Мишка [Барбара Брокколи] (fb2) читать постранично

Варя Каткова, Барбара Брокколи Мишка

В старинном зеркале, обрамленном темно-коричневой рамой, отразилась мохнатая спина, покрытая упругими складками. Тут же из зеркала выпрыгнул луч, поспешивший обосноваться на одной из фотографий. Место показалось недостаточно уютным, и он перепрыгнул на другую, в поисках спасительного плота, на белой безжизненной стене, тихой Питерской квартиры.

«Красавец, ну какой же, черт возьми, красавец» — складки на черной спине передернулись и в огромное зеркало, упирающееся в лепной потолок, уставилась одноглазая морда французского бульдога.

«Ну хорош, Мишка! Не зря хозяйка и хозяин так тебя любят»

Размышления собаки прервал дерзко вмешавшийся звон стационарного телефона. Мишка не был готов к такой подставе и истерично разразился лаем, который вибрирующей трелью, смешиваясь с оглушающим звоном телефона, побежал по метровым стенам бывшей коммуналки на улице Пестеля, и ударился о дверь в самом конце длинного, словно скрипичная струна, коридора.

Дверь распахнулась и на пороге показался мужчина в барском бордовом халате.

Ростиславу Адольфовичу было ближе к шестидесяти, сухой, невысокий мужчина, как и все в этом безжизненном доме, отражал стойкую аристократическую выдержку, привитую вакциной хорошего образования и престижной работой в институте Агротехнологий.

Ростислав Адольфович пошатнулся в дверях, направил маленькие круглые очки на такие же мелкие глаза, пригладил взъерошенные волосы и, шаркая бордовыми тапками по лакированному паркету, отправился на вопли неравного дуэта. Пройдя середину пути, он внезапно замер на фоне луча, уместившегося на групповом снимке на фоне осеннего леса, где толпа из одетых в спортивные шапочки людей широко улыбалась призрачным пустым глазам, отразившемся в стекле рамки для фотографии.

Медлительность хозяина нервировала Мишку не меньше орущего телефона. Ростислав также задерживался в парке у белой статуи и несколько секунд всматривался в знакомые черты лица, или у прудика с утятами, нелепо барахтающимися в воде. Но больше всего бульдог не выносил случайных прохожих: былых сослуживцев хозяина или бывших хороших знакомых. От одних Ростислав Адольфович спешно перебегал на другой конец улицы, отрывая Мишку от любого занятия — обнюхивания посланий от сородичей на двухсотлетней кладке домов, а с другими обнимался и по часу стоял посреди проспекта, обсуждая прошлую жизнь. Мишка никогда не понимал этого деления на «чужих» и «своих», и не любил ждать хозяина, пока тот вынырнет из леденящей проруби прошлого. В запасе у пса имелся один запрещенный прием. Из заветного потока воспоминаний хозяин выходил тут же, как только пес начинал устрашающе выть. Прямо как сейчас, на телефон.

«Уничтожь! Я прошу тебя избавься от этой орущей машины смерти», — надрываясь визжал Мишка, подпрыгивая почти до пояса хозяина.

— Михаил, я тебя прошу! — стараясь перекричать шумного бульдога, Ростислав сморщился и поднял трубку, — слушаю.

Телефонная трубка зашипела женским голосом.

— Нет, я сказал нет! Не поеду! — попытался обуять таинственного зверя Ростислав Адольфович резким враждебным голосом.

Заклинание сработало наоборот, и вызвало лишь бурлящее всхлипывание на том конце провода.

— Прекрати мне звонить, я сказал не поеду!

Голос в трубке обернулся мужским и зашипел на манер первого, вытянув Ростислава Адольфовича стальным колышком. Он выпрямился, глубоко набрал воздуха в легкие пред решающей битвой.

— Понимаю… Я все понимаю, но и вы меня поймите, не поеду, я хочу запомнить ее … — Ростислав Адольфович сложил оружие, бросил телефонную трубку, схватил голову в руки, обрамляя лицо серыми пальцами и тяжело выдохнул, глядя на скулящего Мишку у двери.

— Мишка, да прекрати ты реветь, твоих расстройств мне еще не хватало, — раздраженно выплеснул он на собаку скопившуюся боль и, пошатываясь, двинулся в сторону комнаты.

Желая поскорее укрыться за дверью.

«Эх, когда же хозяйка моя вернётся?» — думал Мишка, глядя на дверь, в щель которой прорывались громкие всхлипывания мужчины.

«У людей всегда так. Уже детенышами они примеряют на себя доспехи непокорности обстоятельствам, постоянно гнутся под выдуманными препятствиями и все никак не могут стать гибкими, отдавшись жизни. Не умеют наслаждаться моментом. Да у них даже мячика любимого нет, а если и есть, то наслаждаться они все равно не умеют. Рано или поздно привыкают к своему сокровищу, сочтя за данность жизни, и отправляются вновь в бесконечный путь на поиски нового».

От размышлений голова бульдога потяжелела, опустилась на лапы. Грустные глаза пристально уставились на белый щит, защищающий его от человеческого горя за дверью.

«А хозяйка у меня хорошая все-таки, сыром всегда угощает, импортным, уши чешет, люблю ее, как свой жевательный мячик, а может даже больше».

Во сне Мишка улыбался, вспоминая редкие совместные прогулки с хозяйкой в осеннем парке. Как