал заботу обо мне Лось, но он всё ещё здесь, хотя и не должен.

Жду, что он на это скажет. Как отреагирует. Удивится? Испугается?

Наглец безразлично зевает, утыкаясь лицом в моё плечо.

— Много, — выдаёт, наконец, он.

Смеюсь.

Он прав.

Много.

Комментарий к 15. Шесть лет (Сфинкс, Слепой)

*учитывая, сколько раз мне приходило в ПБ сообщение об ошибке, чувствую, что должна пояснить этот момент. я помню, что у сфинкса нет рук, я даже помню, что слепой - слепой. в предложении про ладонь имелось ввиду, что сфинкс за шесть лет на изнанке привык к тому, что там у него руки были, и попытался подтолкнуть слепого рукой, которой уже в доме нет.

========== 16. Поохраняю (Табаки, Слепой) ==========

Музыку наш вожак слушает редко. У него на это барьер какой-то, хотя всем очевидно, что любит. А кто не любит? Все любят. Я вот люблю. И слушать люблю, и петь. А ещё лучше — горланить во все горло, чтобы все кошки на вой сбежались. Правда, тогда Лорд начинает нервничать, но он нервничает всегда, поэтому это ограничение скорее условное.

Падаю на кровать. В комнате тепло, за окном метель, а в тусклом свете под потолком — все такое оранжево-ламповое. Глаза сами так и закрываются. Стоически держусь. «Илиада» сама себя не перечитает, хотя не уснуть под неё кто-то счёл бы двойным подвигом. Укладываю голову поперёк чужого локтя. Слепой тут же дёргается и поднимает голову. Вынимает из ушей наушники и обеспокоенно прислушивается.

Ай.

Потревожил.

Я как-то в этой темнотени и не увидел, что у него эти беруши в ушах, думал, просто отдыхает после своих лесных охот за мышками. Ну или спит. Кто его знает.

— Спокойно, — заверяю его. — Я тут с тобой полежу, за компанию.

— Табаки, твою мать, — бурчит Слепой и укладывается обратно на подушку.

Меня кстати со своего локтя не сталкивает. Ну и замечательно. Довольно улыбаюсь и вытягиваю над собой руки. Ни черта в таком свете буквы не видать. Надо бы сказать Маку, чтобы лампочку поменял. Но для этого лампочку сначала надо достать. Значит, сначала надо сказать Маку, чтобы он сказал Крысе, что надо достать лампочку, потом сказать Маку, что её надо поменять.

Интересно, сколько Македонских нужно, чтобы поменять лампочку?

«Илиада» укоризненно пестрит на меня своими мелкими буковками. Размышления отвлекают от чтения: вечная проблема!

Задираю голову, кошусь на Слепого. Он редко слушает музыку, тем более через наушники. Воплощение: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Поэтому так напугался, когда я его задел. В общем, зрелище редкое. Смотрю с интересом. Глаза у него плотно закрыты, будто спит, брови чуть нахмурил: всё-таки опасается. Ну да, не очень-то расслабишься, отрезав себя от мира.

— Слепой, — зову и для верности толкаю в плечо.

Тот вынимает наушник.

— Я тебя поохраняю, — лыблюсь так широко, чтобы улыбку в голосе можно было услышать.

Слепой не сразу понимает, о чём я. Ну или делает вид. Второе, полагаю, более верно.

— Премного благодарен, — фыркает он.

Но я-то его знаю, ирония напускная. Он снова падает лицом в подушку. Подумав, протягивает один наушник куда-то левее от меня. Хочет послушать музыку со мной! Приятно. Хватаю наушник, немного разочаровываюсь в музыкальных вкусах нашего вожака, но виду не подаю. Даже пытаюсь подпевать через куплет. Незнание слов меня не особо останавливает, а то, что никто не просит заткнуться — тем более раззадоривает.

Не удерживаясь, поглядываю на проявление огромного доверия к моей персоне.

Глаза у этого проявления открыты, но лицо отрешенное. Понаблюдав за ним больше пары секунд, подмечаю, что с выводом об открытых глазах поторопился. Моргает он как-то медленно. И с большими перерывами. Знаю я это состояние, когда глаза начинают слипаться, и момент, в который они в конечном счёте закрываются, ты благополучно пропускаешь. Возвращаю ему наушник — хватит с меня на сегодня такого чудесного безвкусия. Сам не отстаю: зеваю во весь рот и устраиваюсь удобнее. Но нет, спать не буду. Обещал же поохранять чужой сон. Тем более я уверен, что если Сфинкс сейчас вернётся и застанет наше сонное царство, всех распинает в праведном гневе.

Откладываю книгу в сторону, складываю руки на животе, смотрю в потолок. Увлекательнейшее занятие, особенно если он весь в трещинках, а между ними гуляют причудливые тени.

«Илиада» непрочитанная потом как пить дать мстить мне будет.

========== 17. Кличка (Лось, Слепой) ==========

— А что у него с глазами?

— Да! У него что, зрачков нет?

— Да есть, они просто белые. А почему так, Лось?

Он, если честно, и без понятия, что у него с глазами. Вцепился в рукав взрослого, смиренно ждёт, когда тот доведет его, наконец, до кабинета, о котором говорил. В коридоре их тормозит шпана. Он вслушивается, принюхивается. Повисающая после череды вопросов тишина шумно хлопает носом, шаркает по пыльному полу кедами.

Взрослый над его головой тишину нарушает.

— Он слепой, — объясняет он.

Тот, которого только что окрестили, вздрагивает и с любопытством поднимает голову на того, кто неосознанно дал ему новое имя. Слепой это чувствует сразу. Так же, как почувствовал вибрацию, приятную прохладу Дома, когда они только подъехали.

Мальчишки тянут на разный лад понимающее «а-а-а», и ладони, сжимавшие плечи Слепого, подталкивают его вперёд. Дальше по коридору, затем по скрипучим ступенькам — наверх, в два пролёта.

— Проходи, — голос мягкий, добрый. — Садись.

Слепого снова слегка толкают. Он послушно опускается на диван. Проводит ладонями по приятно бархатной обивке.

— Мне нужно кое-что тут уладить, потом проведу тебе экскурсию, — обещает его взрослый, которого мальчишки назвали Лось. Слепой до этого не слышал кличку, но усвоил её сразу же, как принял новое, данное ему имя.

— Те ребята зрячие?

— Да, — в голосе грустная усмешка. — Поверь, компания, тебя встретившая, достаточно пестрит и без слепоты.

Слепой кивает. Он примерно понимает, что имеет ввиду Лось. Он уже говорил об этом месте, но и в своих попытках его представить себе перед сном Слепой не мог и подумать, что место, в которое его переводят, будет… говорить с ним.

Он расслабленно откидывается на спинку дивана, всем своим видом выражая крайнее удовольствие от того, что здесь оказался. От шуршащего бумажками Лося это не укрывается. В голосе слышна тёплая улыбка, о которой Слепой пока только догадывается подсознанием.

— Нравится тут?

— Да.

Они молчат, пока старший заканчивает свою работу. Чем бы она ни была, занятие это муторное, утомительное и очень долгое. Слепой терпеливо ждёт и, как только слышит, как Лось поднимается из-за стола, тоже выпрямляется. На плечо снова ложится ладонь.

— Тебе дадут кличку, — по дороге вдоль коридора рассказывает Лось, — а ещё возможно поколотят, главное, не жалуйся директору. Мне можно, у меня в кабинете аптечка. Если совсем плохо станет.

Слепой чуть не спотыкается. Взрослый, который знает, что дети втихаря дерутся, но не кричит на них за это? Хочется задать пару уточняющих, но собственный голос говорит вдруг совершенно другое:

— У меня уже есть кличка.

Надеется, что Лось понимает: ни на какую другую Слепой не согласен. Только на ту, что дал ему он.

— Вот как? — старший снисходительно ухмыляется. — Полчаса в Доме, а уже нашёл себе крёстного?

— Ты представил меня тем ребятам, — Слепой послушно останавливается, когда ладонь на плече слегка сжимается.

Слушает скрип двери и делает шаг в комнату.

— Осторожно, тут порожек, — предупреждает Лось и тут же хмурится. — Я просто сказал им, что ты слепой. Обычно клички дают друг другу дети. Мы, воспитатели, их разве что принимаем, малыш.

— Меня она устраивает, — он ведёт ладонью по шершавой стене, доходит до указанной ему кровати. — Лучше, чем то, что могут придумать другие дети. Мне бы не хотелось быть каким-нибудь… — наклоняет голову, прикидывая, каких максимальных высот может достичь фантазия сверстников, — какими-нибудь, не знаю, Вонючкой.

— Ты только Вонючке об этом не говори, обидится, — в голосе вдруг не слышно ни намёка на смех, Лось абсолютно серьёзен. — Если с ним пересечешься, конечно.

Слепой улавливает серьёзность тона и с такой же серьёзностью кивает.

Конечно.

========== 18. Заботятся (Четвёртая) ==========

В Четвёртой понемногу, по-своему друг о друге заботятся.

Для того, чтобы это заметить, Курильщику не нужна хваленная наблюдательность, о которой поэмы возводит Сфинкс. Здесь все очевидно и в какой-то степени, возможно, даже трогательно. В той, в которой не крипово, конечно. Все здесь, за исключением Лорда и его самого, — старожилы. Может, поэтому.

Какой-то любви и привязанности со стороны состайников к себе Курильщик особо не чувствует. Конечно, здесь к нему относятся куда лучше, чем среди Фазанов. Не корят за то, что не сделал уроки до всеобщего отбоя — хотя бы потому что здесь вообще нет какого-то фиксированного времени отбоя. Или вообще времени. Или вообще отбоя.

И чтобы хоть кто-то в Четвёртой ещё утруждал себя тем, чтобы делать уроки.

Ага, щас.

Курильщик замечает это довольно часто.

Он застаёт Македонского, умудрившегося отключиться на месте Чёрного. Никому в комнате и в голову бы не пришло на километр подойти к его кровати, а этот умудрился на неё явно с разбегу рухнуть.

Курильщик подъезжает ближе, рассматривает тряпку в чужой руке, обнимающей подушку. Конечно, вряд ли Чёрный разозлится на тихого Македонского за это, но тряпка грязная, а наволочка — идеально белая, хоть сейчас бери в рекламу стиральных средств.

Надо бы разбудить. Тянет руку, хочет положить на плечо, потрясти легонько, но слышит шипение над ухом. Поднимает голову. Наклонившийся к нему Горбач предупреждающе прикладывает указательный палец к губам, но на Курильщика даже не смотрит.

— Устал похоже, — бормочет очевидное он. — Но Чёрного такой милой картиной не проймёшь.

Горбач обходит кресло Курильщика, подкрадывается к спящему. Поднимает за плечи, неловко кряхтит. Перекладывает на его кровать. От всех этих манипуляций Македонский только чудом не просыпается.

— Не шуми, хорошо? — просит Горбач, отнимая у состайника тряпку.

Курильщик недовольно поджимает губы. Его затыкают, даже когда он молчит, но он согласно кивает.

Похожие вещи происходят довольно часто.

Курильщик к этому не привык. Ни у себя дома, в том месте, которое здесь все, как в средневековой безграмотности зовут Наружностью. Ни в своей первой стае.

Он как-то впадает в ступор, когда застаёт Слепого, устроившегося на общей кровати, головой на коленях у лениво курящего трубку Табаки. Тот выглядит непривычно обеспокоенным и второй рукой, не занятой трубкой, гладит дремлющего по волосам.

Курильщик вопросительно смотрит на Шакала. Знает уже, что вопросы задавать вслух бесполезно.

— Не здоровится нашему вожаку, — вдруг совершенно спокойно и без ужимок поясняет Табаки.

Табаки никогда не отвечает прямо на его вопросы, а тут вдруг даёт ответы, не дожидаясь, пока спросят.

Курильщик хмурится. Похоже, и впрямь волнуется, раз свои скоморошьи замашки забросил. Ну, Фазаны бы больного связали и укатили бы в Могильник при первом же чихе, а здесь вон сказки какие-то на ухо шепчут и по голове гладят.

Курильщик брезгливо смотрит на Слепого, который, услышав их разговор, свернулся клубком и закашлялся. Табаки поправляет ворот его свитера, кутая до подбородка.

— Сам не боишься заразиться? — спрашивает Курильщик.

Шакал чуть поднимает бровь, так строго, будто хочет пожурить Курильщика, словно ребёнка, ляпнувшего что-то глупое.

— Зараза не липнет к заразе, — широко улыбается Табаки.

Спохватившись, он освобождает обе руки, впихивая растерявшемуся Курильщику трубку. Наклоняется к Слепому и ныряет длиннющими грязными пальцами под чужой мокрый уже насквозь свитер. Выуживает градусник, щурит глаза, вглядываясь в деления при тусклом свете. Цокает языком.

— Мак! — орёт вдруг так, словно уши одновременно вздрогнувших от неожиданности Курильщика и Слепого находятся в километре от него. — Тащи полотенце и водку, будем градус снижать!

Они беспокоятся друг о друге постоянно. Если Курильщика выгнали из Первой за то, что он якобы — на этом он всегда кривит губы — привлёк внимание к своей проблеме, к проблеме большинства в той стае, здесь на это вообще забивают.

Он сонно трёт глаза, ещё до конца не проснувшись, вяло наблюдает за устроившимися на краю с другой стороны кровати Сфинкса и Слепого. Сфинкс держится прямо и важно, смотрит сверху вниз на зевающего во всю пасть Слепого, который заученными движениями быстро застёгивает пуговицы на чужой рубашке.

Не пропуская ни одну, не бредя пальцами наощупь.

— Спасибо, — коротко кивает Сфинкс и поворачивает голову.

Следит за тем, как Слепой нагибается к спинке кровати, отыскивает висящую на ней джинсовку. Накидывает на плечи Сфинкса, и только после этого сам поднимается с кровати, бредёт, сонно спотыкаясь к заваленному хламом и одеждой шкафу.

— Поберегись! — в комнату, преграждая дорогу вожаку, влетает Табаки. Останавливается в паре сантиметров от Слепого и, повертевшись по сторонам, важно объявляет: вы чего тут возитесь, мухи сонные? Давайте пулей. Там карамелек навезли, собирайтесь, пока Птички всё не склевали.

Ни на кого его увещевания, естественно, не действуют, но он всё равно старается.

Курильщик просыпается, когда чувствует чужую ладонь на плече. Он понимает, что выглядит, наверное, ужасно глупо, заснув за столом за уроками в комнате, где про уроки никто и слышать не слышал, и делал их раз в полгода от силы и то — чтобы было о чём с учителем поспорить.

— Может, отнесем его? — голос над ухом очень пытается быть тихим, но у него это ужасно выходит. — Здесь же жутко неудобно, совсем себя замотал наш Курильщик.

Курильщику не нужно, чтобы его таскали с места на место. Уснул и уснул, почему просто не оставить его в покое? Шёпот совсем рядом, раздражающий и мешающий. Мутный, неразличимый.

— Разбудим, — мягко возражает второй голос..

Курильщик мысленно соглашается с ним. Они же заботятся друг о друге, вот пускай и заботятся дальше. Он тут причём?

— У него потом знаешь, как спину ломить будет? — не унимается первый. — Я так как-то задремал вон под тем деревом, чуть шею себе потом не…

— Табаки, будь так добр, закройся.

Чужие руки кутают его в плед плотно, тепло. Вторая пара ладоней по волосам треплет. В тишине ласково хихикают, что-то снова бормочут, перебрасываясь комментариями и мнениями.

Он слышит шорох скользящей вдоль стола ладони, когда наощупь находят подставку для лампы. Щёлкает выключатель.

Тепло чужого пледа возвращает дрёму.

Свет лампы перестаёт бить в глаза.

========== 19. Бледнолицые (продолжение к 11. Лось, Кузнечик, Табаки, Слепой, Волк) ==========

Комментарий к 19. Бледнолицые (продолжение к 11. Лось, Кузнечик, Табаки, Слепой, Волк)

внезапное продолжение к части 11, где, напомню, лось читал вслух слепому, пока остальные детишки в кофейнике смотрели вестерны

Табаки в задорном победном возгласе вскидывает сжатые кулаки вверх и растягивает лыбу от уха до уха. Замирает на месте, когда дверь открывается.

Ну, как открывается.

Очень старается открыться.

Слова о проклятущем бледнолицем шерифе повисают несказанными, но разочаровываться Табаки не планирует. Он торопливо подъезжает к двери, ни капли тем самым не помогая её открыть, а только выталкивая жданого гостя обратно в коридор.

Кузнечик обеспокоенно вскидывает голову.

— Это Лось, — шипит он. — Пусти его!

Водрузивший одну ногу на спинку кровати в гордой позе Волк зависает на месте. Нет, ну только разыгрались, эти ваши педагоги вечно знают, когда прийти и обломать всё веселье.

— Я предлагаю никого не впускать, — заявляет он. — Это проклятые бледнолицые, зуб даю.

— Не бледнолицые, — выходит из навеянного вестерном образа Кузнечик. — Табаки, отъезжай, дверь нужно открыть.

— Да я открыть и пытался, — раздосадовано пыхтит тот, но послушно откатывается назад, пропуская Лося.

Тот выглядит чуть удивлённым, как человек, который, хоть и предупреждал, что придёт, но понимал прекрасно, что ждать его никто не будет. Ни один ребёнок, если ему позволить носиться по комнате и горлопанить во всю до полуночи, спать не захочет.

Ну, кроме того, что в его руках уютно свернулся и сопит в плечо.

— Так, а ну по постелям и на боковую, — тихо велит Лось и улыбается на коллективный стон. — Я дважды повторять не буду.

Он проходит внутрь комнаты, обходя Табаки, который всё ещё крутился под дверной ручкой, пытаясь с ней разобраться. За его спиной Волк разочарованно пинает матрас и спрыгивает на пол.

Под внимательным строгим взглядом зеленющих глаз Кузнечика Лось проходит к одной из сдвинутых в углу комнаты трёх кроватей и укладывает пригревшегося в его руках Слепого. Тот даже не просыпается от крепкого сна, только негромко чему-то фыркает и сворачивается клубочком, обнимая подушку.

Старший выпрямляется и поворачивается к остальным.

— Чего мы ждём? — интересуется с такой искренностью, что хочется подробно рассказать ему сразу всё: и чего ждут, и отчего пытаются откосить.

— Сдаётся мне, бледнолицый пришёл вершить здесь свой закон, — недовольно ворчит Волк и с хмурым видом взбивает свою подушку.

— Все ты правильно понял, — усмехается Лось и кладёт ладонь на макушку подъехавшего к нему Табаки. — Вы что, все вместе тут спите?

Табаки поднимает голову и довольно кивает.

— Моя идея, — показывает пальцем на сдвинутые кровати. — Мы тут втроём, Волк отдельно.

— Потому что оруженосцы и рыцари всегда ночевали в разных палатах, — разводит руками благородный рыцарь.

— Так ты индеец или рыцарь? — переводит взгляд на него Лось.

— Я на полставки. И то, и то, — пожимает плечами Волк, ни капли не смутившись.

— Когда все вернутся, мы передвинем кровати обратно, обещаю, — заверяет Кузнечик.

— Не, не передвинем, — цокает языком Табаки.

Лось усмехается, качает головой и смеряет взглядом забравшегося в центр рядом со Слепым Кузнечика. Треплет по волосам Табаки и выхватывает из-за уха цветное перышко — честное слово, он соберёт этих детей завтра во дворе Дома и польет всех из шланга. Помогает Кузнечику укрыться колючим одеялом, под которым тот почему-то имеет привычку спать даже в жару. Ребёнок благодарно улыбается, разве что не светится.

— Так нечестно, — Табаки падает на кровать и переползает к оставленному краю, — мы же договорились, что я буду спать посередине!

— Мне у окна дует, — тут же поясняет Кузнечик и торопливо закрывает глаза.

Табаки возмущённо пихает его кулаком в лопатку.

— Ты специально ложишься к Слепому, потому что мы оба знаем, что он во сне лезет обниматься! — шипит он. — А я тоже хочу обниматься.

— Хочешь, я тебя обниму, — из-за спины Лося Волк корчит страшную рожицу, но тут же уныло возвращается к своей кровати под строгим взглядом взрослого.

========== 20. По именам (Курильщик, Слепой) ==========

— Может, если бы я был здесь так же давно, как и ты…

Курильщик запинается. Лицо Слепого отрешённое. Он поворачивает, опускает острый подбородок и как будто смотрит, прожигает ледяными глазами насквозь. Курильщик нервно жуёт губу, проглатывает несказанное. Затягивается, прячет зажигалку в карман. Пальцы замёрзшие: вечер. Обхватывает сигарету большим и указательным, отворачивается к окну.

— Просто нашёл ваши старые фотографии, — уже не так уверенно продолжает он. — Пока был в Клетке.

Слепой молчит и слушает чужую тишину. Подносит зажатую в длинных пальцах сигарету к губам, неопределенно пожимает плечами.

— Кто должен тебе всё объяснять, Курильщик? — вдруг мягко спрашивает он, выпуская в замерзают воздух серый дым. — Табаки это нервирует, он очень старается тебе помочь.

Курильщик смотрит на него, взгромоздившегося на подоконник, снизу вверх. Тянется рукой к стоящей рядом со Слепым пепельницей.

— Он не должен, — грубо говорит он. — И никто не должен, разумеется. Продолжайте вытворять непонятную чушь, и, может, тогда…

— В нашей унылой жизни появится хоть какой-то смысл.

Слепой говорит очень тихо, и от его голоса пробирает где-то внутри, выбирается наружу мурашками по коже. Курильщик смотрит в заросшее сумерками окно, выглядывает Горбача, копошащегося со сбежавшимися на корм щенками.

— Так ведь ты это видишь? — уточняет Слепой.

Чуть насмешливо, бесстрастно, безразлично. Ему плевать, что и как видит Курильщик, и оба это слышат в его интонациях. Воздух согревается тлеющим при каждом выдохе огоньком. Курильщик недовольно мотает головой.

В Четвёртой все играют, и играют талантливо.

— Ну а ты как видишь?

Выпад ответный. Не он это начал.

— Никак не вижу.

Смех тихий, с нотками истерики. Курильщик кусает язык.

— Это ведь всё выглядит нелепо со стороны, — признаётся он. — Ваши сказки, выдумки. Вот, например, — он на мгновение задумывается, сомневаясь, — почему в нашей стае ты вожак? Почему не Чёрный? Или Сфинкс?

Курильщик смотрит, широко распахнув глаза. Он понимает, что, возможно, зашёл слишком далеко. Слепой, если на то пошло, ничего плохого ему не сделал — относился к нему, как к ещё одному состайнику. Он не ставит под сомнение его авторитет, не пытается отнять право быть в Доме главным, в отличие от того же дурачка Помпея. Просто вопросы иногда рождаются сами собой.

Курильщик их только ловит и выдыхает с табачным дымом.

Слепой молчит достаточно долго, чтобы Курильщик решил, что он даже и не услышал вопрос.

— Ну а почему тебя зовут Эриком? — вдруг спрашивает он и криво усмехается.

Курильщик дёргается.

Нечестно. Так нечестно.

Настоящее имя звучит неправильно. Здесь, в этих стенах, когда он уже почти справился с труднейшим заданием, когда он почти врос в эти самые стены Курильщиком. Имя звучит не тихим, мягким голосом Слепого — строгим окликом учителей из Наружности, уставшим вздохом отца.

Шуршанием Дома, ласково напоминающим, что своим он в этих серых стенах не станет уже никогда.

Нечестно.

— Так нечестно, — говорит шёпотом и надеется, что в голосе не слышно детской обиды.

— Что именно?

— Никто здесь не зовёт друг друга по именам.

— Вопросы тоже никто не задаёт.

Курильщик тушит сигарету о пепельницу, наверное, слишком уж остервенело. Достали его эти ужимки, эти игры. Вот, пожалуйста, доказательство, что всё это ширма — главный игрок только что вышел из своей роли.

— Нарушаешь правила Дома?

— Какие правила?

Удивляется так искренне, что можно подумать, не притворяется. Только дурачка включать больше в стиле Табаки. От Слепого он ожидает какой-то большей… серьёзности, что ли.

— Я же не зову тебя по имени, — настаивает Курильщик. — Мне сказали: Слепой. Так и зову. Я ведь подыгрываю вам, почему нельзя подыграть мне?

Слепой пожимает плечом. Откидывается на холодное оконное стекло, расслабленно опираясь на него затылком. Разочарованно прикрывает глаза. Его ладонь находит пепельницу, пальцы — тушат сигарету и оставляют окурок рядом с чужим.

— Ну так называй, — Слепой игнорирует вторую часть вопроса, отвечая только на первый выпад.

Словно терпеливый родитель, уступающий бунтующему сыну-подростку.

========== 21. Недоразумение (Сфинкс, маленький Слепой, постканон) ==========

— Лей ещё.

Тихий голос вырывает Сфинкса из его мыслей резко и беспардонно. Он наклоняется послушно, надеясь, что грабли не переклинит, переворачивает огромное ведро с тёплой водой, задевая из-за неудобной позы чужую шею.

В кои-то веки чистую.

Сфинкс улыбается, думая, что Слепого удар бы хватил, узнай он, что его крохотную копию здесь бесчеловечно заставляют отмывать жуткие пакли, которые он с какого-то перепугу звал волосами. Да ещё и с тем условием, что горячую воду по древней летней традиции отключили.

Склонившийся над раковиной мальчик трёт глаза и брезгливо фыркает. Сфинкс чуть хмурится: попало мыло, похоже. В глаза, в нос, в рот и в уши. К воде и к мылу этот ребёнок непривычный, ничего удивительного.

— Всё, — мальчик выпрямляется, отплёвываясь.

Как промокший щенок, невольно ассоциацией проносится в голове.

— Не всё, — Сфинкс снова наклоняет ведро, щедро поливая неожидавшего от него такого предательства ребёнка остатками воды. — За ухом пену оставил.

Мальчишка послушно трёт ухо, после чего поднимает голову на Сфинкса. Терпеливо ждёт, пока взрослый, намучившись своими скрипучими протезами с пустым ведром, повернётся к нему.

— Ты мне весь пол залил, — ворчит Сфинкс.

Ерошит пушистым махровым полотенцем мокрые волосы, скручивает на голове огроменную улиточку, пряча туда тёмные пряди. Отступает на шаг назад, придирчиво осматривая это измученное произведение искусства. Картина и впрямь маслом: лицо раскрасневшееся, ещё и плечи разодранные. Сфинкс вздыхает с таким терпением, которое требуется непременно, если уж взялся воспитать с детских лет вот… это вот.

— Опять свои болячки чесал? — строго спрашивает он, подталкивая ребёнка к выходу из ванной и швыряя ему футболку. — Я сколько раз тебе говорил, что нельзя так делать?

— На них твои слова не действуют, вот они и чешутся, — с пафосом изрекает недоразумение и морщится.

— На тебя тоже не действуют? — сердито щурится Сфинкс и качает головой, глядя на попытку ребёнка просунуть увеличившуюся в два раза из-за улиточки голову в футболку.

— Они чешутся, — с капризным упрямством бурчит он и всё-таки продевает голову в воротник.

Ещё бы не чесались. Воспоминания, тем более, если их не было, всегда чешутся. Где-то на подкорке мозга. Забавно, правда, что Дом наградил этого ребёнка своими отметинами, заразив его в Наружности, даже никогда и не открывая перед ним свои двери.

Сфинкс мотает головой, чтобы прогнать навязчивую мысль, что, может быть, своим малость эгоистичным поступком он нарушил что-то за пределами досягаемости его разума. Сначала надо позаботится о потопе в ванной, а со странностями вселенной он попозже разберётся.

Он устаёт за день, опускается на диван. Прайм-тайм предлагает что-то очень-очень скучное, поэтому каналы на пульте перещелкиваются чисто на автомате.

— Что ты смотришь?

Сфинкс поворачивается к подкравшемуся к нему ребёнку. Тот поднял голову, мёртвыми глазами уставившись в пространство над головой Сфинкса. Стоит и нагло грызёт что-то, что Сфинксу, кажется, следовало выбросить из холодильника неделю назад, и с любопытством ждёт ответ.

— По телеку ничего интересного, — говорит старший устало. — Просто чтобы мозг отвлечь.

— От чего? — ребёнок залезает на диван, из-за чего заботливо свёрнутая на голове улиточка на голове падает.

Сфинкс считает до десяти, потому что этот ребёнок — не тот Слепой, с которым он рос бок о бок вместе, и ему под зад пинка не дашь, если выбесит. Поэтому с напускным спокойствием он стягивает с чужих волос полотенце и кидает на спинку дивана.

Сушиться потом повесит. Он только что убрал ванную и не собирается вставать с дивана. На сегодня подвигов хватит.

— Можно я с тобой? — не дождавшись ответ на свой вопрос, ребёнок сворачивается где-то у его коленей, задевает неприятно холодными и мокрыми волосами бок и пялится в никуда.

— С каких пор ты заинтересовался телевидением? — Сфинкс улыбается уже чуть мягче.

Ладно, может, он слишком к нему строг.

— Я не заинтересовался, — пацан пожимает плечами.

А нет, строгости в самый раз.

Сфинкс качает головой и прибавляет громкость на пульте. Перещёлкнутый канал гордо демонстрирует какую-то ужасно скучную мигающую пустышку, от которой Сфинкса скорее в сон клонит.

Хотя, наверное, это безобразие мнит себя экшном.

— Что там произошло?

Недовольный голос прорезается через тишину, и Сфинкс открывает глаза. Чёрт, всё же задремал. Он морщится, прогоняя из глаз остатки сна, косится на ребёнка, который очень сердито хмурит брови на разозливший его телевизор. Сфинкс поворачивается к экрану, где герои предательски замолчали, онемев от сюжетного вотэтоповорота.

Он поясняет происходящее и улыбается, когда, стоило киношным молчунам снова открыть рот, ребёнок торопливо толкает его в бок ладонью, мол, замолчи, глупый взрослый, без тебя разберусь.

Ну и отлично.

Пускай разбирается, он хотя бы сон досмотрит.

Под финальные титры Сфинкс не просыпается. Бодрым голосом очередной артист предлагает купить пылесос со скидкой в шестьдесят процентов, одно мигание сменяется другим.

Просыпается Сфинкс на прорезавшей мутную болтовню громкой заставке диснеевского мультсериала. Он резко дёргается от неприятного звука, косится на часы и хмурится.

Десять минут после полуночи. Конечно, когда же ещё включать мультфильмы. Дети всё-таки не покупают пылесосы с шестидесятипроцентной скидкой.

Сфинкс жмурится, чешет лицо об плечо — грабли царапаются, в первый раз в детстве он это на горьком опыте узнал, едва не сравнявшись со Слепым. Косится на так и уснувшего у него под боком ребёнка. Выпрямляется, тянется выключить телевизор. Слышит недовольное «ну-у-у» снизу и усмехается.

Если это недоразумение сейчас скажет, что очень внимательно телевизор слушает, он рассмеётся так, что все местные кошки распугаются. Но недоразумение молчит и продолжает крепко дрыхнуть, уткнув лицо в ладонь и тихо в неё сопя.

Сфинкс пытается подняться, но тут же понимает, что этим он пацана разбудит. Ему не то чтобы жалко, просто…

Да нет. Ему именно жалко.

Он отстранённо думает, не сотворила ли вселенная в лице одного очень скрытного чародея одну огромную странную глупость. Сфинкс смотрит на спрятавшееся за ладонью и волосами бледное лицо, засыпанное такими же бледными, отвратительными пятнами. Сердобольная бабулька-соседка решила, что у ребёнка ветрянка и долго охала Сфинксу на ухо, что его срочно надо вести к врачу.

Правда, по её мнению к врачу бы сводить половину дома и Сфинкса, в частности, так что он пропустил это мимо ушей. А вот пацан не пропустил, и в итоге бабулька пришла к выводу, что ребёнку нужен не только врач, но и старый добрый ремень.

Сфинкс тихо усмехается ввернувшейся в памяти сценке. Они часто мелькают в голове, загораживая собой то, настоящее. Мёртвые глаза на разочарованно вытянувшемся лице, когда Сфинкс в одинокой тишине Кофейника впервые сказал, что уходит. Горящий негодованием взгляд внимательных зелёных зрачков по другую сторону Изнанки, треск дерева и — или? — тонкого запястья.

Отражающуюся зеркалом глуповатую улыбку нашедшего способ всё исправить самонадеянного смельчака. Дрожащее перо, зажатое неживой рукой.

Ребёнок во сне вяло чешет лоб и чему-тохмурится. Сфинкс невольно вспоминает, как узнал в девять лет от Слепого, что тот не видит сны. Никогда-никогда. Тогда ещё Кузнечик от возмущения и несправедливости обомлел настолько, что забыл на пару мгновений о собственном недуге. Катастрофическая несправедливость жизни.

Сфинкс тянется за сложенным на спинке дивана пледом. Тот тонкий, но до лучшего варианта пришлось бы подняться и дойти до шкафа. Укрывает крепко спящего мальчишку до самого подбородка.

И честно старается не вспоминать, где уже раньше видел такую же привычку прятать лицо в ладонь.

========== 22. Тишина (Лось, Ральф, детишки) ==========

— Эти дети — самое странное, с чем я в жизни встречался.

— Значит, не такая уж плохая жизнь у тебя была до Дома.

Ральф стряхивает пепел, протянув руку через подоконник. Недовольно хмурится на снисходительную реплику Лося. Ральф начал работать в Доме раньше, чем Лось, но таких же любви и доверия у этих детей завоевать не смог. Да и не пытался, честно говоря.

Он снова подносит сигарету к губам.

— Завтра мне ехать к остальным, — напоминает. — Останешься со своими дикарями один на один.

Лось в ответ лишь едва заметно мотает головой, кутается в пиджак: лето выдаётся прохладным здесь, в стенах не согретого ласковым солнцем Дома.

— Этот засранец завалил бумажной работой, — Ральф недовольно косится на входную дверь, будто начальство в лице директора выпрыгнет из-за неё, прекратив подслушивать. — Так бы сразу уехал со всеми. А теперь придётся своим ходом, до самого санатория.

— Могу тебе занять, — щедро предлагает Лось.

Он-то на все лето остаётся в Доме. С несколькими детишками, которые по обычаю не ездят с остальными. Ни в лагеря, ни в санатории. С теми, для кого тишина и холодные стены приятнее тёплых волн моря и песен под гитару у костра.

В этом году их даже на одного больше, чем обычно.

— Что ты мне займешь, — Ральф ухмыляется. — Мы на равных условиях с тобой, я знаю, что у тебя за душой так же ни гроша.

Он тушит сигарету о подоконник.

Лось тихо смеётся над справедливым замечанием.

Ральф прислушивается.

— Твои уснули, что ли?

Лось достаточно долго работает с детьми, чтобы перестать верить в чудеса.

— Нет, конечно, — улыбается он. — Я им велел быть в постелях к десяти. В горизонтальном положении и с закрытыми глазами. Про сон и речи не было.

— Не знаю, что хуже, работать с мелочью или с подростками, — выдыхает Ральф и смотрит на часы на запястье. — Ладно, мне вставать рано. Возьму пример с твоих малышей.

— Я с тобой, — кивает Лось. — До спальни, проверю их заодно. Не переживай, контролировать, принял ли горизонтальное положение ты, я не собираюсь.

Комнату наполняет негромкий смех.

Лось провожает взглядом Ральфа, удаляющегося по тёмному коридору. Провожает луч фонаря, беспечно прыгающего по разрисованным стенам. Ральф здесь работает дольше, ненамного, конечно, но всё же — достаточно. И к детям он относится, наверное, правильнее, чем Лось. Новый воспитатель привязывается к ним, как к потерянным щеночкам. Не может, хотя и обещал, не выделять себе любимчиков — да брось, Ральф, старина, ты бы сам не смог выдержать преданный взгляд кошачьих зелёных глазёнок. Он не имеет на это право, честно говоря. У него — целая толпа смотрящих честными восторженными глазами ребятишек, которых невозможно любить и не любить в равной степени.

Он толкает дверь, у которой остановился, впускает в комнату лёгкий ветер, прошуршавший сквозь надписи в коридорах. Тишина в Доме своя: она полна дыхания, сопения, тихих бормотаний. Лось выглядывает через порог, отмечает, что свет фонарика угулял прочь.

Проходит в комнату, поправляет свисающее с пустой кровати одеяло. Шакал Табаки — кажется, теперь остальные его зовут так — слишком торопился перед отъездом. Так сильно, что в итоге забыл всё: заправить постель, собрать в рюкзак все свои пуговки и бусинки, попрощаться с друзьями и — уехать. На памяти Лося это первый раз, когда он остаётся. Может, новое имя резко повернуло его образ жизни в другое русло, хотя он только накануне вечером поймал негодника, орущего на весь коридор какие-то явно подслушанные у старшеклассников песни.

Он хмурится, поднимая одеяло и не находя под ним ребёнка. Велел же всем лечь в свои постели. Выпрямляется, выискивает в темноте пропавшего.

И отмечает перестановку в комнате. Сдвинутые в углу кровати и огроменную кучу из одеял, подушек, свесившихся рук и ног. Подходит ближе, пытается сообразить, где чья голова. Отлично, похоже, вся комната — как они там себя сейчас называют, дохляки, вроде, — решила собраться в один большущий клубок и спать так. Разве ж это удобно?

Он тихо усмехается, когда клубок, почувствовав на себе взгляд, начинает шевелиться.

— Мы спим, — раздаётся очень честный голос из-под одеяла.

— Охотно верю, — отзывается Лось.

Лось качает головой и многозначительным молчанием — тем самым молчанием взрослого, которое дети воспринимают обычно лучше любых слов — намекает, что никуда он не уйдёт, пока клубок не уснёт сладкими снами.

Он опускается на край кровати. Поворачивается к освещенному луной окну. Ральф был бы строг. Ральф бы прикрикнул на неслушников. А может, ему было бы всё равно. Может, он равнодушно наблюдал бы, как они утром ходят с синяками под глазами.

— Мы правда спим, — заверяет второй голос, и Лось узнает по писклявому возмущению Табаки. — Можешь за нами не следить.

— Я и не слежу. Только побуду здесь, пока вы не перестанете во сне болтать.

— А я не болтаю, — важно заявляет Волк, поднимая лохматую голову, вылезая из-под чужой руки.

— Так, лёг обратно, — шикает на него Лось.

Строгим быть тяжело, если это не часть твоего характера.

Он всматривается в клубок.

— Вы где Слепого потеряли? — спрашивает он, не досчитавшись ребёнка.

— А мы не знаем, — заявляет Волк и зачем-то наваливается локтем на соседнюю подушку, приминая её. — Он каждую ночь где-то шляется. Беспокойная душа.

— Я здесь, — рука заваленного под чужой подушкой поднимается над кроватью.

Лось вздыхает.

— Волк, слезь с него. Задушишь. Потерпи, пока Ральф не уедет, не хочу, чтобы он злорадствовал над моими методами воспитания.

Спящий комок разражается громким хохотом на все лады. Визгливый хохот звучит громче всех, и Лось опускает лицо в ладонь.

Ральф услышал бы шум за километр, что уж говорить о паре лестничных проемов.

Слепой выползает из-под подушки — единственный, похоже, кто правда спал, — отпихивает от себя Волка. Тот перебирается ближе к Кузнечику, который борется с нежелающим выполнять свою функцию одеялом.

Одеяло это снова перебрасывают из стороны в сторону, когда каждый тянет всё на себя. Клубок вертится, недовольно ворчит, пихается острыми локтями и коленями. Собранный по частям: у них на четверых три пары зрячих глаз, три пары рабочих ног и три пары перепачканных в хлам рук. Он терпеливо молчит. Опускает голову, когда из пихающегося клубка на его колено приземляется чья-то пятка.

Клубок замирает.

— Устроились? — старший всё же не сдерживает смех с картины маслом.

— Да, — довольно выдыхает голос Кузнечика откуда-то из недр подушек и одеял.

— Мы давно уже устроились.

— Я давнее.

— Нет, я.

В тишине Дома скрип половиц этажом выше, щёлкание в коридорах чего-то потустороннего, начинающего щёлкать каждую ночь, отгласы чего-то, витающего в воздухе Дома, чего-то, созданного ими, слоем за слоем.

— Кстати! Совсем забыл, я ведь вчера такую классную колыбельную от старших услышал, там про медведя, лису и зайку, знаете, что они…

Зрячая ладонь выныривает из клубка и привычно прерывает не начавшуюся тираду. Обиженное пыхтение почти сразу сменяется довольным такой реакцией хихиканьем.

Ну, тишина в Доме тоже своя, её всегда что-то наполняет.

Неудивительно, что они сбились рядом, греясь в своём клубке в холодное лето. Неудивительно, что место, где живут, крохотным поколение за поколением, эти дети, полно честных сказок, призраков и примет. Ральф видит в этом что-то свое, пугающее, в чём нужно обязательно разобраться. Лось видит их. Наполняющих своим смыслом всё окружающее, ищущих и дающих тепло.

Не жалеть, не привязываться, не потакать — Ральф, наверное, всё же, поступает правильно.

У Лося так не выходит.

И это, наверное, к лучшему.

========== 23. Дирижабли (Сфинкс, Слепой, Македонский, Курильщик, Табаки) ==========

— О, твои дирижабли.

Сфинкс напряжённо следит за каждым действием вернувшегося в комнату Слепого. Тот прислушивается к треску магнитофона, из которого звучит далёкий отголосок детства, криво ухмыляется и падает на кровать рядом.

— Я помню, как у тебя от них крышу сносило, — говорит он.

Сфинкс щурится и уже готовится защищаться, если нападут. Мозгом он понимает, что Слепой не станет ни нападать, ни издеваться, но не может отделаться от неловких воспоминания из детства и этого странного чувства испанского стыда, которое испытываешь не за другого человека, а за себя пять минут назад. Просто стыда, наверное. Вопрос терминологии.

Слепой молчит, явно исчерпав весь свой запас слов на сегодня, и Сфинкс немного успокаивается.

— Это ещё те твои кассеты, — признается он. — помнишь, ты их для меня выклянчил?

— Странно, что они ещё живые, — хмурится Слепой.

— Кассеты или те, у кого ты их взял? — с хитрый улыбкой уточняет Сфинкс.

Слепой предпочитает не отвечать. Старенький магнитофон заедает при переключении песни, позволяя морально настроиться на новый лад. Сфинкс прикрывает глаза, возвращаясь к ленивому субботнему прослушиванию музыки. Слепой, кажется, решил составить ему компанию, а мнение Сфинкса на этот счёт спросить позабыл. На какой-то момент Сфинксу начинает казаться, что Слепой просто спит с открытыми глазами, но он вдруг поворачивается и лениво тянется, задевая руками Сфинкса, а потом и вовсе складывая их поперёк него. Утыкается лбом в плечо Сфинкса и довольно выдыхает.

— Удобно тебе? — язвит Сфинкс больше для приличия. И немного от скребущей ребра зависти: может, он сам бы предпочёл обнять.

— Вполне, — игнорирует сарказм в голосе Слепой.

Сфинкс только глаза закатывает.

— О, это же твои дирижабли.

Сфинкс поворачивает голову к въехавшему в комнату Курильщику и Македонскому, подталкивающему перед собой чужое кресло. Курильщик непонимающе косится на Македонского, который, видимо, в его присутствии произнёс слишком много слов, равно как и Слепой до этого.

Сфинкс терпеливо вздыхает. В Четвёртой нельзя спокойно послушать музыку, и это ещё Шакал где-то зависает. Остаётся надеяться, что остальные возьмут пример со Слепого и просто молча, спокойно послушают с ним.

Македонский забирается на кровать к ним и усаживается по-турецки.

— Свинцовые? — уточняет он.

Сфинкс очень надеется, что Македонский искренне интересуется, а не издевается, подслушав очередную сплетню Табаки.

— Ведомые, — неожиданно поправляет Курильщик, подъезжая к остальным. Поворачивается к Сфинксу. — Не думал, что ты такое слушаешь, у меня отец их очень любит.

Сфинкс не уверен, как ему стоит относиться к сомнительной похвале Курильщика. Табаки бы сейчас наверняка от восторга визжал. Он только сдержанно улыбается.

— Отлично, теперь у тебя все шансы подружиться с отцом Курильщика, — говорит Слепой, и вот уж его Сфинкс, отрываясь за всех остальных, сверлит таким гневным взглядом, что, увидев его, Слепой точно бы напугался.

Но так как взгляд был адресован единственному, кто его по достоинству оценить не мог, никто не отреагировал как следовало. Курильщик даже набрался смелости устроиться рядом с Македонским, который тут же протянул ему подобранный на кровати орех, угощая и от себя, и от Табаки, который почему-то пропускает всё веселье.

— О! Что я слышу, это же твои дирижабли!

А нет, не пропускает.

Да и веселье, кажется, до его прихода и не начиналось.

— Слепой, двигайся. Я к вам, — рушится неуклюжим ураганом, расталкивая на своём пути всё и вся, попутно хватая у Македонского орех. — Курильщик, золото моё, ты ведь даже не знаешь, как наш сдержанный Сфинкс в своё время с этих завываний бесился. О, это достойно воспевания в балладах…

Сфинкс делает глубокий вдох.

И хочет отпинать почему-то не Табаки, а тихо ржущего ему в плечо Слепого.

========== 24. Под дверью (Лось, Слепой) ==========

Дверь не скрипит, но Лось торопливо придерживает её рукой. Прикрывает, тем самым останавливает на пороге уже обрадовавшийся свободе утренний ветер. Не пропускает его сквозняком в комнату, мимо порога, где, расстелив тёплое одеяло, прямо на полу устроился Слепой.

Лось смотрит на него с беспокойством и малость с любопытством. Не похоже, что ребёнку посреди ночи вдруг стало плохо. Он бы не постеснялся зайти к воспитателю и сообщить об этом напрямую. Если бы хотел, конечно, а то знает он их методы лечения в дикой комнате дохляков: название они себе выбрали говорящее, ничего не скажешь.

Он опускается на корточки рядом с чужим одеялом, думая, как поступить правильно. Ответственный воспитатель, которым он, по идее, должен быть, разбудил бы ребёнка и отправил досыпать положенные два часа до общего подъёма в комнате. Хотя простудиться сейчас, в такую тёплую погоду, будет, конечно, трудновато, так что можно, пожалуй, этим свою совесть и успокоить.

Лось знает, что у этого его подопечного самый, наверное, чуткий сон во всём Доме. Более чутко спит разве что Рекс, но только когда в плохом настроении. А у Слепого слух натренирован так, что проснётся, едва лишь скрипнет половица. Сейчас заставшему его Лосю везёт: утро, сон крепкий, как всегда бывает незадолго до будильника. Слепой его будто не слышит, спит спокойно, подперев щёку костлявым локтём — видимо, вместо мягкой подушки. Конечно, так же удобнее.

Лось старается даже дышать тише, пока думает, как с этим неслушником поступить. Прогнать в комнату к остальным? Разбудить и позвать в учительскую чай пить, пока все ещё не проснулись? Или укрыть одеялом и оставить в покое досыпать недоспанное?

Во всех случаях — он понимает это скорее на интуитивном уровне — Слепой будет жутко раздосадован тем, что его ночные вылазки раскрыты. Почему-то ему кажется, что Слепой не хотел бы, чтобы Лось узнал об этой странной, малость диковатой и пугающей щенячьей преданности. А ещё он знает наверняка: стоит ему только сказать прекратить эти вылазки, Слепой послушает. Он не покажет, как расстроен, не станет просить разрешить ему. Или, тем более, оправдываться. Просто молча кивнёт, и больше Лось никогда не застанет его спящим на пороге под дверью своей комнаты.

Так, пожалуй, стоит поступить ответственному воспитателю.

Поэтому Лось возвращается к себе в комнату, с негромким стуком открывает шкаф с одеждой и тихо кашляет себе под нос.

Когда он выходит из комнаты снова, его встречает лишь сонная тишина пустого коридора.

========== 25. Кролик (Горбач, Кузнечик, Волк, Слепой) ==========

Он сделал это. Он только что это сделал.

Он видел отражение своего поступка в чёрных глазах наружнего пса, прибежавшего по старой привычке под забор, стоило там появиться Горбачу. Он видел это в прозрачных глазах Слепого, чудом удержавшегося за ветку и не упавшего с высокого дерева.

И видел, как выпущенная из арбалета игрушечная стрела едва его не сбила.

— Он заслужил это, — тихо бормочет Горбач себе под нос, угрюмо утыкаясь взглядом в стену.

Старшие же не станут врать. Да и со Слепого станется: Горбач своими глазами видел, как этот психопат выжрал алоэ в кабинете химии. Он, Горбач, не сделал ничего неправильного, по крайней мере, так казалось, пока с мыслей о мести дело не дошло до её воплощения.

— С тобой всё хорошо? — Горбач слышит над ухом взволнованный голос.

Ну конечно, Кузнечик станет волноваться! Святая душа всего Дома. И, несомненно, он не поймёт. Станет защищать Слепого, не потрудившись даже разобраться, даже не посмотрит на то, что его друг — настоящее чудовище. Просто так повелось, с того момента, как его привели в Дом. Его ещё Спортсмен прозвал Хвостом Слепого, и не за просто так.

— А, он всё ещё горюет по доблестному Багзу, павшему смертью кроличьих, — с пафосом изрекает со своего места Волк.

Кузнечик шипит на него и трется носом о плечо Горбача. Горбачу очень хочется прогнать его, но вместо этого он с вызовом смотрит на соседа.

— Как ты думаешь, Слепой мог бы его сожрать? — спрашивает он.

Огромные честные глаза округляются ещё больше.

— Кого, Волка? — с ужасом уточняет Кузнечик.

Горбач вздыхает. Хорошо быть самой невинностью.

— Багза, — подсказывает Волк и спрыгивает с кровати. Трёт подбородок. — Полагаю, что нет, хотя я бы не был на сто процентов уверен.

— Ты что придумал? — возмущается Кузнечик и тут же мотает головой, глядя на Горбача. — Нет, конечно же!

Ну вот и кто бы сомневался.

— Я всё же думаю, что Багз сбежал, — развёл руки в стороны Волк. — Хотя мне нравится идея с кровожадным Слепым, который нападает на бедных зверушек и съедает их сырыми, в этом есть какое-то…

— Прекрати говорить про него гадости, — недовольно просит Кузнечик, и Волк послушно кивает.

— Хорошо, я скажу их ему в лицо, когда вернётся, — обещает он.

Только к тому времени, когда Слепой всё же возвращается, выковыривая из волос впутавшуюся в них ветку, и Волк, и Кузнечик, об обещании забывают. Как забывают и о вопросе Горбача, и о бедном Багзе. Но Горбач настороженно следит за каждым его действием. Он ждёт, что Слепой потребует признаться, кто его подстрелил. Ждёт, что он уже давно обо всём догадался — на воре же шапка горит! — и вызовет Горбача на драку один на один.

Слепой не говорит ничего, даже не обращает внимания на пытающегося его разговорить Кузнечика.

И на лице ни следа обиды или злости.

Только какое-то очень неприятное любопытство.

========== 26. Шутки (Слепой, Сфинкс) ==========

— Ты скучаешь по ним?

Перед ленивым взглядом всё плывёт, расплавленное июльским солнцем, которое явно чует приближение августа и спрятавшейся за ним осени, а потому печёт изо всех сил. Ни ветра, ни лишних звуков. Дом поглотил их все: никто не выходит даже во двор, не открывает окон, боясь выпустить ценную прохладу.

Сфинкс толкает носком входную дверь и высматривает торчащую из-за ступенек макушку.

Как Слепой понял, кто именно решил присоединится к его дикой в такую жару прогулке, Сфинкс даже не спрашивает. По шагам, по запаху, по клацанью граблей. По тяжёлым мыслям, неумещающимся в черепной коробке, вырывающимся наружу, бьющимся о стены Дома, задыхающимся и побуждающим ноги встать с прохладной постели и выйти на улицу.

Сфинкс спускается на пару ступенек и пристраивается на нижней рядом со Слепым. Тот скучающе подпирает подбородок ладонью, лениво таращится незрячими глазами в никуда. Сфинксу хочется спросить, какого чёрта он выполз в такую духоту вместо того, чтобы спрятаться в холодном подвале Дома, но кусает себя за язык.

Да понятно, почему.

По той же причине, что и он сам.

— Сфинкс, — недовольно морщится Слепой, чувствуя, как его плеча касается плечо друга.

Сам он на вопросы не отвечает и загадочно молчит, но когда задаёт вопросы он, остальные должны разбежаться и ответить. Сфинкс фыркает. Как же ему, чёрт побери, этого не хватало.

— Иногда, — Сфинкс пожимает плечами. — Наверное, да.

— Ну так не скучай, — бормочет Слепой и поворачивает лицо к нему.

Сфинкс тихо смеётся. Хороший совет, дельный. Слепой ничего не говорит, не делится, но он знает. Знает, откуда вернулся Сфинкс, знает, как долго его не было — ну, это он сам сказал. Знает, что в этом странном месте грабли ожили и стали руками. Замечает, как, забываясь, Сфинкс пытается следовать привычкам, обретённым за шесть непрошедших в Доме лет.

— Не буду, — обещает он, хотя оба знают, что этому обещанию можно не верить.

Оно не настоящее.

Слепой удовлетворённо кивает. Чешет, раздирая покрывшуюся от жары жуткими пятнами щёку, раздражённо убирает липнущие к шее волосы.

— Табаки там твои очки сшакалил. Отказывается возвращать на место, — лениво замечает Сфинкс. — Говорит, ты их всё равно не носишь, а он «видеть это солнце проклятущее не может».

— Пускай носит, — безразлично отзывается Слепой, чуть улыбаясь. — Только не говори, что я разрешил, иначе ему будет уже не так интересно.

Сфинкс щурится на солнце, глубоко вдыхает обжигающий воздух. Ему на самом деле не хочется молчать, не хочется говорить о пустяках. Хочется расспросить Слепого. Хочется узнать больше, но он понимает, что это бесполезно. Всё, что Слепой хотел сказать, он выболтал ещё в Могильнике, когда Сфинкс только вернулся. Рассчитывать ему не на что.

Сфинкс смотрит на окрашенное солнцем небо, пока перед глазами не начинают мелькать пятнышки, а из мыслей его вытягивает чужая голова, устало пристроившаяся на его плече.

— А я ведь думал, что Лось тоже знает, — вдруг тихо шелестит голос.

Сфинкс напряжённо молчит. Слепой заговорил об этом впервые со смерти Лося, до этого заботившись о Сфинксе словно бы по старой привычке, стараясь соответствовать ожиданиям того, кто уже не сможет эти старания оценить. В груди щемит смесью скорби и признательности, когда он понимает, что навязанная привычка присматривать за Кузнечиком у Слепого переросла в искреннее желание быть другом для Сфинкса.

— Как-то я даже попытался пошутить об этом, — признаётся Слепой. — Думал, ему понравится.

Сфинкс поднимает светлые брови.

— Ты? — переспрашивает он. — Пошутить?

Слепой обиженно кривит губы.

— И как Лось отреагировал?

— Положил ладонь мне на лоб, поцокал языком и ушёл, — тяжко вздыхает Слепой.

— Воспитатели ничего не знают, — соглашается Сфинкс.

Слепой с неодобрением качает головой.

— Чёрный Ральф знает, — возражает он. — Будь внимательнее.

Сфинкс морщится. Ральфа поставили к ним с нового месяца, на смену Лосю. Ни он сам, ни дети в восторге не были, но плохо так даже думать, учитывая обстоятельства.

— И что ты ему сказал? — спрашивает Сфинкс. — Лосю. Можешь мне рассказать, обещаю, что не положу ладонь тебе на лоб.

Слепой пожимает плечом.

— В шутках же должна быть доля правды? — неуверенно уточняет он. — Я в этом просто не силён.

Сфинкс настороженно косится на подставленную ему под щеку макушку. Обладатель её ляпнуть мог что угодно, а уж что он мог счесть шуткой — кто его знает.

Шутки Слепого — как песни Табаки, вещь специфически правдивая.

— Допустим.

Слепой вздыхает.

— Ну, я просто сказал ему, что иногда бываю оборотнем, — признаётся он.

========== 27. Не нужно (Табаки, Слепой) ==========

— Ну? Что у вас произошло? Поговори со мной.

Голос над ухом тихий и вкрадчивый. Слова, которые должны звучать елейно и с издевкой, кажутся до противного искренними. Перепачканные невесть в чём паучьи пальцы скребут по ткани пиджака, карябая выступающие позвонки на худой спине. Раздражающе, навязчиво. Табаки поднимается на локте, неуклюже нависает над Слепым, но тот только зарывается глубже носом в подушку. Неужели непонятно? Он не в том настроении, чтобы говорить. Кажется, он предупредил всех об этом, бросив короткое «состояние хреновое», прежде чем взобраться на второй ярус чужой кровати.

Спрятаться там от всех и особенно от Сфинкса.

Табаки перегибается через матрас.

— Мак! — гаркает он.

Слепой чуть поворачивается. Прислушивается к тому, как за его спиной Македонский помогает Табаки спуститься вниз. Хмурится. Как же, оставят его в покое. Знает он Табаки, чужое молчание того только подзадоривает и нервирует сильнее, чем слова.

Табаки возвращается обратно. Слышится хлопок входной двери, голос Рыжей, голоса остальных, глухие объятия и не озвученные прощания.

— Держи, тебе нужно.

Слепой поворачивает голову и едва не ударяется носом о бутылку, которую ему в лицо суёт Табаки.

— Отвянь.

Бормочет вяло и отворачивается снова к стене. К потрескавшейся, пахнущей штукатуркой и чем-то отвратительно отсыревшим.

— Сфинкс довёл? — Табаки понимающе кивает. — Вон как ты из-за него руку расхреначил. Это дело разве? Я вот считаю, не дело совершенно. Я про вас со Сфинксом. Ну и про руку тоже, но рука заживёт, на тебе всё как на собаке заживает. Хотя почему как? Ты та ещё собака, может, поэтому с Кошаком срётесь по поводу и без?

Он делает глоток из своей бутылки и снова протягивает её Слепому.

— Выпей, а то не отстану.

Слепой поворачивается на спину так резко, что Табаки отшатывается назад. Нехотя убирает бутылку.

— Мне сейчас не до тебя, Табаки, — тихо говорит Слепой, в голосе — напускное спокойствие.

Табаки обиженно цокает языком и закатывает глаза. Как же. Чтобы кому-то в этом Доме, тем более в этой стае было не до него? Нонсенс. Так он Слепому прямым текстом и говорит:

— Не до меня ему, — Шакал недовольно пихает Слепого кулаком. — Сам-то слышишь, что несёшь?

Слепой втягивает носом воздух и складывает руки на животе. Табаки зеркалит его позу, прижимается макушкой к острому плечу. Косит глазами, пытаясь с их верхотуры выяснить, что происходит ближе к полу. Слышен голос Сфинкса, и вот только его им для полного счастья и не хватало. Запрокидывает голову, смотрит на Слепого. Тот напряжённо вслушивается.

— Эй, — Табаки резко дёргается, переворачивается и наклоняется к чужому уху. — А я никуда не ухожу.

Слепой поворачивает лицо к нему, чуть удивлённо поднимает брови.

Табаки торопливо кивает, будто Слепой может это увидеть.

— Мне тут Лорд кое о чём напомнил, — грустным шёпотом признаётся он. Запинается на пару мгновений, жуёт губу, пожимает плечами. — Так что ты и я, мы оба никуда из Дома не денемся. Но нам ведь некуда, да?

Слепой сдаётся.

— Некуда. Потому что кроме Дома ничего нет, — соглашается он.

— Конечно нет, — расплывается в светлой улыбке Табаки и тут же хмурится, посерьёзнев. — Но нам ведь больше ничего и не нужно, да?

========== 28. Аквамарин (Слепой, Кузнечик) ==========

— Я бы предпочёл пойти спать.

— Ты всегда предпочёл бы спать.

Кузнечик злится. Вернее, злился бы, не вытяни великая сила подаренного Седым амулета все негативные эмоции. В такую ночь нельзя спать! Ведь ночи, как эта — они для покорения крыш, для историй, улетающих по холодному воздуху, чтобы больше не быть рассказанными, никогда и никому. Как Слепой этого не понимает?

Хотя, он же пошёл за ним.

Кузнечик боится подходить к краю крыши, поэтому замирает на месте. Смотрит дикими глазами на ясное, не завешенное тяжёлыми тучами небо. Отсюда видно наружность, но она далеко. Она где-то там, за высоким забором и несколькими этажами ниже.

Украшенное бесконечными звёздами небо куда ближе.

Слепой зевает во всю пасть, подходит ближе и неустойчиво встаёт рядом. Трёт разодранную в недавней драке щеку. Простояв с минуту в каких-то своих размышлениях, он садится и поднимает голову.

— Сядь, а то навернешься.

Кузнечик морщится, но снисходительно кивает. Слепой просил за него, но сам он не говорил с Седым о силе, не получил великого дара от бесконечно мудрого старшего. Он не знает, что сегодня нельзя спокойно и лениво сидеть на месте, не знает, что сегодня нельзя спать. И всё же он тоже здесь, хотя ведь он никого никогда не слушает, только Лося. А значит, что-то чувствует в этой ночи и он.

— Небо синее-синее. Такое светлое, как будто днём, — завороженно говорит Кузнечик и послушно усаживается рядом, позволяя Слепому навалиться на его плечо. — Аквамарин. Знаешь такое слово?

— Не-а, — мотает головой Слепой и снова протяжно зевает, пряча лицо в ладони.

Кузнечик задирает голову вверх, едва не теряя равновесие, удерживаемый только чудом и вцепившейся в воротник чужой ладонью. Он расплывается в пьяной улыбке человека, оставившего где-то там, на нижних этажах, все свои страхи и неудачи.

— Даже небо считает, что этой ночью спать нельзя. Светлое и синее-синее. В крапинку и с луной, — шёпотом говорит Кузнечик. — А бывает ещё ультрамариновое, это когда небо тёмное, словно… — он запинается, вспоминая обещание говорить Слепому только про то, что видит здесь и сейчас, не представляя того, что могло бы быть.

Слепой вдыхает холодный ночной воздух полной грудью в своей попытке разглядеть это его синее-синее небо. Кузнечик ставит подбородок на колено, скручиваясь в какой-то неудобной позе, но даже ей не под силу оказывается его приземлить.

— Всё теперь будет так, как должно быть, — с уверенностью заявляет он.

— Нас ведь всё равно не перестанут гонять, — с философским спокойствием пожившего эту вашу жизнь человека отвечает Слепой.

— Не перестанут. Но теперь… — он делает глубокий вдох, задыхаясь словами, спутанными в его голове. — Теперь…

— Теперь, — тут же соглашается Слепой, и Кузнечик радостно улыбается.

Он приучился уже понимать Слепого без слов, потому что иначе Слепого вообще нельзя понимать. Слепой, оказывается, тоже так умеет. Умеет понимать его, Кузнечика, даже когда он сам себя не понимает.

Кузнечик опускает голову, ждёт, когда та перестанет кружиться. Смотрит перед собой на расплывающиеся в аквамарине отблески позднего летнего заката.

— И всё-таки я не понимаю, почему Спортсмен гоняет новичков, — бормочет он безнадёжно.

— Потому что может, — пожимает плечами Слепой и поворачивает голову, удобнее укладываясь на чужом плече.

— Это не причина.

— Для некоторых — очень даже.

Кузнечик молчит. Рёбра распирает изнутри чувством безграничной свободы и надежды. Голос нового наставника все ещё звенит в ушах, перебиваемый плеском аквариумных рыбок и едва слышным шуршанием падающего с сигареты пепла.

Слепой вдруг вздыхает.

— Мне было пять, когда Лось меня привёз, а Спортсмена привели всего через год.

Кузнечик замирает и напрягается так, что Слепой недовольно пихает его под бок. На что он вообще ожидал, что Кузнечик отреагирует спокойно на его откровения? В такую ночь? Слепой ведь никогда ничего не рассказывает! Кузнечику становится почти стыдно за свою несдержанность. Потому что сейчас ведь Слепой передумает с ним делиться.

Но Слепой всё равно продолжает, хоть и качает недовольно головой.

— Он ещё тогда был Белобрысым, Спортсменом-то он незадолго до тебя стал. Он злится, потому что у него, в отличие от нас с тобой, всё целое. Руки есть, глаза видят. Он здесь как бы лишний, ну по крайней мере ему так кажется. Я думал, ты всё это сам понял, — Слепому приходится снова толкнуть Кузнечика, который явно забыл дышать оттого, что слышит. Оттого, о чём Слепой с таким привычным спокойствием говорит.

— А ты ему чем не угодил? — сипло спрашивает Кузнечик.

Слепой криво и очень жутко ухмыляется. Он никогда не улыбается, и теперь, когда он это сделал, Кузнечику очень хочется, чтобы он больше никогда этого не повторял.

— Он хочет стать вожаком, когда вырастет, — делится опытом старожила Слепой. — Как Череп.

— Он никогда не будет как Череп! — в праведном гневе ахает Кузнечик.

— Конечно не будет. Он сам знает, что вожаком буду я, вот и бесится, — спокойно заявляет Слепой.

Кузнечик чуть поднимает брови. Ему хочется спросить, откуда в Слепом такая убеждённость, но он молчит. Потому что ему очень-очень хочется эту убеждённость не спугнуть.

Он только смотрит на Слепого с любопытством и почти с уважением. Почти — потому что сложно смотреть с должным уважением на того, кого утром застал за поеданием шмотков штукатурки.

— Знаешь, я думаю, из тебя выйдет отличный вожак, — с текущей из-под рёбер честностью заверяет он.

Ответа он не ждёт. От Слепого — максимум согласного «угу». Но тот только молчит, обдумывая слова друга.

— Спасибо, — вдруг говорит он с такой серьёзностью, будто речь идёт о чём-то на грани жизни и смерти.

Кузнечик расплывается в довольной улыбке. Прислоняется щекой к чужой макушке, морщит нос из-за щекочущего ветра и сонно зевает. Спать в эту ночь всё ещё нельзя, но великая сила в его амулете и не отпускает. Лишь накрывает тёплым спокойствием.

Тёплым, как аквамарин над их головами.

========== 29. Шарады (вся Четвёртая) ==========

Больше остальных играть в шарады любит, как выяснилось, Македонский.

Курильщик хмурится, смотрит на не пойми что из себя изображающего Лэри, но не понимает ровным счётом ничего. Для него это состояние привычно, и он уже со всем смирился. В отличие от Македонского, который весь словно бы превратился во внимание и выдаёт вариант за вариантом. Он уже произнёс слов больше, чем когда-либо в присутствии Курильщика.

Целых пять.

Остальные игроки устроились рядом, плечо к плечу, нога к ноге, на общей кровати. Сфинкс лениво облокотился на спинку кровати и даже не пытается ничего угадывать. Курильщику он, если честно, напоминает больше не игрока, а многодетную мать, нашедшую, чем занять неугомонных детишек хотя бы на время. В шарадах участвует даже Слепой. Правда, как-то по-своему: с видом крайне умиротворённым он под общий шум и гомон дремлет, улегшись головой на колени Табаки, который в перерывах между мозговым штурмом копошится в его волосах, заплетая мелкие косички и вставляя в них перышки.

— Я думаю, что это кот, — чешет подбородок Македонский, немного растерянно наблюдая кривляния Лэри.

— Очень измученный жизнью, изодраный и психованный кот, — уточняет Табаки, важно подняв палец.

— А, — тянет Лорд. — Так это Сфинкс.

На что получает вялый пинок коленом в рёбра.

— Да нет же! — на эмоциях нарушает молчаливые правила шарад Лэри и тут же, спохватившись, закрывает себе рот рукой.

— Нет, не Сфинкс или нет, не кот? — уточняет Горбач, сощурившись.

Он подаётся вперёд, готовый уже завести долгий и аргументированный спор о кошачьих породах, когда Лэри на оба его предположения мотает головой.

Так агрессивно, что кажется, эта самая голова сейчас отвалится.

— У вас две попытки осталось, — замечает со своей кровати Чёрный, поднимая глаза от книжки и глядя на Лэри — Заканчивай свой цирк.

Лэри кривит недовольную рожу. Уж кому бы и делать замечания, так не Чёрному. Он как-то совсем правил шарад не понял, судя по всему. Даже вон Слепой и тот более активно участвует в игре.

— Закончит, когда кто-то угадает его животное, — повышает голос Сфинкс, строго зыркая на Чёрного. — Таковы правила.

— Да это не животное! — возмущается Лэри, но тут же кусает язык, когда строго зыркающий взгляд перемещается на него.

— То, что ты показываешь, оно в этой комнате? — продолжает издеваться Лорд, хищно скалясь. — Ты его и сейчас видишь?

Лэри моргает, осоловело глядя на Лорда и пытаясь понять, как ответить на этот вопрос, не используя слов.

— Итак, у нас были варианты с разными зверями, а ещё со Сфинксом, пьяным Чёрным и с Табаки в меняльный вторник, — бормочет Горбач, глядя на второго столь же серьёзного игрока, как и он сам.

Македонский молчит, перебирая в голове версии.

— И всё не то, — огорчённо вздыхает Табаки. — Что же такое сложное ты нам загадал, Лэри?

— Да он это сам придумал, — от нетерпения Македонский вдруг поднимается на коленях, для равновесия вцепляясь в плечи Курильщика, тихо офигевающего от того, что шарады делают с самым замкнутым человеком в стае.

— Я думаю, что это и не кот, и не собака, и вообще несуществующее животное, — замечает Табаки, в сердцах дёргая только что заплетенную Слепому косичку. — Или даже не одно животное, а целая армия животных.

— Он же сказал, что это не животное, — пытается возразить Табаки Курильщик.

— А мне вот тоже кажется, что ты на ходу его меняешь, — возмущается Сфинкс. — Если даже Македонский тебя не отгадал.

Лэри разочарованно опускает плечи. Македонский польщённо улыбается, довольный, что его первенство в самой молчаливой игре никто отнимать не собирается. Даже с фактом того, что он проигрывает.

— Да это бармаглот, — вдруг говорит Слепой, сонно поднимая руку и ощупывая щекочущее перо, которое Табаки под шумок пихнул ему за ухо. — Из «Алисы в стране чудес».

Лэри победно вскрикивает и, с удовлетворенным видом признанного артиста поклонившись, падает в общую кучу рук и ног на кровати.

В спальне повисает напряжённая тишина.

— Я требую реванш, — тихо возмущается Македонский, краснея в праведном гневе.

Курильщик медленно переводит взгляд с Лэри на Слепого.

— Он что, сейчас угадал? — переспрашивает он.

Табаки тяжело вздыхает с видом старожила, которому снова нужно объяснять новобранцам очевидные вещи.

— Да Слепой постоянно всех отгадывает, — вместо него поясняет Лорд. — С ним неинтересно играть.

— В свою защиту, в этот раз я пытался его отвлечь, — поднимает обе руки Табаки, зажимая пальцами пёрышко.

Слепой небрежно пожимает плечами и вытряхивает из волос целый склад перьев и верёвочек.

— Я дал вам фору, — справедливо замечает он.

========== 30. Свитер (Сфинкс, маленький Слепой, постканон) ==========

В его памяти самый близкий друг детства подворачивает по локоть рукава слишком длинной чужой рубашки. Рубашки с взрослого плеча, в серую клеточку и со свежим грязным пятном.

Слепой и взрослым особым ростом не отличался, а в детстве был совсем мелким. И всегда, всегда имел привычку таскать чужую одежду.

Рубашка достаёт ему до колена, слишком широкий воротник застегнут на все пуговки, и всё равно свободно болтается.

Слепой в его памяти вытирает кровь с носа, недоуменно трёт друг о друга пальцы, чувствуя на коже скользкую тёплую влагу. Морщится недовольно, а затем — просто не придаёт этому значение.

Лось сказал ему быть другом и защитником для Кузнечика, и он скорее умрёт, чем хоть на мгновение подведёт ожидание старшего.

— Тебя сильно отколошматили?

Кузнечик в его памяти кивает. Сильно, как и всегда, болит, наверное, сразу всё тело. Слепой перед его глазами тоже разбитый — завтра глаз заплывет совсем, Пышка в этот раз оказался более метким и зрячим, чем обычно. Кузнечик шмыгает носом, в котором вдруг так невовремя щиплет. Плакать он не будет, не будет, не…

— Всё, не рыдай, — Слепой недовольно поджимает губы, прислушивается. Одно ухо изодрано в хлам, зеркально как и у Кузнечика. — В следующий раз мы продержимся дольше.

Кузнечик сердито пинает ногой воздух, кривит губы. Слепой настороженно вслушивается в отзвуки убежавшей улюлюкавшей толпы.

Кладёт перепачканную темно-красным ладонь на плечо Кузнечика, крепко сжимает.

— Они никогда не оставят нас в покое, — бубнит Кузнечик и с вызовом смотрит на Слепого.

Слепой в его воспоминаниях с полной уверенностью говорит, что Кузнечик пессимист, да и только.

На светло-серую рубашку с расквашенного носа капает кровь, пачкая воротник и передний кармашек.

В его настоящем ребёнок, забравшийся наощупь на спинку дивана — вот зачем? — поправляет воротник вязанного свитера. Сфинкс садится на диван рядом, складывает на коленях ладони протезов. В настоящем он смотрит с любопытством. То, что видит сейчас Сфинкс как-то вдруг накладывается, одно на другое, с тем, что видел двадцать лет назад Кузнечик.

— Я купил тебе новый пиджак, — замечает он, когда ребёнок устраивается удобно, чудом удерживая равновесие. — Буквально на прошлой неделе.

— Купил.

— Он тебе не понравился?

— Очень понравился.

Сфинкс закрывает глаза и делает глубокий вдох.

Маленький Слепой перед закрытыми веками трёт рукав рубашки, только сильнее размазывая по ней кровищу.

Сфинкс открывает глаза и долго смотрит на чешущего из-за колючего свитера руку мальчишку.

— Это ведь мой свитер, — тихо говорит Сфинкс.

Ребёнок поднимает голову, слепым взглядом отвечая Сфинксу.

— Ну да, твой, — не спорит с очевидным.

И на том спасибо.

— Он тёплый, — ребёнок оставляет в покое руку, только разодрав её едва не до крови. — Нельзя?

—Можно, — разрешает Сфинкс. — Только…

Кусает себя за язык.

Только вот видел он уже такую преданность очень давно, и теперь она пугает его даже больше, чем тогда, а в голове дурацким набатом, ехидным голосом Рыжего отдаётся правдивое злое пророчество.

«Он полюбит тебя, и ты для него будешь весь чёртов мир».

========== 31. Кошмары (Сфинкс, Слепой) ==========

Точно так же маленький Кузнечик в первые дни в Доме прятал по ночам лицо в костлявое тощее плечо, когда совсем донимали кошмары.

Сфинкс тихо соскальзывает с общей кровати. Оборачивается, смотрит на сопящий, свистящий и похрапывающий на все лады клубок. Ему нужно быть тише, не разбудить никого, особенно вот это мелкое лихо, запрокинувшее руки и ноги на соседей. Уж оно тихим быть точно даже не попытается.

Сфинкс выдыхает, чуть улыбаясь их спокойствию.

Опускается на колени рядом с брошенным на пол матрасом.

— Слепой, — тихо зовёт он.

Такая детская привычка, самому смешно.

Он осторожно касается лбом спящего. Бодает в висок, слегка подталкивая. Слепой дёргает рукой, сонно поворачивает голову на голос.

— Вставай, — просит Сфинкс. — Надо прогуляться.

— Пойдём, — бормочет Слепой. Соглашается, даже не проснувшись до конца.

Та же детская привычка.

Не открывая глаз, тянет над головой руки. Вдыхает ночной воздух, тщетно пытается прогнать сонливость со старанием человека, уснувшего только-только. Сфинкс об этом догадывается, сам слышал, как по спящей комнате тихо прошуршали шаги вернувшегося. Он терпеливо ждёт и с готовностью поднимается на ноги, когда Слепой неустойчиво садится.

Слепой встаёт вслед за ним, спит на ходу и держится за край помятой футболки с принтом-дирижаблем. Сфинкс осторожно подталкивает дверь, впускающую в спальню сквозняк, прислушивается в общие свист и сопение.

— Спят, — широко зевая, информирует его Слепой и утыкается лбом в плечо. — Не переживай за них.

Сфинкс кивает. Игнорирует, правда, плохо скрываемое недовольство в голосе. Коридор пуст, морозный воздух пробирается в Дом сквозь щели в оконных рамах. На следующей неделе будут подтыкать всеми стаями ватой, то ещё развлечение. Сфинкс тормозит у замусоренного донельзя окурками и перегоревшими спичками подоконника.

— В левом кармане, — негромко говорит он, глядя на Слепого, с ногами забравшегося на подоконник.

Садится рядом. Укладывается щекой на костлявом плече. Слепой ниже на голову, из-за этого Сфинксу приходится чуть ссутулиться. Зрячие пальцы привычным жестом подносят к его губам зажжённую сигарету.

— Бледный ты какой-то.

Сфинкс прячет от чужой ладони улыбку. И прячет свой ответ в молчании, которое Слепой всегда понимал лучше слов.

— Это твоё прозвище, не моё, — ворчит он.

Слепой небрежно пожимает плечом.

В темноте он щёлкает зажигалкой снова и, расслабленно наваливаясь на оконную раму спиной, прикрывает глаза.

— Светает?

— Пока нет.

В темноте дым смешивается с морозным воздухом,

— Кошмары мучают, — то ли спрашивает, то ли знает наверняка.

— Конечно, — бурчит Сфинкс. — Больше же мне не из-за чего поднимать тебя среди ночи.

— Да брось. Я совсем не хочу спать, — говорит Слепой и прячет лицо в ладонь, зевая.

Сфинкс усмехается и слегка толкает его. Слепой кажется безразличным. Как и всегда. Настолько безразличным, что готов снова и снова идти вслед за Сфинксом. И даже не спрашивать, зачем.

Он говорит что-то ещё. Про глупых нервных кошек, про невозмутимые холодные стихии и про шёпот мороза за окном. Сфинкс слушает. Откидывается назад, удерживаясь на ужасно худом плече.

Глубоко вдыхает подмерзающий предрассветный воздух.

Голос у Слепого спокойный. Мягкий и тихий, а интонации те же, что и десять лет назад, когда успокаивать нужно было маленького ревущего во время ночной грозы Кузнечика.

========== 32. Инопланетяне (Кузнечик, Слепой) ==========

Комментарий к 32. Инопланетяне (Кузнечик, Слепой)

Из интервью узнала, что, хоть это и не вошло в книгу, Кузнечик любил находить всякие безделушки и играть, будто их оставили пришельцы, а в конце третьей части об этом ещё ворчит Чёрный.

— Как по мне, обыкновенный велосипедный звонок.

Слепой небрежно пожимает плечом и чуть наклоняет голову, макушкой касаясь чужой соломенной панамки. Кузнечик краснеет — не то от злости, не то от ужаснейшей летней жары. Жадным взглядом он следит за тем, как длинные пальцы исследуют каждый миллиметр найденной ими вещицы.

Где звонок нашли, там и упали. В сухую нестриженную траву на заднем дворе Дома. Сверху палит солнце, спины печет прогретая земля, но это всё ещё лучше, чем встать и каким-то ещё образом активничать. Волк вон в такую погоду даже окна открывать отказался, не то чтобы пойти прогуляться.

Слепой послушно крутит в руках найденный ими велосипедный звонок, изо всех сил пытаясь сообразить, что такого инопланетного увидел в нём Кузнечик.

— Вот здесь должен быть язычок, — бормочет он, натыкаясь на небольшое отверстие в звонке. Ковыряет его ногтем и кивает, когда раздаётся тихий трезвон. — Ещё он ржавый. Никаких инопланетян.

— Уверен? — Кузнечик наклоняется к самому уху Слепого. — Я знаю, что они приземлились у нас под окнами вчера ночью.

— Кто?

— Инопланетяне! Я даже слышал звук как на ТАРДИС, — доверительным шёпотом сообщает Кузнечик и отодвигается, чтобы оценить реакцию друга.

Друг реакций не проявляет.

— Это Волк пыхтел, — говорит он. — Встал ночью в туалет и обо что-то навернулся, я тоже слышал.

Кузнечик обиженно сопит.

— Но он же похож на запчасть от звёздного корабля, — не сдаётся он.

— Волк?

— Твой звонок, — терпеливо поправляет Кузнечик. — Ну сам подумай. Из наших никто на велосипеде не ездит, здесь и негде.

Кузнечик поднимает голову, обводит краснеющим взглядом площадку и удовлетворённо падает обратно.

— Места не хватит разогнаться.

Слепой молчит. Вообще ему хочется сказать, что скорее всего запчасть от звёздного велосипеда на площадку скорее всего приволокли псы. Или кто-то из предыдущих поколений всё же нашёл способ сделать велотрассу из пяти квадратных метров двора.

Он молчит.

Прислушивается к недовольному сопению над ухом и обречённо вздыхает.

— Марсиане? — спрашивает он.

Кузнечик над ухом восторженно ахает.

— Скорее клингоны, — собрав всю свою серьёзность, говорит он. — Или может быть даже…

— Так, вы оба, ну-ка марш в Дом.

Мальчишки одинаково задирают головы на подкравшегося к ним в разгар ленивой игры взрослого. Кузнечик расплывается в радостной улыбке.

Лось подходит к ним ближе и опускается напротив.

— Тут недолго перегреться и заработать солнечный удар. Волк вообще мне посоветовал вынести ведро воды и полить вас, — с усмешкой замечает он.

— Мы нашли запчасть от звёздного корабля, — втягивает старшего в игру Кузнечик.

И тут же пихает в бок Слепого. Тот с готовностью демонстрирует велосипедный звонок, поднимая его над собой.

— Может, и надо было его послушать, — бормочет себе под нос Лось.

Он наклоняется, чтобы помочь инопланетному эксперту сесть ровно и придерживает за плечо на случай, если закружится голова. Кузнечик щурится от яркого солнца, но падать обратно вроде пока не собирается. Слепой неустойчиво поднимается на ноги и цепляется за попавшийся под руки локоть старшего.

— Мы в полном порядке, — замечая беспокойство на лице Лося, заверяет Кузнечик. — Просто немного заигрались.

— Я так и понял.

Лось тихо смеётся и поворачивается к шатающемуся рядом Слепому. Одной рукой всё ещё держит плечо Кузнечика, вторую — кладёт раскрасневшемуся от жары Слепому на лоб. Тот не сдерживает блаженной улыбки и, закрыв глаза, подаётся за холодной ладонью. Чудом разве что не валится обратно в траву.

— Мы хотели узнать, кто из пришельцев оставил это здесь, — Кузнечик встаёт и кивает на велосипедный звонок в руке Слепого.

Лось отпускает его плечо, убеждаясь, что падать он пока не собирается и забирает у Слепого звонок. Крутит перед собой с любопытством. Внимательно смотрит на Кузнечика и вдруг прячет звонок в карман.

— Нужно изучить его более тщательно, — к радости исследователя внеземных велосипедов говорит он. — Только давайте не на улице, хорошо?

========== 33. Рассказывай (Слепой, Табаки, Сфинкс, Македонский, Лорд) ==========

— Мы все знаем, что ты не спишь.

Табаки недовольно пихает Слепого в спину. Тот только сильнее зарывается лицом в подушку, глухо рычит и отмахивается от состайника, как от назойливого комара, пищащего над ухом. Комар сдаваться не собирается, как любое противное насекомое, взобравшееся на несколько этажей и влетевшее в приоткрытую форточку.

— Нам всем интересно, что с тобой произошло. Так что рассказывай.

— Интересно ему, — Слепой резко садится, из-за чего нависший над ним Табаки заваливается на спину, приземляясь на подушку.

Шакал тут же поднимается обратно на локтях, но тормозит, когда усевшийся рядом Македонский мягко кладёт ему ладонь на плечо.

— Оставь Слепого, — тихо просит он. — Он и так похож на покойника.

— Вот именно поэтому я не собираюсь оставлять его в покое, — каламбурит Табаки, но обратно всё же не поднимается.

Сфинкс смотрит на попытки Табаки достучаться до Слепого молча. Как и Лорд, но того заставляет молчать не беспокойство, а любопытство столь же сильное, что и у Табаки.

Правда, всё ещё недостаточно сильное, чтобы придушить гордость.

— Мы просто за тебя переживаем, — наконец, говорит Сфинкс, когда Слепой перебирается поближе к нему и устраивается у него под боком, видимо, ища хоть какой-то защиты от Табаки. — Ты бы себя видел, правда.

— Я же вам всё рассказал, — отвечает ему Слепой с виноватым видом. Раздирает покрытую пятнами руку и пожимает плечами.

— Ты сказал, что Ральф вытащил тебя в наружность, — кивает Табаки, чуть съёжившись под строгим взглядом Сфинкса, но ни капли не смущаясь и уж точно не пытаясь сбавить обороты. — Там устроил тебе допрос…

— С пристрастием, — подхватывает Лорд, хищно улыбаясь.

Слепой поворачивает голову на его голос, морщится и, нашарив подушку рядом, прячется под ней с головой.

— Отлично, ты довёл Слепого, и теперь у нас два Македонских, — комментирует Лорд.

— Вообще-то, — Табаки поднимает палец, — он спрятался там от тебя и твоих злых высказываний, бездушное создание.

— А может, от того, что ты не затыкаешься, когда тебя об этом попросили?

— Я пытаюсь выяснить, что случилось, а ты, — Шакал закатывает глаза от переполняющего его чувства собственной важности, — ты просто ёрничаешь.

— Вы можете оба заткнуться? — просит Сфинкс, с опасением поглядывая на подушку.

Под подушкой страдальчески стонут.

Македонский нервно грызёт ногти, переводя взгляд с одного состайника на другого, и искренне переживает, что Лорд может оказаться прав. Откровенно говоря, только он и понимает, насколько было бы опасно на самом деле иметь в стае двух Македонских.

— Сфинкс, будь добр, поговори с ним вместо меня, — глухо просит Слепой.

Сфинкс делает глубокий вдох. Табаки сверлит подушку таким горящим взглядом, что становится ясно, ни с кем другим, кроме самого пострадавшего, говорить он не собирается. Во второй раз Македонский не пытается его остановить, поэтому он решительно переползает через все сдвинутые кровати и падает рядом со Слепым. Судя по всему, тактику он решает всё же сменить. Наваливается на Слепого и гладит его по спине, чем раздражает его только ещё больше.

— Что ему нужно было от тебя? — елейным голосом спрашивает Табаки.

Слепой молчит.

— Это связано с пропажей девчачьей воспитательницы? — предполагает Табаки.

Слепой вяло откликается. Шакал смотрит на Сфинкса взглядом победителя, словно вытянул из вожака не жалкое «угу», а целый подробный рассказ.

— Он решил, что это ты с ней что-то сделал? — удивлённо переспрашивает Сфинкс.

Слепой вылезает из-под подушки, поворачивается к Сфинксу и с минуту таращится в пространство левее него с выражением «и ты, Брут» на лице. После чего падает обратно с обречённым вздохом.

========== 34. Замёрз (Слепой, Табаки, Лорд, Сфинкс, Курильщик) ==========

Комментарий к 34. Замёрз (Слепой, Табаки, Лорд, Сфинкс, Курильщик)

как и многие контентмейкеры, муки совести я испытываю. но также я понимаю, что многим из нас сейчас нужно и что-то отвлекающее. что-то спокойное. я не стану говорить о новой главе на других ресурсах, не стану делать, как обычно, превью или ставить теги. но я вижу по просмотрам моих работ, что многим это сейчас нужно. так что если кто-то пришёл сюда, чтобы прочитать что-то отстранённое, читайте.

и если вам не повредит небольшая зарисовка, то я выкладываю её для вас.

берегите себя.

На полу спать холодно.

Об этом кстати Сфинкс говорит сразу. Табаки суетится на кровати, поднимается и падает, спотыкаясь об раскиданный по постели хлам.

— Эту, чтобы было мягко спать, — говорит он и швыряет подушку.

Устроившийся на полу Слепой вместо того чтобы её поймать, получает по голове, но, кажется, настолько сбит с толку суетой Табаки, что даже не возмущается.

Тот факт, что у них в комнате поселится новенький, не вызвал никаких бурных реакций ни у кого, кроме Табаки и Лэри. Реакции, правда, противоположно разные. Лэри обругал весь белый свет и унёсся куда-то прочь из спальни, а Табаки поднял панику в раздумьях, где в их комнате будет спать Курильщик — «а его сто процентов переведут к вам, клянусь веснушками Македонского, помяните слово старого Шакала» — и стенал, пока Слепой не предложил самый простой вариант.

Он просто уступит Курильщику своё место на общей кровати, а сам поспит на полу.

Заявив это, он вызвал новый поток эмоций у Табаки, который тут же начал причитать, что никакой это не вожак, а самый настоящий отец стаи, и не то что у Псов, где все боятся этого придурка Помпея, и вообще в приближающиеся холода такое самопожертвование это…

Дальше Табаки ничего не сказал, потому что Слепой сел рядом с ним, обнял за плечи и зажал ему рот ладонью. Тогда все несказанные слова заблестели в широко вытаращенных глазах Табаки.

И вот теперь Сфинкс уже мысленно настраивается сказать «а я же говорил», глядя на весь этот беспорядок. Пока не знает, правда, что именно он же говорил, но сказать это ему определенно предстоит. Он косится на Македонского, который тоже смотрит на весь этот бардак и нервно грызёт ногти. Пока решали, куда поселить новенького, он молчал даже ещё тише обычного, боясь, что с его любимой полки прогонят его. А ему там нравится, там тихо, никто не пинает в живот, и можно спрятаться от посторонних глаз. Так что теперь он вместе со Сфинксом наблюдает, как Табаки закидывает усевшегося на полу на матрасе Слепого подушками, и с видом победителя нервно улыбается.

— Эту, чтобы было не так одиноко, — швыряя в Слепого ещё одну подушку, объявляет Шакал. — Эту, чтобы обнимать вместо Сфинкса. А эту в защиту от злых духов.

Слепой только обречённо вздыхает и складывает все подушки рядышком. Табаки комкает одеяло Лорда и щедро перекидывает его через прутья, спотыкаясь по дороге.

— Вот, это всё, — пыхтит он и довольно улыбается от уха до уха. — Теперь не простудишься и не соскучишься.

Слепой всем своим видом показывает, что ни простужаться, ни скучать он особо не собирается. Сфинкс скептически усмехается, думая, до скольких ему можно досчитать, до пяти или десяти, прежде чем Лорд в праведном возмущении обматерит всех присутствующих и отберёт свои вещи обратно.

Длится это безобразие до первых холодов.

Слепой забирается к ним ночью. Холодно до ужаса, по полу первый мороз стелется, ползёт, подбирается к ребрам и щекочет лицо.

Он подталкивает пристроившегося на краю Сфинкса, пытается уместиться рядом. Сфинкс ворчит что-то про то, что он уже говорил и двигается, неуклюже толкая Табаки. Разбуженный цепной реакцией Шакал тут же садится. Сонно крутит по сторонам головой и, обнаруживая в темноте прибившегося к ним Слепого, радостно ахает.

Его возгласы будят спящего рядом Лорда и пригревшегося где-то в чужих ногах Курильщика.

— Какого хрена ты вопишь? — шипит Лорд.

Он отворачивается от всех, укрывается одеялом по самый подбородок и прячет лицо в подушке. На этом его взаимодействие с состайниками заканчивается.

— Как будто нет повода! — Табаки наклоняется к самому его уху для верности и поворачивается к остальным. — У нас же здесь буквально картина маслом. Возвращение блудного Бледного!

Слепой обречённо вздыхает. Он знал, на что идёт, прежде чем вернуться обратно на отданное в свое время место Курильщику. Перспектива быть залеченным позже настойками Шакала, если честно, показалась ему менее привлекательной, чем поднять на ноги всю стаю.

Кроме тех, кому повезло спать не в общем гнезде.

— Слепой, давай сюда, — тянется к состайнику Табаки, опираясь ладонью на плечо Сфинкса. — Я тебя укутаю, не хватало нам ещё простудить вожака. Вот только я о вас всех и забочусь, что бы вы без меня делали?

Лорд тихо бурчит в подушку, расписывая во всех подробностях, что бы они делали без Шакала, но тот только отмахивается от бесперспективных ворчаний.

Табаки радостно визжит, потому что не ждал, что его послушают, но Слепой вдруг послушно перебирается к нему под бок. Курильщик под общий шум честно пытается делать вид, что его здесь нет и не было никогда, но вздрагивает, когда Слепой случайно пихает его ногой, устраиваясь в гнезде Табаки.

— Если ты мёрзнешь, почему сразу не ложишься на кровати? — вместе с Курильщиком просыпаются и его вопросы. — Обязательно всех тормошить посреди ночи?

И тут же кусает язык, потому что новенький он не только в комнате, но и в Доме. Вопросы, конечно, это святое, но авторитет вожака, наверное, стоит уважать. Кто знает, что за это могут сделать?

Убить, конечно, не убьют, но мало ли.

Табаки с умильной улыбкой подтыкает добравшемуся до него Слепому одеяло по самый подбородок и одновременно от него защищается, потому что Слепой возмущённо отмахивается. Сфинкс прячет смех в подушку и смотрит на повернувшегося к ним Лорда, решившего в своей злости всё же не пропускать такой цирк.

— В тесноте да не в обиде, — напевает Табаки и оставляет, наконец, Слепого в покое. Поворачивается к Курильщику и важно поднимает палец. — А ты считать не умеешь. Я думал, Фазаны все гении математики.

Сам Слепой тем временем, с чувством выполненного долга разбудить всю комнату, с довольным видом зарывается носом в подушку, чтобы уснуть, наконец, пригревшись под тёплым одеялом.

— Курильщик, спать всем мешаешь только ты своими вопросами, — замечает Сфинкс, принимая эстафету от Табаки. — А Слепой вон вообще молчит.

— Конечно, — бурчит Курильщик, укладываясь обратно. — Распихал всех, и теперь молчит.

Сфинкс, который только что ругался на Слепого со своими «я же говорил», недовольно пихает Курильщика под ребра. В отличие от Слепого, нарочно.

Лорд тихо ржёт, довольный таким представлением.

— Я случайно толкнул. Извини, — примирительно говорит Слепой, своим равнодушным тоном раздражая Курильщика только больше.

Но запасных рёбер у него нет, поэтому он молча проглатывает чужие извинения под строгим взглядом Сфинкса.

— Если ты не можешь уснуть, — тут же активизируется Шакал, — я знаю отличную колыбельную про мишку, лису и зайку!

Курильщик подозревает, что колыбельная может оказаться не такой невинной, как звучит в описании, ибо научен горьким опытом, что описания всегда врут. Поэтому он очень пытается снова сделать вид, что его не существует, пряча голову, как страус, в ворох одеял.

Табаки это, правда, не останавливает, и он уже воет во всю глотку о кровожадных зверушках.

— А потом придёт медведь и утащит ножки треть, — загробным голосом выводит он, видимо, искренне веря в то, что именно такие колыбельные надо петь непослушным деткам.

Судя по доносящимся с отдельных кроватей храпу и сопению, к колыбельным Шакала в их стае давно привыкли. Курильщик затыкает уши пальцами, пытаясь создать хоть крохотный островок тишины, потому что Табаки в его кровавых подробностях уже не остановить.

Лорд, как ни странно, даже не просит его заткнуться.

— Где ты нахватался этих пошлостей? — возмущается вместо него Сфинкс, и Табаки гордо расплывается в улыбке.

— Я так рад, что ты спросил, — говорит он, и Курильщик только отстраненно думает, почему всем в этой стае можно задавать вопросы, а ему нет.

— А можно ты лучше просто допоешь и ляжешь обратно? — неуверенно просит Курильщик.

— Как я могу отказать состайнику, — искренне негодует Табаки. — Когда он так тянется к знаниям?

— Вы спать сегодня собираетесь? — вяло бурчит Слепой, не отрывая голову от подушки.

Курильщик от такой наглости задыхается сразу всеми своими вопросами, озвученными и неозвученными. Табаки послушно замолкает и тихо хихикает.

В наступившей долгожданной тишине Сфинкс недовольным голосом заявляет Слепому, что, в принципе, ничего другого и не ожидал.

========== 35. Зелёные (Слепой, Сфинкс, изнанка) ==========

Комментарий к 35. Зелёные (Слепой, Сфинкс, изнанка)

“Чуть погодя он встаёт и выключает свет. Мы оказываемся в кромешной темноте. Но ненадолго. Крупные звёзды проступают на чёрном бархате ночи. Если приглядеться, они разноцветные. Я отодвигаюсь от стола и закидываю ноги на перила. Слепой облокачивается о них. Мы сидим молча и смотрим на звёзды.”

Звёзды здесь совершенно другие.

Сфинкс пытается найти хоть что-то знакомое. Хоть одно из созвездий, известных ему со времен, когда Табаки ушёл с головой в астрологию, астрономию и набивание шишек в коридоре возле спальни: все развлечения, через которые видно звёзды.

Небо переливается, дразнит своими ненастоящими, словно призрачными огоньками и стремительно темнеет, сгорая на горизонте. Сфинкс молчит слишком долго, переваривая, осмысливая то, что сказано, и то, что услышано. Слепой смотрит на небо и, кажется никуда не собирается пропадать. Послушно сидит рядом, прислонившись затылком к чужому колену. Тоже молчит и тоже смотрит на звезды.

Только для него каждая из подмигивающих озорниц в небе — знакомая.

Обдумывая собственные слова, Сфинкс крутит их на языке, снова и снова пробует на вкус. Он сказал то, что думает. Он же не виноват, что для Слепого реальность — здесь? Только вот завести разговор снова — боязно. Слепой прижимает обмотанную полотенцем руку к груди, как раненное животное, и Сфинксу до ужаса хочется спросить, совсем ли всё плохо, но он не спрашивает. Боится сказать хоть что-то, боится, что слово потянет за собой слово, и в этих новых словах Слепому всё же удастся его уговорить. Удастся сыграть на паранойе старого друга, слабые места которого он знает слишком хорошо. Слепой всегда умел заставить его слушать, но больше всего в этом раздражало то, что он не прикладывал для этого никаких усилий.

По этим звёздам Сфинкс не может понять, северное над ними небо, южное или ещё какое-то. Да и пёс его знает, если честно. Ему надоедает гадать, и он опускает взгляд. Глаза привыкают к покрывающей воздух темноте, и Сфинкс замечает, что Слепой уже не считает знакомые ему звёзды. Повернув голову к нему, смотрит внимательно. Устало и из-под прикрытых век, взглядом человека, на которого ответственность взвалили сразу за судьбу всего Дома.

— Что? — спрашивает Сфинкс.

— Глаза у тебя зелёные, — вдруг говорит Слепой и криво ухмыляется этой своей раздражающе знакомой улыбкой психопата.

Сфинкс устало вздыхает. Слепой бы до скончания времен припоминал ему его паранойю и подозрения. Только времени у них больше нет. Они оба понимают, что здесь, на Изнанке, бесконечные молчаливые часы выливаются в болтливые секунды последней ночи в Доме.

— Табаки им оду посвящал. Пока у нас не появился Лорд, — вдруг тихо припоминает он.

И улыбается. Мягко и спокойно, прикрывая глаза и взвывая к добрым воспоминаниям. Собранные в непривычно аккуратный хвост волосы растрепались, а стылый взгляд мёртвых огоньков не вперяется в чужую душу бирюзовых кошачьих глаз. В темноте и мигающем свете — звёзд или светлячков, кто ж его знает — он кажется снова таким своим и таким родным, что Сфинксу на мгновение кажется, будто он просто сдался. Может, не принял его выбор, но уступил, и теперь пытается сделать хоть что-то, чтобы прощание с тем, с кем вырос бок о бок, не было таким тягучим и мучительным.

Сфинкс почти убеждает себя в этом.

И почти забывает, что Слепой из тех, кто предпочитает срывать болючий пластырь разом.

========== 36. Вальс (Слепой, Смерть (упоминается), Лось) ==========

— Чудесный ребёнок, — говорит сестра Агата, провожая воспитателя в палату. По длинным коридорам, вдоль многочисленных дверей. — Очень тихий, самый спокойный из всех, что у нас были.

По её опыту, честно говоря, если ребёнок не переворачивает кровати, столы и стулья, не пытается поджечь палату и не сбегает прятаться от врачей, нервируя персонал, он автоматически становится всеобщим любимцем.

— Доктор ему радиоприёмник настроил, а то ведь остальные книжки хотя бы читают, вот чтобы тоже не скучно было, — продолжает ворковать она. — Целыми днями слушает. Умничка. Только вчера нас расстроил, — качает вдруг головой и разочарованно вздыхает.

— Что натворил? — обеспокоенно спрашивает Лось.

Медсестра гордо поднимает подбородок, довольная произведённым на воспитателя эффектом.

— Сбежал из своей палаты, искали всем персоналом, — с ужасом в голосе делится она. — Нашли там же, где его малыша-приятеля. Всех их тянет к нашему Жильцу.

Лось ухмыляется. По бесконечной болтовне сестры Агаты он уже понял, что Жильцом в этих стенах прозвали Смерть, который пару месяцев назад перешёл в этот ранг из «Не-Жильцов».

— Мы их, конечно, не стали наказывать, — замечает сестра.

По её интонации Лось понимает, что наказывать детей настоятельно рекомендуется ему, и вообще какой же он воспитатель, если не проводит с юными сорванцами, по меньшей мере, трижды в день воспитательные беседы. Он важно кивает, ей на радость, и останавливается у нужной двери.

— Опять спит, — констатирует сестра, заглядывая в палату. — Ну и славно, сон лечит.

Лось провожает её взглядом, заходит внутрь. Встречают его сияющая белизной, как и весь Могильник, палата, и тихий монотонный бубнёж диктора, раздающийся из включённого радиоприёмника. Лось проходит ближе к кровати, на которой устроился пациент. Садится на краю и чуть улыбается. Конечно, будить больного жалко, но пришёл он сюда с целью передать привет от Кузнечика лучшему другу, а это вам не абы что, это миссия важная.

— Слепой, — он наклоняется над спящим и ласково гладит его по волосам. — Подъём, малыш.

Мальчик просыпается тут же. Широко распахивает глаза и поднимает голову, нервно дёргаясь от звука знакомого голоса. Лось тихо смеётся.

— Не пугайся так, — успокаивает он. — Просто зашёл посмотреть, как ты тут.

Слепой кивает и садится на кровати. За тот месяц, что он здесь, Лось навещает его уже в четвёртый раз. Он почти такой же особенный, как Кузнечик.

Которого, правда, навещали в Могильнике почти каждый день, но кто считает?

— Я в порядке, — отчитывается Слепой, растирая глаз костяшками пальцев.

Конечно, в порядке. Причём в самом лучшем. Он слушает, что говорят ему медсёстры, не создаёт проблем. Смерть вот вчера рассказывал, как сильно расстраивало Лося поведение Волка, когда тот лежал в Могильнике. А Слепой всё делает правильно и не беспокоит лишний раз своего старшего.

На его плечо ложится чужая ладонь, тепло от которой доходит до самого сердца.

— Кузнечик просил передавать тебе пламенный привет. Так и сказал, передать быстрее, пока не остыл.

— Его колотят? — тут же вскидывает голову Слепой, чуть хмурясь.

— Крупных драк без тебя не было. Не переживай, — Лось усмехается. — Ты не пропускаешь ничего интересного. К тому же, Волк никого к нему и близко не подпускает.

По лицу Слепого пробегает тень недовольства, которую опытный глаз воспитателя улавливает сразу. Лучший друг в понимании маленького собственника это единственный друг, а здесь собственников целых две штуки.

— Мне доложили, что ты вчера убежал, — торопится перевести тему Лось. — Перепугал медсестёр.

Слепой честно кивает.

— Ну и зачем? — воспитатель с любопытством щурится.

— Смерть здесь со скуки дохнет, — резонно объясняет свое поведение Слепой. — Рыжую выписали, а ему даже вставать лишний раз не дают.

Лось напряжённо думает, как этот ребёнок всегда оказывается в курсе того, что происходит в стенах Дома, если большую часть времени он, по словам медсестёр, спит и слушает радио, которое ему за примерное поведение, судя по всему, и выдали.

Слепой пожимает плечами.

— Мы просто вальс танцевали, а сестра Агата разверещалась так, будто стол подожгли.

Лось скептически хмурится.

— Вальс, — повторяет он.

Слепой снова кивает.

— Он захотел. Устал лежать всё время.

Кажется, у Слепого на всё есть причины, причём неоспоримые.

— Больше так не делайте, — строго говорит Лось и тут же осекается, по лицу ребёнка понимая, что после этих его слов он и на километр к Смерти не подойдёт. — Я имею ввиду, пока он не поправится. Он только пару месяцев как встал на ноги, для него опасны любые нагрузки, особенно…

— Я вёл.

Лось запинается о свои же слова. Какое-то время он предоставляет говорить диктору замолкающего на фоне радио, потом обречённо переспрашивает:

— Что, ещё раз?

— Я вёл. Ну, в вальсе. Так что никаких нагрузок не было, — повторяет Слепой.

— И куда ты его вёл? — безнадёжным тоном уточняет Лось.

— Я не знаю, — честно признаётся Слепой.

Лось обречённо вздыхает. Ну да, действительно, с чего бы медсёстрам поднимать панику? Ох уж эти взрослые, вечно поднимают суету из ничего.

— Мебель посшибали? — спрашивает он.

Слепой думает перед тем, как ответить, какой из возможных ответов расстроит взрослого меньше всего.

— Немного, — отвечает он наконец.

========== 37. Боишься (Македонский, Сфинкс, Слепой) ==========

— Ты боишься Слепого?

Сфинкс нависает надо мной, и я непроизвольно закрываю глаза, словно бы и впрямь от страха. Он лишь наклоняется ближе. Не пытается вытащить из меня признание, не пытается напугать. Только помочь. Всматривается своими тёплыми кошачьими глазами, словно бы говоря, хоть и не вслух:

«Брось, Македонский, я же не желаю тебе зла».

Его взгляд пристальный, чувствую, словно он проникает под кожу и скребется, добираясь до самой души. Я убираю руки от глаз, невольно поднимаю подбородок. Он зачаровал меня, приклеил сердцем к себе своими разговорами, своим голосом, и будет жестоко отвечать ему обратным.

— Ну так боишься?

— Да! — выпаливаю. Голос хрипит, но он всегда подводит, когда волнуюсь.

Не то чтобы это правда. Не боюсь я Слепого, по крайней мере, не в том смысле, в каком это видит Сфинкс. Но я и не вру. Слепой меня пугает. Пугает тем, что всегда молчит, а я знаю, что порой может таиться за молчанием. Пугает тем, что пропадает ночами, и я слышу, вижу его во всех коридорах сразу, будто он и не человек вовсе, а растворившийся по Дому ночной сквозняк.

Я вижу, как он возвращается по ночам, когда пытаюсь помочь кому-нибудь с кошмарами. Сфинкс запретил чудеса, но я оправдываю свои опрометчивые поступки для себя, чтобы было спокойнее. Говорю себе, что это только помощь. Такая малость, которую я могу дать им в благодарность.

А Слепой видит чужие сны. Как — я не очень хорошо представляю, не думал, что от рождения незрячим вообще что-то снится. В ту ночь, в первую ночь, когда я застал его, а он — меня, он подошёл ближе. Опустился на колени на пол рядом с кроватью, у которой я тихо шептался с чужим кошмаром. Не знаю, как Слепой понял, где я. Я не спросил: было ясно, что он всё равно не ответит. Даже если захочет.

Он опустился рядом со мной. Задумчиво поковырял ногтем и так уже раскорябанную до крови губу и вдруг просто пожал плечами:

— Знаешь такое чувство, когда кому-то должен? — сказал он. — Я его не люблю. Не привыкай к нему.

Я поднял голову, глядя на спящего над нами Табаки с его кошмарами, и кивнул. Слепой всегда изъясняется так странно, полутонами. Но, кажется, я действительно тогда понял, о чём он говорит. Я запоздало сообразил, что ошибся, кивнув, и пробормотал неловкое «да».

— Пойдём спать, — он поднялся и подтолкнул меня в спину, видимо, чтобы я встал вслед за ним. — Предоставь чудеса ангелам, Македонский. И спускайся на землю.

Я не боюсь Слепого.

Но Сфинкс ждал от меня именно такой ответ, да и то, что я испытываю на самом деле, вряд ли можно облечь в более простые слова.

— Он меня пугает, — я всё же пытаюсь объяснить.

Выходит до отвратительно глупо и неправдиво. В одно слово нельзя уместить то, что вертится на языке и тонет в тысяче слов. Сфинкс выпрямляется и отстраняется от меня. Чуть наклоняет голову вбок, смотрит с кривой усмешкой на губах. Мои вот дрожат. Сфинкс недоволен, хотя я и сказал то, что он хотел услышать. С чего бы мне бояться Слепого, разве он не так же добр ко мне, как другие?

— Напрасно, — мягко говорит Сфинкс. — Я так и подумал. Ты его сторонишься. Осторожничаешь.

Я не отвожу взгляд. Держу голову прямо, подбородок чуть выше, глядя в глаза.

— Тебе не следует бояться Слепого, — замечает он. — Он не самый эмпатичный человек, но никогда не причинит вреда кому-либо из стаи.

Уголок моих губ дёргается. Непроизвольно. Я не могу похвастать наблюдательностью Шерлока Холмса, но только сложно не уловить в этих вибрациях нотку вранья. Сфинкс с одобрением кивает.

— Табаки угадал насчёт тебя, — соглашается он. — Ладно, я приврал. Кому-либо, за исключением Чёрного. Но, согласись, он сам напрашивается?

Я киваю, потому что Сфинксу достаточно быть Сфинксом, чтобы с ним согласиться.

И с лёгкой душой смеюсь.

========== 38. Книжки и карамельки (Табаки, Слепой, Сфинкс, Македонский) ==========

Спустя четыре часа непрерывного чтения со всеми ремарками от Табаки у Сфинкса начало дёргаться нижнее веко.

В Четвёртой в принципе принято зачитывать всё вслух, будь то добытая с боем в библиотеке книжка или новые стихи со стен в коридоре, но простую просьбу Слепого почитать с ним вместе Табаки принял как что-то, ради чего он, видимо, родился.

У него, вообще-то запас реакций на все случаи жизни имеется, и вопилки с пыхтелками, и заготовленная трагикомедия на случай, если бы Лорд всё же придушил Сфинкса, а ещё «фу на это ваше солнце» в особенно ясные всем, кроме Курильщика, дни. Молча Табаки никогда ни на что не реагирует, и когда он просто открывает рот и восторженно таращится на упавшего на кровать рядом Слепого, остальные решают, что он онемел.

Ну или просто визжит на такой частоте, что слышно только дельфинам.

Слепой невозмутимо пожимает плечами, по оттенку тишины угадывая, какую из своего набора реакций демонстрирует Табаки.

— Я все свои уже перечитал, сам знаешь, — говорит он и устраивается рядом.

Шакал кивает. Знает, конечно. Слепой в Доме единственный незрячий, и доставать на него новые книжки дирекции бюджет не особо позволяет, уж точно не в ущерб вечному ремонту в классе биологии, а всё, что в библиотеке имелось, читано-перечитано давно уже.

Македонский подсаживается к ним. Забирается с ногами в общую кровать и тихонько подвигается ближе. Смущенно утыкается подбородком в колени. Но что-то ему подсказывает, что если протереть чашку тряпкой до дырки, все догадаются, что он тоже решил послушать Табаки, а не убирается.

— Ты же только начал? — спрашивает он.

Табаки приходит в себя, но не настолько в себя, чтобы перевернуть с фасада на крышу Дом. Тут же кивает и поглаживает корешок взятой из библиотеки книги.

— Только-только, — отзывается он, откидывается на подушку и стучит по ней ладонью. — Ложитесь-рассаживайтесь рядышком. Я чтец профессиональный, в отличие от Сфинкса.

— А я читаю только то, что в книге написано, — замечает Сфинкс.

— Я то же самое сказал, — отбивает Табаки и с довольным видом крутит книгу в руках. — Сыграем?

— Ты же хотел читать.

— Сначала игра! — возражает Табаки.

Сфинкс обречённо вздыхает, чем только больше раззадоривает Табаки.

— Правила невероятно просты, — продолжает тот. — Я показываю тебе книгу, а ты пробуешь угадать, сколько в ней страниц. Ну?

Сфинкс только закатывает глаза на его чудачества, а Македонский неуверенно грызёт ноготь, с азартом старого шарадника щурясь на книжку.

— Условия немного неравные, — справедливости ради замечает он. — Слепой же не может определить на глаз.

Если победа, то честная. Договорившись с совестью, Македонский почти успевает выпалить свою догадку.

— Семьсот четыре, — опережает его Слепой и с безразличным видом человека, который и не пытался победить, сворачивается клубком под боком Табаки.

Табаки растягивает губы в довольной улыбке и взмахивает руками, чествуя победителя. Сфинкс готов поклясться, что Македонский почти зарычал от ещё более честного поражения.

— Читай давай, — торопливо просит Сфинкс, выбирая меньшее из всех возможных зол. — Только вот я сомневаюсь, что тебя хватит на семьсот страниц.

— Семьсот четыре, — поправляет его Слепой.

Сфинкс отстраненно думает, что теперь ему придётся весь вечер следить за тем, чтобы Мак не накинулся на их горе-вожака.

По взгляду Табаки становится ясно, что ему только что бросили вызов.

— Глава первая, — тоном вдохновленного конферансье объявляет он.

Сфинкс обречённо вздыхает. Если повезёт, запала Табаки хватит всего лишь на две недели, а если повезёт ещё больше — книжка закончится раньше.

Когда спустя страниц сто и закатившееся за окошком солнышко Табаки с довольным видом сообщает, что дочитал предисловие, Сфинкс понимает, что все его надежды тщетны.

Он слушает краем уха, делая вид, что ему самому — ни капли не интересно. Слепой, на радость чтеца, изображать из себя что либо не умеет и не пытается, Македонский же вовсе весь обратился в слух, только по лицу видны попытки понять, кто из бесконечного количества персонажей кому приходится близким или дальним родственником.

— Погоди, — Слепой поднимает руку и садится ровнее. Ставит подбородок на плечо Табаки и стучит пальцем по странице. — Я не понял, откуда взялся ещё один Ричард.

Сфинкс отстраненно думает, что в какой-то степени благодарен Слепому, потому что сам, того не ожидая, втянулся в ряды слушателей. Македонский подаётся вперёд и с любопытством заглядывает в книгу. Он вроде сопоставил набор героев друг с другом, но всё равно молчит, позволяя Табаки объяснить. Тот с готовностью поднимает палец вверх.

— А это, вообще-то, ты, как вожак, должен понимать на подсознательном уровне, — важно замечает Шакал. — В королевских семьях же как было принято, одно имя сразу на десятерых, отсюда все ваши Людовики Четырнадцатые и Карлы Сто Седьмые.

— Карлов же было меньше, — неуверенно спорит Македонский. — Ну, я не помню, но я так считаю.

— Пересчитай, — с безапелляционным видом заявляет Табаки.

— Что-то сомневаюсь, что в иерархии Дома у нас в вожаках были одни только Слепые, — коротко хохочет Сфинкс.

— И слава богу, — отмахивается Слепой.

— Не только, — с видом знающего наверняка соглашается Табаки.

И, довольный тем, что разъяснил все детали династий невнимательным слушателям, продолжает чтение, отскочив на пару абзацев назад.

А чтоб напомнить, на чем остановился, когда его грубо прервали.

Он запинается, когда Сфинкс совсем уже втянулся в рассказ, и, к неудовольствию всех, замолкает.

— Голос сел? — обеспокоенно поворачивается к нему Сфинкс.

Чтобы Шакал, да замолчал, когда в комнате такая внимательно слушающая его тишина? Табаки не отвечает, внимательно следя за шарящей по карманам его жилетки рукой.

— У меня влевом кармашке ещё карамельки есть, — подсказывает он, когда Слепой находит в жилетке орешек.

Слепой ковыряет орешек ногтем и мотает головой.

— Карамельки я уже нашёл. Думал, ты заметил, — спокойно признаётся он. — Отдал Маку, он любит.

Табаки кладёт книжку на колени и поворачивается к Македонскому. Смотрит с небольшой досадой и с одновременно с тем с невероятной гордостью за перешакаливших его состайников. Косится на горку фантиков на одеяле рядом и поднимает взгляд на грызущего ногти Македонского. Выглядит он смущенным, как и положено выглядеть пойманному с поличным. Но сожалеющим о содеянном? Ни капли.

Сфинкс ставит подбородок на колено, вслушивается в чужой голос. Повинуясь вечному материнскому инстинкту, старается не пропустить момент, когда голос у состайника начнёт хрипеть, чтобы вовремя принести ему стакан горячего молока и вежливо свернуть читательскую лавочку.

Точнее, попросить Македонского принести молоко и пихнуть Слепого под рёбра, чтобы вежливо — или уже как пойдёт — свернул лавочку Табаки.

— Давай завтра остальное, — вдруг говорит Слепой, и по его хмурому виду Сфинкс понимает, что не он один бдит. — Македонский устал тебя слушать, давайте спать.

Македонский подаётся вперёд, вцепляясь в колено Табаки, с мольбой во взгляде смотрит на вожака, но на Слепого его взгляд не действует.

— Можно до конца главы дочитать? — настойчиво шипит он.

— Можно! — отзывается чтец и откашливается в кулак.

Македонский хитро улыбается, когда Табаки ему подмигивает. Оба понимают, что слова «глава восьмая» можно просто пропустить, и тогда строго бдящий вожак не заметит подвоха, слушая одну бесконечно длинную главу всю оставшуюся ночь.

И никто, честно говоря, не удивляется, когда ровно с последним словом текущей главы Слепой с довольной улыбкой резко захлопывает книжку.

Комментарий к 38. Книжки и карамельки (Табаки, Слепой, Сфинкс, Македонский)

Кто узнает одну отсылку, тот молодец. Кто узнает две отсылки, тот двойной молодец, а кто найдёт ещё больше отсылок, пускай мне скажет, потому что я насчитала только пять, но кто ж меня знает

========== 39. Всё равно (Сфинкс, Табаки, Слепой, Македонский) ==========

Поворачиваюсь, когда мелодия обрывается.

Табаки перестаёт свистеть, вынимает из жилетки губную гармошку. Крутит её в руке с отсутствующим видом. Смотрит сквозь неё. Бледный широко зевает, уткнувшись лбом в гриф гитары.

— Вам бы поспать перед рассветом, — негромко говорю я.

Табаки тихо ухмыляется и выжимает из губной гармошки самые печальные звуки, которыми можно вообще ответить на простую просьбу пойти отдохнуть.

Я смотрю на Курильщика.

Он и ещё некоторые в комнате крепко спят. Македонский бродит из стороны в сторону, складывает аккуратно в рюкзак одежду. Стоит в ночных сумерках где-то в углу, сворачивает белую-белую рубашку.

Слепой отрывает морду от гитары. Расфокусированная муть в глазах кажется отрешенной, эмоции переплыли в перебирающие струны пальцы. Он приглушает ребром ладони ещё дребезжащую песню — прощальную. Табаки кладёт губную гармошку на колено, складывает ладони вместе. Комнату заполняет тишина, кажущаяся слишком плотной уже лишь потому, что Табаки закончил свою песню.

Почему-то мне кажется, что эти грустные мелодии — последнее, что я услышу от Табаки.

Слепой откладывает гитару на кровать, и я жду, что он ответит. Ответ Табаки я уже получил — и это яснее, чем, выразись он словами. Жду, что скажет Слепой. Что боится проспать рассвет, потому что на нем — ответственность за всех, кто остаётся? Скажет, что доверять мне больше не может? Это были бы слишком громкие слова для Слепого.

Он медленно кивает. Табаки чуть улыбается и смотрит на нас с каким-то спокойным любопытством. Ноги скрещены по-турецки, за спиной, для устойчивости, огроменная подушка. Он молчит, и его молчание кажется сейчас тоскливей, чем любая из его душераздирающих песен, направленных на то, чтобы эту самую тоску в слушателях пробудить.

Удивительно, но чтобы посеять в чужих душах отчаяние, этому болтливому человеку нужно было всего-навсего замолчать.

Слепой соскальзывает с кровати на пол, садится со мной рядом. Поворачивает лицо ко мне и нашаривает плечо. Ладонь задерживается на долю секунды, после чего он устраивается на жёстком полу. Кладёт голову мне на плечо и закрывает глаза. Словно отключается, ломается разом, и я только сейчас замечаю, насколько сильно он был напряжен до этого.

Даже не удивляюсь тому, что он слушает мою просьбу. Слушает, как когда-то слушал Лося и делал то, что, как ему казалось, тот ждал от него. Видимо, сейчас он решил выполнить то, что, по его мнению, жду от него я.

Я чувствую искреннюю зависть к сумевшему уснуть в эту ночь Курильщику.

Слепой затихает. Не спит: я знаю это наверняка, потому что, прожив бок о бок с этими людьми половину жизни, знаю их уже наизусть. Знаю, как они смотрят, когда готовят розыгрыш, да, Табаки, старину Сфинкса ты обмануть не смог ни разу. Знаю, как дёргаются зрячие пальцы, когда страшно.

Знаю, как дышат, когда спокойно спят.

Табаки над нашими головами делает глубокий вдох. Втягивает носом холодный ночной воздух, лениво тянет руки вверх, опрокидываясь окончательно на подушку и разваливаясь по кровати. Меня своим напускным безразличием провести не сможешь.

Говорю же, наизусть.

Он проводит пальцем по губной гармошке. На секунду мы встречаемся взглядом, и он снова заводит что-то очень тоскливое. Прикрывает глаза и играет.

Я наклоняюсь к замершему у моего плеча Слепому.

— Я разбужу тебя через… — неуверенно кошусь на Табаки. Часов в нашей стае всё ещё никто привычку носить не завёл.

— Рассвет через полтора часа, — вдруг подсказывает из своего угла Македонский и откладывает в сторону чужой свитер, попавший в его рюкзак. — После начнут съезжаться.

Он не смотрит на Табаки, не боится его реакции. И отвечает на вопрос прежде, чем его спросят.

Табаки только отстраненно усмехается. Как будто теперь все правила Четвёртой больше не имеют значения.

Как будто теперь — уже всё равно.

========== 40. Соскучился (Сфинкс, Слепой) ==========

Промелькнувший свет фар выхватывает на мгновение съежившуюся на скамейке фигуру. Сфинкс медлит, останавливаясь около автобусной остановки. Снег валит вовсю, мокрыми комьями оседая на шапке, фонарь в паре метров от остановки выхватывает крупные снежинки.

Зажатая в тонкой ладони трость лежит вдоль вытянутых вперёд ног.

Сфинкс подходит к остановке. Отряхивает скамейку от снега, потому что крыша у остановки — условная. Сидящий поднимает голову на шорохи рядом с собой. Сфинкс выдыхает, складывая спрятанные под перчатками протезы на коленях.

— Здравствуй, — тихо говорит он, зарываясь подбородком в шарф.

Слепой молчит. Свет фонаря выхватывает на его лице призрачную кривую улыбку. Сфинкс ждёт, с укором совести смотрит на лежащую рядом трость, нужную ему только в этой части реальности.

Чтобы просто дойти до остановки.

— Как там твой мальчишка? — мягкий спокойный голос прорезает, наконец, резким звуком снежную тишину.

Сфинкс удивлённо выгибает бровь.

— В курсе? — спрашивает он.

— Должен же я следить за своей стаей, — Слепой усмехается. — Вожак я или не вожак?

Живой, настоящий. Не призрак прошлого. Смеётся, словно не пропадал, словно не уходил.

Словно не оставался.

Сфинкс, наконец, позволяет себе поднять голову. Взглянуть спустя бесконечные тысячу лет на того, кто предал его — или кого предал он. Слепой будто и не жил эти годы вдали от Наружности. Родные привычно безжизненные глаза, волосы собраны в низкий хвост — он, естественно, старше, но по-прежнему болезненно худой и

Бледный.

Сфинкс жмурит глаза.

— Надолго?

— На этот разговор, — Слепой чуть наклоняет голову, вслушивается. — Твой автобус едет?

— Машина в сервисе, — зачем-то поясняет Сфинкс. Ему очень-очень хочется, чтобы Слепой понимающе кивнул, очень-очень хочется его заземлить, чтобы потом спокойно сказать себе, что говорил с кем-то, кто живёт по соседству, с кем-то, кто не исчезнет после их приятнейшей беседы, растворяясь в воздухе притаившегося за их спинами Леса.

— Я его с занятий забрать должен, — продолжает Сфинкс, замечая на чужом лице подобие заинтересованности. — Знаешь, он молодец.

— Знаю.

Автобус останавливается, из открытых дверей выходит тепло и пара человек. Старушка с подозрением смотрит на сидящих на скамеечке.

Сфинкс провожает взглядом и её, и автобус.

— Зачем ты здесь?

— Соскучился.

Сфинкс вздыхает.

Он тоже, если честно.

========== 41. Голос (Слепой, Сфинкс, Курильщик) ==========

Слепой не повышает голос.

Никогда. Мне кажется, он ожидает от других, что все вслушиваются в мир так же чутко, как он. Не знаю, конечно, как с такой флегматичностью и тихим равнодушием он вдруг стал вожаком, но Сфинкс очень чётко дал понять, что мне не стоит лезть в чужой монастырь со своими вопросами. Честно говоря, это было ничуть не лучше, чем диковатые попытки Табаки объяснить мне что бы то ни было.

Я слышу на удивление громкую ссору за углом в коридоре. Останавливаюсь, прислушиваясь. Голос Сфинкса привычен к экспрессии, как бы он не относил роль громкоговорителя Шакалу. А вот второй голос я слышу на повышенных тонах впервые.

Их слова и предмет разговора мне непонятны. Совершенно. В их традициях обсуждать что-то безумное как само собой разумеещееся. Крик, на который срывается вожак Дома, полон несвойственной ему злобы и обиды. Обиды? Слепой не обижается. Это в стиле Табаки, сесть, как оскорбленный нерадивым хозяином кот, отвернуться от тебя, навострив уши, и сидеть так, гордо задрав подбородок. До тех пор, пока Лорд не спросит, почему это он выглядит как полнейший придурок.

Тогда он отворачивается уже от Лорда.

Но Слепого — видимо, нужно было вывести из себя чем-то из рамок вон выходящим. Похоже удар пришёлся очень точно, раз в голосе столько боли. Усмехаюсь. Если бы им было интересно моё мнение, я бы согласился, что Сфинкс на такое вполне способен.

Не то чтобы я выбрал сторону Слепого.

Если выбирать — то не из них двоих.

Ссора заканчивается, точнее, обрывается на бессилии спорящих. Я отодвигаюсь в сторону, давая пройти мимо меня Сфинксу. Тот только бросает гневный, сверкающий взгляд. Провожаю его равнодушно. Ему сейчас не до меня, да и голос, поди, сорвал.

Поднимаю голову, когда в шаге от меня застывает Слепой. Зрячие пальцы — едва касаются холодной стены с облупившейся штукатуркой. Глаза покрасневшие, с темными кругами под ними. Потрескавшиеся, как стены Дома, губы, и такое же бледное лицо. Невольно морщусь. Теперь признаю: неудивительно, что его прозвали хозяином Дома. В это мгновение мне кажется, что он и есть — сам Дом.

Слепой молчит, тяжело дышит, глубоко втягивает сырой холодный воздух.

— Курильщик? — равнодушно, наконец, выдыхает он.

Киваю.

— Что-то случилось? — спрашиваю, потому что спросить нужно.

Слепому невдомек, но адекватные люди проявляют участие.

Слепой молча поджимает губы. Поворачивает голову, словно бы глядя вслед ушедшему.

— Темнеет.

Оглядываюсь. До выключения света в Доме время ещё есть. Провожать меня не нужно.

— Ещё минут двадцать до того, как выключат свет, — сообщаю.

Слепой наклоняет голову ко мне и тихо усмехается.

Мне на секунду кажется, что говорим мы о совершенно разных вещах, используя одни и те же при том слова.

Он подходит ближе и кладёт ледяную ладонь мне на плечо. Непроизвольно напрягаюсь, хотя жест его мягкий, даже не покровительственный. Слепой криво улыбается. Слегка сжимает пальцы и тут же отпускает.

— Скоро выпускной, — тихо говорит он, прежде чем уйти и добавляет, едва замешкавшись:

— Возвращайся, пока не стемнело.

========== 42. Обычный (Табаки, Слепой, Лорд) ==========

— Мог бы среагировать нормально!

Табаки сердито откидывается на подушку и складывает руки на груди. Лорд равнодушно косится на него с подоконника. Усмехается, переворачивает страничку в журнале, который, вообще-то, менее интересен, чем выходки Шакала, но тому об этом знать необязательно.

— Ты о чём? — интересуется Слепой, устраиваясь с Табаки рядом.

Он только вернулся, так что справедливо предположить, что возмущение адресовано ему. Может, даже и про него. Понять Табаки не мог порой даже сам Табаки, куда уж там Слепому, и, тем более, остальным.

— О Чёрном, — отзывается вместо него Лорд. — Табаки не понравилось, что он не устроил праздничные фейерверки в столовой.

Притворяться, что его внимание поглощено журналом, выходит из рук вон плохо.

— Вот ядовитый ты человек, — Табаки поднимает в поучительном жесте палец.

Слепой терпеливо ждёт пояснений. Даже если ответа не поступит, он и такой расклад событий примет.

— Скажи, — Табаки резко разворачивается и наклоняет голову, глядя на Слепого. — Если мы тебе скажем, что к нам могут перевести новенького, как ты отреагируешь?

Слепой задумчиво молчит.

Табаки ждёт чуть менее терпеливо, нервно елозит на ворохе одеял, несколько раз театрально вздыхает и пару раз бросает праведно-гневные взгляды довольной роже Лорда.

— Крестник Сфинкса? — наконец, спрашивает Слепой.

Табаки кивает.

— Либо в третью, либо к нам, — делится своими предположения он. — С фазанами не ужился, хотя вроде неплохой парень. Лорд, что думаешь? Неплохой же?

Шакал вопросительно смотрит на состайника.

Лорду почти льстит, что Табаки интересуется его мнением.

— Обычный, — брезгливо пожимает плечом он.

Табаки солидарно вздыхает.

В точку попал.

========== 43. Волки (Волк, Слепой, Табаки, Сфинкс, Македонский) ==========

— Стервятник своей стае название дал.

Вообще, возмущение адресовано было Слепому. Волк это сам понимает, Слепой это понимает. Все понимают. Но приличия ради втягиваются в разговор, тем более тема его, кажется, важная.

Вместо Слепого к усевшемуся на кровати Волку, расталкивая лежавших у него на пути, подбирается Табаки.

— Это ты к чему сказал? — тут же вскидывает голову он, усаживаясь рядом. — Тоже хочешь?

Остальные смотрят с туманным интересом. Волк всё же не удерживается, чтобы не глянуть мельком на Слепого — последнего, кого его слова вообще шелохнули. Тот только усмехается в ответ на неозвученные недовольства.

А нечего было будить маленькое шакалистое лихо.

— Чтобы было честно, каждый может придумать свои варианты, — предлагает Табаки, — напишет на бумажечках, а потом мы сложим всё в один огромный мешок, и Нанетта наугад вытащит! Только надо ограничить количество бумажечек.

— Правда хочешь ограничить? — недоверчиво уточняет Слепой.

Табаки торопливо кивает.

— Конечно! Не больше трёх сотен вариантов с каждого, а то мешок порвётся, — резонно объясняет он.

Македонский подкрадывается к общей кровати и забирается на неё с ногами. Тихонечко садится рядом с безразлично слушающим чужой разговор Слепым и цепляется пальцами за его плечо на случай, если потребуется защитить.

Его или ему.

— И что ты предлагаешь? — спрашивает он, с долей опасения глядя на Волка.

Волк задумывается. Нет, ну он-то знает, что предложить, только интерес сначала подогреть стоит.

— Ну, смотри, — расплывается в хитрой улыбке он. — У нас теперь есть птицы. Есть крысы, псы, фазаны…

— Одни звери. Не дом, а зоопарк, — вдруг усмехается Слепой.

Сфинкс пихает его коленом под бок.

— Кто бы говорил про зоопарк, — одёргивает он.

Слепой криво улыбается и вяло отмахивается от него.

— Отстань, Сфинкс, — беззлобно отзывается он на чужое замечание.

Табаки наклоняется ближе, выглядывая из-за спины Волка.

— Да, Сфинкс, будь другом, отстань, — воодушевлённо шипит он. — Слепой впервые на моей старческой памяти шутки шутит, это событие достойно, чтобы задокументировать для потомков.

Волк поджимает губы. Нет, ну что такое, пытаешься быть в центре внимания, так этот засранец вдруг ни с того ни с сего выдаёт свою первую в жизни шутку. Нет, так не пойдёт.

— Нам тоже нужно что-то… что-то зверушечье, — как бы в задумчивости говорит он, чтобы не привлекать слишком уж много внимания.

— Волк, заткнись.

— Да я ещё ничего не говорил! — возмущается тот и всё-таки пихает Слепого ногой.

Нет, ну тот сам напросился.

— А то мы не знаем, что ты сказать хочешь, — похлопывает Волка по плечу с понимающей улыбкой Табаки. — Но мы дадим тебе высказаться.

Он кивает, важно прикрыв глаза. Широким жестом протягивая ладони к состайнику, словно объявляющий смертельный номер конферансье. Волк глаза закатывает, но, привычный к чудачествам Шакала, всё же подыгрывает.

— Волки, — подняв обе ладони в жесте, пугающем малышей и Македонских, выдаёт он.

— Волк, нет, — лениво тянет Слепой, за что снова получает пяткой в бок.

========== 44. На полу (Сфинкс, маленький Слепой, постканон) ==========

Он не знал, куда Слепой уходил из комнаты ночью.

Ещё Кузнечиком он помнил, что Слепой часто вставал, пока остальные спали. Медленно брел между чужих кроватей, иногда спотыкался об оставленную на полу обувь и набивал шишки. Кузнечик не знал, зачем он делает это — не каждую ночь, но почти каждую, а это почему-то чаще, чем если б каждую.

Сфинкс прислоняется виском к дверному косяку.

В предрассветных сумерках прохладно, свежий ветер скользит по ногам.

Сфинкс молчит. Дышит осенним утром и не сводит задумчивого взгляда на устроившегося под дверью его комнаты ребёнка. Притащенный тонкий плед едва ли спасает от мерзлоты холодного пола. Сон чуткий. Мальчик во сне чешет нос и тут же напряжённо застывает. Чуть поднимает голову, вслушивается.

Сфинкс вздыхает. Мысленно обращается к Табаки, спрашивая, за какие проступки тот пошёл ему навстречу.

— Вставай, — тихо зовёт он. — Иди досыпай в свою кровать.

Он пытается быть строгим. Наверное, если бы Кузнечик узнал, где ночами пропадает Слепой, он понял бы в этой жизни больше, чем понимал теперь.

Мальчик садится, ожидая, что скажет взрослый.

— Ты простудишься, и придётся тебя всю неделю поить молоком с мёдом, — ворчит Сфинкс и подталкивает детский плед.

Ребёнок с шумом втягивает воздух. Он-то молоко с мёдом очень даже любит. Сфинкс качает головой. У него даже кричать и воспитывать сил нет от понимания того, что понять надо было лет двадцать тому назад.

— И чтоб я больше тебя здесь на полу не ви…

Он обрывает себя на словах. Лицо мальчика серьёзно. Слишком серьёзно, и, кажется, Сфинкс только чудом не сказал то, что говорить ему ни в коем случае не стоит.

Ребёнок жадно ловит каждую крупицу молчания глупого, глупого взрослого.

Сфинкс сдаётся.

— Ладно, — говорит он. — Хочешь, пойдём доспишь ночь у меня. Плед свой поднимай и идём. Да левее, господи. На, держись за майку.

И добавляет, когда пацан, пошатываясь, хватается цепкими пальцами за края майки. Добавляет, когда едва проснувшийся ребёнок, не сориентировавшись, но доверившись, натыкается на дверной косяк, и всё равно упрямо идёт следом.

Добавляет, когда укоряющий голос в его голове становится тише:

— Чучело ты мелкое.

========== 45. Не был (Сфинкс, маленький Слепой, постканон) ==========

Комментарий к 45. Не был (Сфинкс, маленький Слепой, постканон)

предыдущая часть была слишком похожей, так что нет никакого смысла выкладывать эту. и именно поэтому я её выкладываю. что поделать, настроение такое.

перечитываю спустя год двк. внезапно открыла для себя такого персонажа как лорд! как я раньше его не замечала, мне непонятно. глава, конечно, не про него, но не могу не сказать. видимо, до этого я смотрела на него глазами курильщика, потому что иначе не могу объяснить, как я в нём видела эдакую горделивую стерву. ни гордости, ни стервозности, просто нервный парень с маааалость ядовитым юмором. надо бы про него написать что-нибудь.

а эта глава про слепого. который опять привязался сходу к первому человеку, который просто отнёсся к нему по-доброму. при перепрочтении, так и не вижу в слепом злодея. ну вот в каком месте он злодей? ни в каком. так что погнали.

Щёлкает зажигалкой, садится у открытого окна.

Подтягивает ногу к себе, зажимает неживыми пальцами сигарету. В памяти, перекрывая шум городского утра, пробиваются сквозь туман реальности, голоса прошлого. Надоедливые шакалиные песни, под ворчания эльфийских королей. Под тихий шёпот и громкие споры. В Четвёртой никогда не спали, редко и только по особым случаям выключали свет и всегда, всегда делились теплом.

Реальность возвращает его мёртвой тишиной и мерным шагом секундной стрелки.

Сфинкс стряхивает пепел с оцепенением, закрывает тихим щелчком окно. Прислушивается к шуршанию в комнате за стеной, медленным, неестественным движением ставит на плиту чайник.

Он не хотел становится чужим миром. Точно не тем миром, которым в итоге его сделала жизнь.

Возможно, Лось проходил через нечто похожее на то, что испытывает сейчас он. Только справлялся намного лучше, смирившись, наверное, со своим предназначением быть центром вселенной тех, для кого вселенная эта заканчивалась стенами дома.

Слепой всегда был преданным. И кажется, теперь Сфинкс понимает, почему эта преданность пугала Лося.

Ему даже почти не хочется признать, что теперь привязанность, которую когда-то принимал как должное, внушает страх. Невозможность сделать из Слепого другого человека была для него личным вызовом раньше, сейчас он все больше хочет, чтобы этого не случилось.

Ребёнок заходит на кухню, проводя ладонью по стене. Плетется, шатаясь и широко зевая на ходу. Даже не удосужившись открыть глаза и, возможно, проснуться.

— Ты здесь?

Он останавливается на пороге, прислушивается к весело прыгающему на плите чайнику. Сфинкс проверяет ещё раз, закрыто ли окно. Возвращается обратно за стол, со скрипом пододвигая стул.

— Не выспался?

Ребёнок кивает на голос взрослого, но не на его вопрос. Вытягивает вперёд ладонь, чтобы не удариться об стол, подходит в плотную. Утыкается лицом куда-то в майку, поднырнув под протез.

Сфинкс терпеливо ждёт, что невежливое создание хотя бы пожелает ему доброго утра или поздоровается.

Быть другом Слепого, пускай и стоит того, тяжело, но быть ему родителем?

Увольте.

— Ты бы хоть глаза открыл, — ворчит Сфинкс, подталкивая ногой пригревшегося под его боком ребёнка.

— Зачем, — бубнит куда-то в сфинксову майку.

Действительно. В железобетонности не-вопросов утверждений Слепому никогда уступить нельзя было.

Сфинкс поднимает голову на часы, отсчитывая минуты до их опоздания. В Наружности ему стоило большого труда снова научиться сверять время.

Он бежал из стен дома, и дом обрушился следом за его реальностью.

Ребёнок вдруг пошатывается и цепляется за него, чтобы не упасть. Видимо, всё же умудрился задремать стоя. Сфинкс вздыхает. Фазан он, что ли, по графику пить чай и по расписанию выезжать по наружним делам из своего дома?

— Ладно, иди спи, — сдаётся он, сжалившись, прикрывая эту ненужную для воспитания жалость за более полезным ворчанием. — Я позвоню и отменю на сегодня.

Мальчик недовольно морщится. Многословность его явно не исправить никакими кругами, к счастью, Сфинкс научился понимать в молчании Слепого больше, чем в громких словах остальных.

— Идём, я тоже никуда не поеду.

Сфинкс наклоняется ближе, прижимает к себе жёстким протезом, когда мальчишка послушно обвивая руками шею. По пути выключает чайник — пить чай и ехать по срочным наружним делам всё равно никто не станет.

Он осторожно укладывает на подушку уснувшего снова по дороге до комнаты ребёнка, садится рядом. Сверлит осуждающим взглядом, мысленно ругая не это недоразумение дошкольное, а того, другого.

Мальчик во сне вертится, цепляется пальцами за чужую футболку.

— Да не ухожу я никуда, — раздражённо подталкивает его Сфинкс.

Он с недовольством подмечает, как после обещания, принятого на веру, цепкие пальцы ослабевают. Ребёнок сворачивается клубком под крылом своего собственного мира и засыпает спокойно. Сфинкс пробует — только ничего не выходит — пробует не вспоминать слова Рыжего и невесомое предупреждение маленького белого перышка.

Слепой всегда был преданным, но доверчивым?

Таким Слепой никогда не был.

Сфинкс убеждает себя в этом сам, объясняя себе верность принятого им решения.

Ведь таким — Слепой мог бы быть.

========== 46. Остался (Лось, Слепой, Волк, Кузнечик) ==========

— А теперь он забежал за второй автобус, — комментирует Волк, навалившись животом на подоконник.

Он жадно высматривает каждое действие Кузнечика, пытающегося провести воспитателей. Словно футбольный болельщик, переживает за друга, чтобы того не поймали, да ещё и комментирует каждое действие, давая свою оценку.

— Такой молодец, — он фыркает и гордо косится на Слепого, будто сам лично обучал Кузнечика.

Лось недовольно цокает языком и сдерживает смех. Вот дикие дети, ещё и радуются, что обманывают воспитателей! Он бы и хотел, может, их пожурить, чтобы неповадно было, да только вот автобусы уже выезжают один за другим, а Кузнечик как прятался за деревом рядом с мусоркой, так и прятался.

Спрятался и выжидает момента, чтобы к ним вернуться.

— Теперь точно не уедет, — Волк выпрямляется. — Спорим, Спортсмен уже заметил его отсутствие вперёд воспитателей.

— Думаешь, Спортсмен следит за ним внимательнее воспитателей? — Лосю очень, очень жаль, что Ральф не слышит это замечание.

— Просто Спортсмена отсутствие Кузнечика волнует больше, — поднимает голову Слепой.

Он пристроился рядом, прижавшись к плечу Лося. Сидит, забравшись с ногами на широкий подоконник, слушает комментарии Волка и грызёт что-то явно несъедобное.

Волк тяжело вздыхает, сочувствуя тяжкой доле Кузнечика.

— Белобрысый небось радуется, что он не смог уехать, — ворчит Волк. — Так и не отделается наш Кузнечик от звания хвоста Слепого.

Лось удивлённо моргает.

— Чьего хвоста? — переспрашивает он.

— Моего, — невозмутимо отзывается Слепой, догрызая своё негрызаемое нечто.

Он поворачивается к окну, словно может разглядеть передвижения Кузнечика. Волк с подозрением щурит глаза.

— Он ещё прячется, — с ноткой ревности в голосе добавляет он.

— Сейчас вылезет и к нам побежит, — отвечает Слепой.

Волк провожает взглядом последний автобус и довольно хмыкает. Никто не заметил, ворота снова закрыли, а Кузнечик, выбравшись из своего укрытия, радостно подпрыгнул и на пружинках помчался к дому, задержавшись из-за чего-то непонятного перед входом.

— Знал бы, что он в последний момент передумает, то даже бы собираться не стал, — замечает Волк и показывает в окно на предмет обсуждения. — Зачем бы мне куда-то ехать, если он остаётся?

Лось усмехается. Наклоняется и ласково треплет обоих по голове, из-за чего Волк довольно щурится, а Слепой замирает, переставая дышать.

— Я думаю, он потому и остался, что вы двое здесь, — говорит он.

========== 47. Понимаю (Македонский) ==========

Смотрели они на меня как-то по-другому.

Я молчал. Мне вообще в тот день не хотелось говорить с ними, только слушать, слушать и понимать, кто они, что от меня потребуют и чего будут ждать. Неугомонный и нескладный пронёсся мимо, не переставая тараторить. Я поднял голову, чтобы поймать его озорной взгляд, но наткнулся на проницающий в душу зелёный огонёк.

Огонёк улыбнулся мне в ответ.

Так я попал в четвёртую в первый раз.

Я не знал, о чем говорить с ними, и просто смотрел на свои руки, сидя на кровати. Они жили — вокруг меня, о чем-то спорили, за что-то ругались. Иногда я им помогал: даже чувствовал себя полезным, и это было по-новому приятно. Думаю, им тоже, потому что они стали чаще окликать меня по новому имени и просить что-то сделать.

Я стал понимать, чего от меня ждут.

Он наклоняется ко мне. Смотрит, не мигая. Совсем по-другому. Не так, как смотрели раньше. Он смотрит внимательно и без страха. Без недоверия, подозрения, которое обычно принято выказывать новым людям, без подобострастия, к которому привыкли те, другие. Я смотрю на него в ответ.

— Сегодня ночь сказок, — говорит он. — Ты появился у нас как раз вовремя.

Я прячусь за подушкой, обнимая её. Рядом — чужая лохматая голова, вся в перышках и мелких бусинках. По другое плечо — кто-то, булькающий тягучим сиропом. Я неуверенно кошусь на того, кто меня позвал. Он чуть кивает, прикрывая глаза.

— Можешь пить только кофе.

Голова с бусинками резко поворачивается в мою сторону.

— Как это только кофе?! — вскрикивает он, за что на него в темноте шипит сразу несколько голосов. — Сфинкс, что за отношение к традициям?

— Пускай пьёт что хочет, — вступается за меня и другой голос.

Невольно улыбаюсь. Чужая мелкая лапка стучит по моему плечу покровительственно. Уступает нам в нашем самовольничестве. Для меня делается исключение в их старой традиции, и оставшуюся ночь я жадно ловлю каждое слово.

Я понимаю, кто они.

Он подсаживается ко мне и подталкивает старые кассеты. Разглядываю название, щурюсь, догадываясь, для чего он принес их. Он кивает на каждый, рассказывает, что любит он и велит мне найти то, что полюблю я.

Включаю каждую по очереди. Трое — усаживаются рядом, слушают вместе со мной или лишь проверяют мою реакцию.

— Ты должен выбрать, — говорит мне он, и я вытягивает третью из очереди.

— Вот её.

Он довольно улыбается, одобряет мой выбор. Совпал с его? Наверное. Мне кажется, этому он был бы рад. Мне хотелось бы его порадовать.

Самоотверженно, он разрешает мне взять кассету на время, и я понимаю, что угадал.

Понимаю, чего от меня требуют.

— Орешков?

Кудлатый перекатывается ко мне через одеяла и протягивает горсть камешков вперемешку с орехами на грязной ладони. Разглядываю внезапное угощение, а рука тянется к лежащему в куче мусора и орехов камешку. Улыбаюсь неловко, глажу камешек пальцами. Он в мелкую крапинку, и угощающий тут же хитро хихикает, словно подарил мне весь дом с куском неба над ним.

— Грызи на здоровье, — великодушно делится он, высыпая мне в карман горсть орехов.

Среди которых больше нет ни пустых скорлупок, ни камешков, замечаю я.

И наверняка осознаю, для чего именно я должен здесь быть.

========== 48. Облака замёрзли (Табаки, Слепой, Курильщик) ==========

— Облака замёрзли.

Слепой всё же порой выдаёт те ещё формулировки. Куда там поэтам с философами, вот у кого им всем стоило бы поучиться. Конечно, ученикам пришлось бы запастись терпением, потому что поэт сей слишком в обычное время молчалив.

Но оно того стоит.

Наваливаюсь на подоконник рядом с поэтом. Он придерживает за жилетку, опасаясь, видимо, что восторг во мне приглушил инстинкт самосохранения, но ему ли не знать, что инстинкт этот я лишний раз за ненадобностью и не включаю?

— Вот это да, — выдыхаю, и на стекле остаётся маленькое облачко. — Как белизну вылили.

Слепой рядом со мной усмехается. Принюхивается к свежему снегу, выпавшему тоненькой прослоечкой за ночь.

Есть в первом снеге что-то особенное, что даже таких молчаливых личностей пробивает.

Так что, похоже, ждём, что Македонский сегодня песни петь будет.

— Растает к обеду, — говорит Курильщик, подъезжая к нам и пристраиваясь позади.

Жаль, конечно, что он сегодня не захотел стать молчаливой личностью.

— На что спорим? — тут же вскидываюсь я и протягиваю Курильщику ладонь. Тот смотрит на неё оторопело, будто в ней у меня, по меньшей мере, топор.

— Да на что угодно, — он чиркает зажигалкой. — На твой кэмел.

Для Курильщика это сродни контрабанде, так что надо набить цену. Чешу подбородок, прибавляя себе важности для вида. Строю лицо, будто мне решение даётся ой как тяжко.

— Идёт, — выдыхаю деловито и жму ему руку, — Слепой, разбей.

Слепой лениво стукает пальцами по нашим ладоням и снова отворачивается к своим замерзшим облакам. Я затаиваю дыхание, смотрю на него в надежде, что не спалит.

Видимо, на сегодня он свой лимит по словарному запасу исчерпал, потому что молчит.

И правильно. Лучше Курильщику не знать, что на кэмел я сейчас поспорил лордовский.

А ещё лучше не знать об этом Лорду.

========== 49. Утешаемый (Табаки, Лорд) ==========

Комментарий к 49. Утешаемый (Табаки, Лорд)

Внезапно полюбила Лорда.

Поделюсь с желающими бесценным опытом.

Табаки слышит рванный всхлип где-то у себя под боком.

Тишина, наступившая вмиг после этого, кажется буквально кричащей. Табаки щурится в темноте, подбирается ближе к краю кровати. Отыскивает среди вороха одеял и пледов лежащего неподвижно и зарывшегося лицом в подушку Лорда.

Тот замирает, стараясь казаться незаметным.

Этим себя и выдаёт.

Табаки ложится рядом. Кладёт ладонь на чужое плечо, гладит осторожно. Вообще не обращает внимание на то, что утешаемый упрямо дёргается и пытается столкнуть с плеча его ладонь.

Молчит бесконечные десять секунд.

— Знаешь, тебе повезло, что за тебя взялся Сфинкс.

Лорд резко вскидывает голову. Табаки огорченно цокает языком. Как есть: морда зареванная, взгляд человека, готового убивать.

— Охренеть, повезло, — зло выдаёт он охрипшим голосом.

— Повезло, — настаивает на своём Табаки, внезапно став серьёзным. — Это мог бы быть Слепой.

Лорд отворачивается от него, кривит губы. Раздумывает над ужасающей альтернативой и, наконец, кивает.

— Или я, — продолжает Шакал.

Такую участь Лорду даже представить страшно. Поэтому он только смотрит на старшего состайника. Отстраненно морщится и бессильно снова роняет голову на подушку.

— Ты тоже через это прошёл?

Это не вопрос, и Табаки это прекрасно понимает. Скорее просьба: скажи, что ты тоже с таким сталкивался, и мне, может, станет легче. Знает он такие попытки в дешёвый самообман. Табаки чуть хмурится. И одновременно с тем — едва заметно улыбается, глядя на Лорда со снисходительным пониманием и сочувствием.

— Нет, — он машет рукой и снова становится не-серьезным самим собой. — Я очень предусмотрительно всему научился сам. До того, как Сфинкс стал Сфинксом.

Лорд поднимает взгляд покрасневших глаз на Табаки.

— А он не всегда был Сфинксом?

Шакал только разводит руками.

========== 50. Дождевая (Табаки, Лорд) ==========

Комментарий к 50. Дождевая (Табаки, Лорд)

возможно, эта глава похожа на предыдущую, как похожи одна на другую 44 и 45, но так уж получилось

о, кстати

50 глава

— Сыграй что-нибудь, хорошо?

Для Лорда в его обычном состоянии такая просьба лишь вежливо и очень завуалированное «захлопни свою варежку и молчи». Только сейчас и Табаки ничего не говорил, и Лорд в состоянии непривычном.

Шакал лишь мельком смотрит на подобравшегося к нему в темноте Лорда. Похлопывает себя по бесчисленным карманам джинсовой жилетки, выуживает губную гармошку. Его просить дважды не нужно. Можно, конечно, быть участливым и приторно заботливым, когда утешаемому такими заботами это нужно. Но в такие моменты и с такими вот лордами — не стоит.

Лорд сворачивается под чужим боком. Утыкается лицом куда-то в майку, вцепляется пальцами в жилетку. В темноте Шакалу не разглядеть, но кажется, лицо у Лорда раскрасневшееся, опухшее. Новенькие всегда нервные, и у каждого — свои на то причины. У Табаки они, может, тоже были когда-то, но так давно, что он их и позабыл, а нервничать продолжает лишь по привычке.

— Сыграть тебе дождевую песню? — Табаки съезжает чуть ниже по подушке, ближе к неестественно затихшему Лорду.

— Без разницы, — бурчит тот.

Табаки вздыхает. Кто-то здесь до хрена слишком гордый. Значит, нужно ещё старательнее делать вид, что ничего не замечаешь. Новеньких Табаки всегда любил, всегда к ним просматривается, принюхивался, а большинство — крестил самыми подходящим для них судьбами-кличками. Только раньше как-то не водилось, чтобы новенькие, тем более, из таких гордых, искали у него поддержки в состоянии надлома.

— Я её недавно придумал, но ещё никому не играл, — Табаки говорит шёпотом, потому что в полной мере делать вид, что не замечаешь, может только человек без сердца. — Ты будешь первый, кто её услышит. Представляешь, какая честь?

Лорд чуть поворачивает голову. Смотрит выгоревшим синим и кивает.

— Представляю, — бесцветно отзывается он.

Табаки поглаживает пальцем губную гармошку и чуть усмехается.

— Знаешь, любой этап жизни тебя ломает, — вдруг замечает он. — А ты потом собираешь себя сам. Склеиваешь. По кусочкам.

Табаки кажется, что Лорд перестаёт дышать, пока слушает его слова. Не позволяет ни одному из сказанных утонуть в темноте. Шакал крутит в ладонях инструмент и слегка улыбается.

— И то, чем ты себя склеиваешь, — говорит он совсем тихо, — это и есть урок, который ты из этого выносишь.

Лорд нервно дёргает за прилипшую к джинсовой ткани засохшую карамельку, пытаясь оторвать её. Так, чтобы не порвать жилетку.

— Я думал, что ты только вопить умеешь, — мрачно усмехается он.

Табаки подносит гармошку к губам. Чувствует, как горячим лбом Лорд утыкается в его плечо.

— Если бы ты на самом деле так думал, то не пришёл бы ко мне.

Лорд молчит, затаив дыхание.

Табаки прикрывает глаза, сосредотачиваясь на мелодии.

Ему ещё нужно придумать дождевую песню.